– Душа у меня не лежит ко всему этому, понимаешь? Я человек сельский. Лучше чувствую себя на коне, чем среди этих воняющих бензином драндулетов и искрящих трамваев… Он сделал еще несколько шагов, потом остановился и в задумчивости сморщил лоб, не скрытый полем шляпы. Его, казалось, одолевали сомнения. – Расскажу тебе кое-что, сеньор гачупин, – решился он наконец. – Я уже во второй раз приезжаю сюда… К нему. Мартин вытаращил глаза: – К президенту? – К нему. К самому что ни на есть… Он меня вызывает. Зауважал после Хуареса, когда увидел, что я ничего не просил для себя и что я – единственный, наверно, кому плевать на карьеру в политике. Вызвал, расспросил, мы разговаривали, и тут я ему сказал как на духу: посмотрите на всех, кто вас окружает, сеньор президент. Ведь они вам враги были, врагами и остались, неужто не видите? Мы их в бараний рог согнули, из власти вышвырнули, а они, вам благодаря, опять пролезли. Неужто не знаете, что черного кобеля не отмоешь добела? Когда прошли еще немного, Вилья стал вглядываться в газеты, разложенные на прилавке киоска. На первых полосах «Импарсиаль», «Опиньон», «Нуэва Эра» и «Вида Модерна» был один и тот же заголовок: «Правительство предъявило ультиматум Сапате». – О прочих и говорить нечего… На юге ставит условия генерал Сапата, на севере куражится генерал Ороско, а генерал Рейес готовит мятеж… – От рук отбились, – заметил Мартин. – Что ты хочешь? Генералы! Теперь в Мексике плюнь – в генерала попадешь. Вилья скривился, как от горького. И вопреки правилам хорошего тона отхаркнулся и густо, звучно, метко сплюнул себе под ноги. – А гаже всех – Паскуаль Ороско, – продолжал он. – Я этого койота еще в Хуаресе до потрохов разглядел, я его насквозь вижу. С каждым днем все ближе к измене, с каждым днем все опасней… Вот чую: когда-нибудь, в самый неожиданный момент, эта тварь откажется признавать президента и поднимет мятеж. – Полагаете? – Уверен! Дон Панчито спрашивал меня о нем, но ведь наш президент – такая добрая душа, что продолжает верить в его порядочность, а тот ведь – сума переметная. Устал твердить: сеньор президент, берегитесь его, он вам напакостит… Но Мадеро по всегдашнему своему простодушию только улыбается и головой качает. Они дошли до площади Санто-Доминго, где при испанцах стояло здание инквизиции. Слева, под аркадами, сидели в ряд писцы, от руки или на машинке готовившие прошения от немногочисленных клиентов, которые ждали перед их лотками. Пахло бумагой и типографской краской, и время от времени в монотонный стрекот врезались звоночки интервалов. – А теперь еще генерал Уэрта, – понизив голос, продолжал Вилья. – Дон Панчито и ему верит беспредельно, а вот я эту мразь индейскую опасаюсь. Ты его рожу видел? Никогда не поворачивайся спиной к тому, у кого такая рожа. – Но он постоянно клянется в своей верности. От этих слов полковник Вилья зашелся в демоническом хохоте. – Я тебе больше скажу, дружочек. Ему доверяют, и он достоин доверия. – То есть как? Вилья наклонился и сообщил как бы по секрету: – Президент спросил меня, вернусь ли я в случае надобности на службу – на этот раз под началом Викториано Уэрты. Мартин открыл рот от изумления. – И? – выговорил он наконец. – И я ответил, что не доверяю Уэрте, но, если президент прикажет, за мной дело не станет. Ни сейчас, ни через час. – Стало быть, вы, сеньор полковник, возвращаетесь под знамена? – Ничего не попишешь, юноша… Надо. Дон Панчито попросит – я и в преисподнюю нырну. Перед ними оказалась таверна с намалеванной на двери вывеской «Салон Мадрид». – О как… Земляки твои! Никуда от них не скроешься… – Может быть, и земляки. – Нет желания выпить чего-нибудь освежающего или чего покрепче? – Если составите компанию. – Я-то не пью, но от лимонада не откажусь. Меня от этого города жажда мучит. Они вошли – охранники остались снаружи – и спросили лимонада и пива. В скромном заведении было людно. Но никто не узнал знаменитого северянина. Уселись за свободный стол, колченогий и ободранный, на изрезанные ножами кожаные сиденья. Над головами на стене висела афиша, приглашавшая на испанскую корриду: «Талавера-де-ла-Рейна, 29 сентября 1890, Фернандо Удалец и Антонио Харана». – Я вот подумываю открыть в Чиуауа мясную лавку, – поведал Вилья. – Отборное мясо от лучших бычков… Однако, видишь, как оно выходит… Если президент скажет присматривать за Ороско, куда же я денусь?.. Буду следить. – Неужто и впрямь думаете, что Ороско предаст революцию? – Какая тут, в задницу, революция? – Вилья показал на людей убогого вида у стойки и за столами. – Где ты видишь революцию? Он отхлебнул лимонада и утер усы тылом ладони. – Я предупредил Ороско… Мол, за богатством не гонюсь, а надобно мне счастья и мира. Так я ему сказал. Но если, говорю, навредишь дону Панчито, дело будешь иметь со мной. Куда б ты ни пошел, я тебя там встречу. С этими словами он улыбнулся – Мартин уже видел в Сьюдад-Хуаресе этот внезапный свирепый оскал. Эту разбойничью ухмылку. Распахнув борт пиджака, Вилья показал перламутровую рукоять пистолета, в кожаной кобуре висевшего слева под мышкой. – Видишь, с пушкой не расстаюсь. Мало ли что. Он вдруг, словно что-то припомнив, запустил два пальца в жилетный карман – не тот, где лежали часы, а другой. – И про твою монетку не забыл, видишь? Всегда при мне. Он поднял над столом блестящий золотой «максимилиан». Подкинул, в воздухе накрыл ладонью и снова спрятал. – Буду и впредь тебе должен, но не беспокойся: это – память… Гляну – вспомню, что есть на свете предатели. Скорпионы под камнем. – Удалось ли узнать, что сталось с золотом из банка? Вилья полоснул его пристальным взглядом кофейных глаз: – Нет пока, но не забыл. Расследую. И клянусь тебе, что, как узнаю, тому, кто это сделал, шляпу надевать будет не на что. Президент компании «Минера Нортенья» Эмилио Улуа источал яд, но дураком не был. – Когда у вас встреча с Раулем Мадеро, Гаррет? – Он примет меня завтра в Национальном дворце. Улуа раздраженно передернул плечами. Он стоял спиной к Мартину у окна своего кабинета – мебель красного дерева, турецкие ковры, картина Хосе Марии Веласко на стене. И созерцал деревья в Аламеде, на другой стороне проспекта Хуареса. – Будьте требовательны и неуступчивы… Нам необходимо снижение ставок на триоксид мышьяка. И получить новые концессии на добычу медного колчедана в Нижней Калифорнии, где янки на ходу подметки режут. Мы должны их опередить. Мартин с сомнением покачал головой: – У американцев убойные аргументы… Заваливают деньгами – и выстоять против них невозможно. – Глупости… У них есть деньги, а у нас – вы. Герой Хуареса. Последние слова он выделил ехидной интонацией. Потом резко повернулся, оказавшись, как в раме, в прямоугольнике света. – Вы должны убедить Рауля Мадеро, – сказал он напрямик. – Все должно быть подписано на этой неделе. – Дело непростое, дон Эмилио. – Так упростите! Для этого мы вас и держим. Он сел за стол, проглядел лежавшие там бумаги, провел ладонью по гладко выбритому подбородку. Потом поднял глаза на Мартина, словно только что обнаружил его присутствие. – Садитесь, – буркнул он, указав на стул. Мартин сел. Стул был низкий и неудобный: он словно бы отдавал посетителя во власть дону Эмилио, возвышавшемуся над ним. – Эти документы в вашем распоряжении, – сказал он, постучав костяшками по скоросшивателю. – Используйте их. Мартин слегка выпрямился. Заныл затылок, сухо стало во рту, и он снова спросил себя, что он тут делает. – Есть на свете такое, на что я не способен. Мексиканец поглядел на него с нескрываемым презрением: – Согласен. Имел случай – и не один – убедиться. О чем идет речь на сей раз? – Я горный инженер, а не переговорщик. Оказывать политическое давление – вне сферы моей компетенции.