– Ах, сволочи, ах, сучьи дети! Почуяли что-то. Федералы, с тревогой отметил Мартин, не ограничились тем, что залегли по ту сторону. Покуда одни прикрывали огнем сверху, другие, вздымая облачка пыли из-под ног, скатились в котловину, окружили опоры моста. Тогда в ответ загремели выстрелы мадеристов, и завязалась настоящая перестрелка. Неожиданно с первого вагона ударил и пулемет. Чередуя длинные и короткие очереди, он строчил почти монотонно, неумолчно и сипловато. Таката. Такатаката. Эхо множило выстрелы, трещавшие, как сухой валежник, пули жужжали, улетая вверх по склону, а когда ударялись о скалы, слышалось протяжное, долго не замиравшее щелканье. Гарса, не обращая на них внимания, раз и другой выпалил из карабина. – Ваш отец пришел, лысый сброд! Давай, давай, инженер, пока они не поперли на нас! Шестьсот ватт ждали щелчка. Счет пошел на секунды. Мартин, сжимая рукоять генератора, крикнул, пытаясь заглушить стрельбу: – Пригнись, майор! – Пусть они мамашу свою пригинают! Давай, не жди, пока они кинутся и раскатают нас! Мартин бросил быстрый взгляд на Диану. Упрямая американка, не обращая внимания на свист пуль, снова подняла голову, чтобы лучше видеть происходящее. В этот миг она утеряла толику своей привлекательности: от напряжения ее угловатое, твердо очерченное лицо будто постарело. Она по-прежнему жадно хватала воздух ртом. От этого порывисто вздымалась и опадала грудь, трепетали ноздри и возбужденно горели глаза. Она будто позабыла о присутствии Тома Логана, который в двух шагах от нее, на коленях, прижав ложе приклада к щеке, стрелял по федералам. У Мартина дрожали пальцы. Волевым усилием он овладел собой и повернул ключ на четверть оборота вправо. – Берегись! – подал он предупреждающий сигнал. Три томительные секунды было тихо. Сердце Мартина замерло: что это? отсоединился провод? отошли контакты? Он поднял голову, чтобы взглянуть на мост, но тут увидел четыре высокие оранжевые вспышки, и туча пыли, увенчанная дымной спиралью, стремительно рассеялась по всему оврагу. Миг спустя донесся взрыв – глухой грохот и тяжкий удар горячего воздуха, от которого вздрогнули колючие листья кактусов. У лейтенанта правительственных войск были зеленые глаза, бледная кожа, черные, очень коротко остриженные волосы. Он был очень молод, почти мальчик, и Мартин подумал, что его всего несколько недель назад выпустили из училища. Впрочем, бессмысленно было спрашивать, сколько ему лет, – он все равно не смог бы ответить. Юноша только издавал нечленораздельные звуки, заглушаемые бульканьем: одна пуля снесла ему нижнюю челюсть, и ее обломки свисали на воротник френча, до сих пор застегнутого по форме, доверху, а другая пробила ногу пониже колена, и из раны текла кровь, заливая пыльную брючину. Подчиненные положили его в тени одной из уцелевших опор, между скрученным железом и переломанными досками. Мартин огляделся по сторонам, и впечатление оказалось сильным. Наверху, черные против солнца, кружили грифы, терпеливо дожидаясь своего часа безраздельно завладеть этим местом. Взорванный мост пресек переброску федералов. Еще дымился сгоревший кустарник. Котловина была завалена обломками и трупами солдат – тут были погибшие и при взрыве, и в перестрелке с мадеристами, которая шла до тех пор, пока уцелевшие не отступили, а эшелон задним ходом не уполз за холмы. Теперь Сьюдад-Хуарес, взятый революцией, был в безопасности. Инсургенты бродили меж телами убитых, собирали оружие, снимали одежду и обувь, добивали пулей или мачете раненых и сгоняли пленных, которых оказалось всего пятеро – грязных, испуганных и как будто оглушенных, – туда, где агонизировал лейтенант. – Красивая работа, инженер, – сказал Хеновево Гарса, похлопывая Мартина по спине. Мартин рассеянно кивал. Он смотрел на умирающего лейтенанта и Диану Палмер, которая стояла рядом с ним на коленях неподвижно и лишь время от времени поднимала руку, отгоняя мух, роем круживших над ранами. Том Логан, сдвинув шляпу на затылок, перезаряжал свой «ремингтон». Коротко глянув на Диану, он подмигнул Мартину: – Правда же, сильней действует, когда умирает молоденький и хорошенький? Мартин подумал о том же самом: – Да, наверно. – Будь уверен, так оно и есть… Особенно если ты женщина. Эта смесь материнского инстинкта и смутного сексуального влечения действует на них убойно. За живое задевает. Мартин подошел к раненому, которому с каждой минутой становилось трудней дышать. Кровь не унималась и уже пропитала землю под ногами, обратив ее в красноватую грязь. – Он хочет пить, – сказала Диана. И с удивлением взглянула на Мартина, когда тот присел на корточки рядом с ними: потом наклонилась к умирающему, не сводя с него глаз. – Ему нечем пить, – сказал Мартин. И показал туда, где на месте рта было сплошное кровавое месиво из мяса, костей и сломанных зубов. Влить туда воду было невозможно. – Какой ужас, – прошептала Диана. Тем не менее она не была в ужасе. Даже в том, как были произнесены эти два слова, Мартин не уловил ни малейших признаков страха или волнения. Она разглядывала раненого бесстрастно и спокойно, с холодным, едва ли не научным интересом. Снова отмахнулась от мух и повернулась к Мартину: – Никогда прежде не видела, чтобы умирали так медленно… Смерть насильственная – и при этом такая долгая… Она смотрела на Мартина так, словно ждала или делала вид, что ждет от него исчерпывающих объяснений. – По-разному люди умирают, – ответил он. – А вы считаете, что это полезно – знать все эти формы? Пригодится, быть может, для общего развития? Нельзя было понять, всерьез она говорит или это злая насмешка. Мартин, не отвечая, поднялся было, но она взглядом остановила его: – Мексика – недурное место для обучения… Как считаете? Он обвел рукой котловину и ответил всего лишь: – По крайней мере, женщине здесь не место. За спиной у него раздался смех Тома Логана, слышавшего этот разговор. Диана скривила губы в презрительной усмешке. И в глазах у нее вдруг вспыхнул злой огонек. – А для испанского горного инженера – самое подходящее, не так ли? Не столько смысл этих слов, сколько их тон заставили Мартина промолчать. Миг спустя американка тряхнула головой и отвернулась к умирающему. – Мне кажется, вы слабо разбираетесь в том, что подходит женщине, а что нет. Он смиренно кивнул: – Вы правы… Прошу меня извинить. Диана снова взглянула на него, и снова выражение ее лица изменилось. Раздражение исчезло. Теперь, будто узнав о нем нечто новое, она изучала его с тем же любопытством, что и накануне вечером в отеле «Монте-Карло». – Вы всегда такой? Мартин удивился и снова потерял уверенность в себе. – Какой «такой»? Американка – она внезапно стала очень серьезна – помедлила с ответом. Потом показала на лейтенанта: – Такой, как он. – Не понимаю. Она приоткрыла рот, но ответить не успела. Над обоими нависла тень Хеновево Гарсы. – Нам пора двигать отсюда, – сказал он. – Наш поезд ждет. Мартин взглянул на пленных, опасаясь обычного исхода: – А их куда? – С нами поедут, – успокоил его майор. – Еще повоюют. Он наклонился над умирающим и принялся обшаривать его карманы. Извлек бумажник с документами, зажигалку, серебряный портсигар. Перочинный нож и четки. Их он бросил на землю, а прочее переложил к себе. – А он? – спросил Мартин. Майор пожал плечами: – Да на кой он сдался? – Его нельзя так оставлять, майор, – сказала Диана. Гарса, не глядя на нее, выпрямился. – Не «так», а «таким», вы хотели сказать? Оставляй, не оставляй – разницы никакой. – Он показал на изуродованное лицо и простреленную ногу. – Как по-вашему, можно такое заштопать? Освежеван, как козленок. Том Логан закурил. И показал туда, где в котловине лежали тела убитых, под солнцем уже начинавшие чернеть и распухать. – Как-никак, он офицер, а не один из этих бедолаг. Знал, на что шел. Гарса кивнул. В одной руке он держал карабин, другой взялся за рукоять револьвера. Потом вдруг криво улыбнулся Мартину: – Чтобы стать настоящим революционером, инженер, осталось только проделать в ком-нибудь из этих лишнее отверстие. Как смотришь на это? Он вытащил свой шестизарядный кольт, протянул Мартину. Тот не сразу понял смысл этих слов. А потом ощупал карман пиджака, где лежал его собственный револьвер, и дерзко ответил: – Косо смотрю. Во рту у него пересохло, и голос звучал хрипло. Задрав голову, сдвинув на затылок шляпу, майор следил, как кружат в небе грифы. – Ты пойми, я ведь хочу доброе дело сделать: раньше смерти никто не помрет. А он уж и так намучился. Эти твари наверху только и ждут, чтоб заняться им. Нехорошо будет отдавать его живым им на растерзание… – Я не буду его добивать, майор.