– Могу себе представить, что святыня брака почти для всех них – звук пустой. Мартин улыбнулся и промолчал. – Думаю, у этих несчастных на святыни времени не остается… Вы согласны со мной, Мартин? – Согласен. – Я видела фотографии в газетах, – сказала Йунуэн, слушавшая очень внимательно. – Как они следуют за войсками, как, нагруженные какими-то тюками и детьми, садятся в поезда. Мужчины обращаются с ними… Она вздрогнула и осеклась. Взглянула на Мартина, словно у него прося избавления от печальных мыслей. – Как со скотиной, – резко договорил Тохейра. – Да, это так, – кивнул Мартин. – Но и мужчины зависят от них: сольдадеры добывают еду, они грабят, обшаривают карманы убитых федералов, стряпают, ухаживают за больными и ранеными. – Самоотверженно и покорно служат этим неблагодарным… – сказала Роза Сугасти одновременно негодующе и восхищенно. – Именно так. – Но эти шлюхи… Мартин дернулся, как от удара. – Я думаю, – перебил он, – вы употребили неподходящее слово. – Какая ужасная жизнь! – воскликнула кузина Йунуэн. – Но от них есть несомненная польза, – с двусмысленной улыбкой заметил ее муж и тотчас наткнулся на осуждающий взгляд доньи Эулалии. – Они остужают, так сказать, пыл своих мужей… И тем самым оберегают приличных женщин. – Лишь до известной степени, – возразил Мориц. – Ну довольно! – не выдержала тетушка. – Сменим тему. – Иногда они вынуждены идти в бой, – сказал Мартин. – Если надо, они сражаются так же отважно и стойко, как их мужья. Голубые глаза удивленно скользнули по его лицу. Задержались на маленьком шраме поперек правой скулы. – И вы сами видели, как они сражаются? – Ради бога, дитя мое!.. – с упреком воскликнула донья Эулалия. – Видели? Тохейра, протиравший очки платком, поглядел на Мартина не без ехидства: – Ходят слухи, что видели. И не раз. Мартин не ответил и ему. Он чувствовал на себе взгляд капитана Кордобы, который молча курил и слегка улыбался с безразличным видом, уткнув подбородок в жестко накрахмаленный воротник сорочки и широкий узел галстука. – А если эти женщины теряют своих мужей? – не унималась Йунуэн. – То есть если те погибают? – Да. Мартин слегка замялся, подыскивая корректный ответ. Искать было особо нечего. – Тогда они находят себе других, – сказал он наконец. – А траур не носят? – Для них это роскошь непозволительная. Макс высоко поднял белесые, как у альбиноса, брови: – Роскошь? Вы сказали «роскошь»? – Именно так я и сказал. – Иными словами, они спариваются, как животные, с кем попало? – допытывалась кузина. – С любым, кто защитит и возьмет к себе. – А если и его убьют? – Находят третьего. – И уходят к нему с детьми и всем скарбом? – Да. – Какой ужас. Повисло неловкое молчание. В эту минуту вышел хозяин дома. Дон Антонио Ларедо, который не участвовал в таких вечерах, с чопорной учтивостью поздоровался с гостями и, вверив их попечению сестры, тотчас вернулся в свой кабинет и к своим делам. Разговор принял иное направление – стали обсуждать недавнее открытие в Торговом центре магазина английских товаров для мужчин, а также целебные свойства испанской воды «Карабанья». Роза Сугасти упомянула времена Порфирио Диаса, пожалев, что кое-какие городские проекты он осуществить не успел. Тогда Мориц сообщил, что популярность Мадеро падает, а на юге разгорается восстание Сапаты, и спросил, как расценивает происходящее испанское посольство. Дипломат в ответ лишь благоразумно пожал плечами и раздвинул губы в лисьей улыбке того, кто знает много, а говорит мало. – Wait and see[25], – только и сказал он. – Но правдивы ли упорные слухи, будто посол Кологан в отвратительных отношениях с нашим президентом? – допытывался Мориц. – Он якобы поддержал своего американского коллегу, когда тот… Категоричным вердиктом тетушка Эулалия пресекла дальнейший анализ обстановки. – Здесь не говорят о политике, – сказала она, описав веером полукруг, куда попали ее племянница, ее кузина и сестры Сугасти. – Дамам и девицам это совсем неинтересно. Хватит с нас на сегодня и этих… сольдадер. – Но в стране становится горячо, донья Эулалия… – Нам важно лишь, горяч ли шоколад. Мартин был занят только Йунуэн, а та по-прежнему поглядывала на него с нежностью. От этого он чувствовал себя счастливым, раскованным и уверенным в ближайшем будущем. И омрачено оно было только одним – капитан Кордоба продолжал за ним наблюдать. Из особняка Ларедо они вышли вместе. Солнце уже скрылось за дворцом Чапультепек, и желтый свет новомодных электрических фонарей разлился по бульвару Пасео-де-ла-Реформа: двойная линия сверкающих точек выделялась на фоне далекого неба, где, как затухающий пожар, алое еще боролось с темно-синим. Кордоба тростью показал туда, где напротив кафе «Колон» стояли два наемных экипажа: кучера только что зажгли фонари над козлами. – Может быть, возьмем?.. Поедем вместе, если не возражаете. Мартин, сдвинув шляпу на затылок, любовался наступающими сумерками. И погода, и сияющий огнями бульвар располагали к прогулке. – Я лучше пройдусь. Отсюда до моего отеля – всего полчаса ходу. – Что ж… – Капитан взглянул на часы. – Тогда я вам составлю компанию… Давайте срежем путь по Сьюдаделе. Мартин все еще пребывал в сомнениях. Предстояло идти по темным улицам. У него не было оснований не доверять Кордобе, но то, как капитан смотрел и как молчал в присутствии Йунуэн, как холодно и задумчиво улыбался, вселяло смутное беспокойство. Однако больше всего удивляло, что при всем том Хасинто Кордоба был Мартину чем-то симпатичен. Более того, Мартин чувствовал, что симпатия эта взаимна. – Хорошо. Идемте. Оставив позади Реформу, они двинулись к Букарели и Сьюдаделе, где улицы были освещены куда более скупо. И довольно долго шли в молчании. Капитан поигрывал тростью, а котелок затенял половину его лица. – Вы любите Йунуэн? – спросил Кордоба. Спросил неожиданно, в упор, но при этом тоном естественным и спокойным, словно речь вел о погоде или о мостовой, по которой они шли. – Надеюсь, вы не истолкуете мои слова превратно, – оправившись от удивления, сказал Мартин, – но вы позволили себе бестактность. – Вы правы, – все так же спокойно ответил капитан. – Это она и есть. Он передернул плечами, словно сбрасывая с них груз неведомой ответственности, и через несколько шагов заговорил вновь: – А знаете – мой отец погиб из-за бестактности. И в немногих словах, покуда они шли рядом, рассказал подробности. Его отец, полковник артиллерии Сантьяго Кордоба, воевал за республиканцев во времена императора Максимилиана, участвовал в сражениях при Мьяаутлан и Карбонере. В 1886 году его спор с приятелем привел к дуэли, стоившей жизни обоим ее участникам. – И причиной тоже была бестактность. – С чьей стороны? – Да не все ли равно… И я в два года остался сиротой.