– Я хотел бы посодействовать, но слово «тарифы» не к месту. Это не по моей части. И шахты, боюсь, тоже. Мартин кивнул, надеясь, что тем все и кончится: – Понимаю. Мадейро, казалось, раздумывал, как ему помочь. – Тем не менее, – оживился он, – министр промышленности Аспири – мой друг. Я могу дать вам мою визитку, – может быть, от этого будет какой-нибудь прок. По крайней мере, гарантирую, что он вас примет. – Буду вам очень признателен. Мадеро взял картонный прямоугольничек, обмакнул перо в чернильницу и на обороте вывел несколько строк. – Не представляете, что тут у нас творится… Сплошные просьбы, ходатайства, требования. Люди почему-то уверены, что достаточно шепнуть словечко президенту – и все мыслимые желания исполнятся. Он промокнул написанное и протянул визитку Мартину, а тот спрятал ее в бумажник. – Мне бы хотелось быть вам полезным, но руки связаны. Тем более в наших обстоятельствах. Все, что относится к войне, имеет безусловный приоритет. Сейчас, когда меня произвели в подполковники, а на севере начались проблемы с Ороско, боюсь, мне скоро придется снова надевать военную форму. Он, как бы покоряясь судьбе, прикоснулся к своему жилету, дотронулся до пуговиц, явно ставших слишком тугими. Потом презрительным взглядом обвел свой уютный кабинет: – И я об этом не жалею… Мне полезно будет сменить обстановку. Он поднялся – и Мартин следом. – Я помню вас в пыли и пороховой гари – там, на берегах Браво: бои, мосты, угроза со стороны гринго… И помню, что́ вы тогда для нас сделали. Жаль, что не могу воздать вам по заслугам. – Это не важно, – возразил Мартин. – Я был очень рад повидать вас. Благодарю за то, что оказали мне честь и приняли меня. Мадеро смотрел на него с дружелюбным любопытством. – Вы позволите поделиться своим недоумением?.. – Разумеется. – Мне странно, что вы всего лишь инженер в «Минера Нортенья». – Почему же? – удивился Мартин. – Сам не знаю. Думал, что ваше положение… Там, в «Гамбринусе», вы были в весьма изысканном обществе… Мартин покачал головой, устраняя недоразумение: – Нет-нет, что вы… Я здесь, можно сказать, случайно, в силу обстоятельств. Нечто вроде служебной командировки. – Судя по всему, служба эта недурно оплачивается. – Грех жаловаться. – Это ваше начальство отправило вас ко мне? – заговорщицки подмигнул Мадеро. – В надежде, что затронете душевные струны у товарища по оружию, да? Мартин снова вспыхнул, не зная, что на это ответить, и проклиная в душе и «Нортенью», и Эмилио Улуа, и всю его свору. Он готов был сейчас провалиться сквозь землю. Но, справившись с растерянностью, улыбнулся как можно более искренне. И сказал прямодушно: – Даю вам слово, я сопротивлялся как мог. Мадеро расхохотался и похлопал его по спине: – Верю! Вы не из тех. Они остановились у двери в кабинет, которую отворил сам дон Рауль. – Вы поддерживаете знакомства с людьми Вильи? – осведомился он. Мартин замялся, вспомнив недавнюю встречу на Сокало. – Нет, – солгал он. – Что о них известно? – Одни вернулись домой, другие продолжают воевать. – Он вдруг помрачнел. – Очень может быть, что снова придется прибегнуть к помощи этих людей. Печально звучит, не так ли? Неужто опять пришел час не словам, а пулям? – А что поделывает полковник Вилья? Мадеро снова метнул в него быстрый подозрительный взгляд, разбившийся о невинное лицо Мартина, и ответил с напускным безразличием: – Слышал, сидит на своем ранчо, коров разводит. Мало что известно о нем. – Ну да, ну да, конечно… Мадеро пожал Мартину руку с сердечностью, казавшейся искренней. – Повоевать больше не тянет? – спросил он. – Вернетесь на фронт в случае надобности? Мартин подумал секунды три: – Едва ли… То был единичный эпизод. Случайность. Все же я веду другую жизнь. – Понимаю. И хорошо ведете. А политика – это дурная дорога и иногда приводит к стенке. Он держал дверь открытой, словно никак не мог расстаться с Мартином. Секретарь в приемной встал из-за стола и хотел было подойти к ним, но Мадеро знаком остановил его. Потом понизил голос и сказал доверительно: – Знаете, я порой завидую вам… Вы молоды, вы иностранец, перед вами открывается многообещающая карьера. И это позволяет с другой точки зрения увидеть мою несчастную страну, хронически больную самой собой. – Он тяжело вздохнул, сморщился, словно от боли, и произнес угрюмо: – Боюсь, наступают лихие времена, дорогой мой. И вы правильно поступаете, оставаясь на бережку. 7 Известия о революции То лето было отмечено неопределенностью и сумятицей. Стремительно назревали события. Популярность президента таяла: одни были недовольны тем, как робко идут реформы, а другие – представители консервативных кругов – ненавидели Мадеро за то, что реформы все же идут, и подвергали его форменной травле в прессе. Газет, державших его сторону, становилось все меньше. На юге страны, в крестьянском крае, полновластно правила армия Сапаты, и война перемещалась к северу, где правительственным войскам противостояли мятежники генерала Паскуаля Ороско, именуемые «красными». Для борьбы с ними была сформирована Северная дивизия под командованием генерала Викториано Уэрты, имевшего репутацию военачальника, который умеет добиваться своего и крови не боится. Дивизию усилили иррегулярными частями, и по просьбе президента Мадеро в строй встал бывший полковник, а ныне бригадный генерал Франсиско – или, как его называли, Панчо – Вилья. – Уже и то хорошо, что ты сейчас не можешь туда вернуться, – сказала Йунуэн Ларедо. Мартин с печальной улыбкой покачал головой: – Не уверен, что «хорошо» – подходящее слово. Ведь там моя настоящая работа. – Что же ты можешь поделать, если шахты закрыты? Они уже с полной непринужденностью, как принято было у молодежи, говорили друг другу «ты». В этот сияющий теплый воскресный день Мартин сопровождал Йунуэн и ее тетушку в Сочимилко – чудесное зеленое место с каскадом озер и бесчисленными островками, расположенное невдалеке от столицы. Рано утром они отправились туда, чтобы побывать на местном рынке, где продавались цветы и кустарные изделия, и позавтракать под навесом из пальмовых листьев в одном из кафе между огромными местными кипарисами. Донья Эулалия, спасаясь от мошкары, опустила вуаль и ожидала трапезы в гамаке, с раскрытой книгой Ривы Паласио[27] на коленях. Мартин меж тем нанял лодку и пригласил Йунуэн поплавать по каналам. – Так жарко сегодня. С твоего позволения я сниму пиджак? – Конечно. Лодочник столкнул ялик в воду, где на поверхности покачивались водяные лилии, и тот медленно заскользил вдоль илистых берегов. Мартин скинул шляпу-панаму и пиджак, расстегнул жилет. Иногда им встречались другие лодочки, где мужчины без пиджаков катали дам в белых платьях под зонтиками. Все было спокойно, безмолвно и прекрасно. И наводило на мысли о том, каковы были эти райские места до появления конкистадоров. О блаженной Мексике доколониальной эпохи. – О чем ты думаешь, Мартин? Он улыбнулся, не сводя с нее глаз. Йунуэн сняла белую соломенную шляпу. Под солнцем блестели ее черные волосы, туго скрученные в два узла ниже затылка. – О донье Марине, переводчице Эрнана Кортеса. – О Малинче? – удивилась она. – С чего бы это? При чем тут она? – Я представил, что у нее были твои глаза – эти противоречащие законам природы синие самоцветы. – Как это «противоречащие»? Как прикажешь понимать такое? – Как комплимент. – Да ты дразнишь меня! – Вовсе нет. Они слишком красивы для индианки тех времен. Четыреста лет назад таких быть не могло. – А-а, теперь поняла! – рассмеялась она. – Какой ты глупый!