Диана рассмеялась: – Не думаю, что для него есть разница. Она продолжала курить и разглядывать Мартина. Потом спросила: – А как ваши дела? – Средне… Работы на шахтах прекращены из-за беспорядков. На север ездить стало трудно: никто не гарантирует безопасности. Представьте, как в таких условиях добывать и вывозить серебро. И потому я временно занимаюсь всякой административной работой. – Вот как… – Она выпустила колечко дыма. – Для такого, как вы, человека действия, это, должно быть, страшно скучно. – Действовать я начал по воле случая. – Однако я убедилась, что случай стал для вас счастливым. – Это было давно. – Насколько я знаю, в Мексике понятия «давно» не существует. Она с несвойственной женщинам непринужденностью закинула ногу на ногу, и они четко обрисовались под тканью юбки. При этом из-под подола показались коричневые, хорошо начищенные башмаки и десять сантиметров щиколотки, обтянутой черным шелком чулка. – Вы видаетесь с вашими… э-э… боевыми товарищами? Я имею в виду Панчо Вилью и его воинство. – Нет. – Удивительное все же вам выпало приключение, а? Она поднесла стакан к губам и, сделав маленький глоток, поставила на стойку. – Может быть, и так, – коротко ответил Мартин. Диана с кажущейся небрежностью вытянула руку и указательным пальцем постучала по мундштуку, сбросив пепел на пол. Пепельницу она будто не заметила. – Дело случая, как вы сказали… Дня два подрывник, а потом опять офисный клерк в крахмальных воротничках и при галстуке. Мартин улыбнулся: – Галстук я носил и в Хуаресе. Ее изучающий взгляд был загадочен. – Странный вы человек, сеньор Гаррет. – Не могу отнести к себе это определение. – А-а, ну конечно… – Она наклонила голову набок, словно это позволило ей взглянуть на собеседника по-новому. – Звучит не очень романтично. – Во мне нет ни капли романтизма. – И как же вы себя определили бы? – Горный инженер, которому нравится его работа. – И все? – И все. – Не разочаровывайте меня, бога ради… А революция? А Мексика? Мартин не ответил. Он и сам задавал себе подобные вопросы, но вовсе не планировал изливать душу едва знакомой женщине. – Я собираюсь на север, – сказала Диана, правильно истолковав его молчание. – Хочу увидеть, чем кончится эта история с Ороско. И еще съездить в Морелос. Киножурнал «Пате уикли» заказал мне интервью с Эмилиано Сапатой. Если договорюсь о киносъемке, мне доставят аппаратуру, – впрочем, надежды на это мало. Она вытряхнула из мундштука окурок и одним движением, отчетливым и твердым, раздавила его в пепельнице. Потом подняла голову, ловя взгляд официанта, но Мартин покачал головой. Тогда она поднялась. – Если вы не против, я бы с удовольствием посидела с вами за столом. – Буду рад пригласить вас, – сказал, вставая, Мартин. Диана минутку подумала. В нерешительности повертела в пальцах мундштук и наконец сунула его в карман. – К сожалению, сегодня я уже приглашена и на обед, и на ужин. Но мне очень интересно, что вы думаете о нынешнем положении дел, о президенте Мадеро и его людях… Вы видели их в Хуаресе, видите их здесь. Наверняка можете сделать выводы. – Да уж какие там у меня выводы… Такие же, как у первого встречного. – Тем не менее. Вы завтра с утра свободны? Позавтракаем? – Свободен. Но я, признаюсь вам, не люблю отельные завтраки. Лучше в «Санборнс». Это рядом, улица Сан-Франсиско, шесть. В трех кварталах отсюда. Там подают великолепный шоколад и кофе, свежее молоко и чудесный хлеб, прямо из печи. – Замечательно… Тогда в восемь? – В восемь. Они с неожиданной серьезностью смотрели друг на друга. И не решались попрощаться. Наконец Диана порывисто протянула ему руку: – Рада была снова увидеть вас, сеньор Гаррет. – Взаимно, сеньора Палмер. Мартин скверно спал в ту ночь. Встреча и разговор с Дианой воскресили в памяти ситуации и места, в которые ему, скорей всего, едва ли доведется попасть снова. Мартин ворочался с боку на бок, потом зажег свет и попробовал читать, но не мог сосредоточиться – «Примерно в это время зашло солнце. Там эллины остановились, сняли оружие и передохнули»[29], – и наконец, босиком и в пижаме, поднялся, подошел к застекленной двери на крошечный балкон и долго стоял, глядя, как скатываются по стеклу капли дождя, слушая его шум. Непонятно отчего – быть может, виной были ночь и монотонный стук капель, – на душе было смутно и тревожно. Странная тоска сбивала с толку, томила печалью. Что за чушь, думал Мартин, злясь на нее и на себя. Он здоров, у него прекрасная работа и завидное будущее. Ни единой черной тучки на горизонте, если не считать всей этой переменчивой Мексики, где он оказался, да угрожающей улыбки Хасинто Кордобы. Словом, ничего, что могло бы омрачить сильнее, чем это обычно бывает у смертных людей, его молодую жизнь. И все же, думал он. И все же… Дробный стук капель по стеклу и крыше не заглушал другие звуки, от которых медленно и сильно билось его сердце, – взрывы и выстрелы. И перед глазами возникали пыльные пустоши, взмокшие от пота люди в огромных шляпах, с винтовками или карабинами в руках. Цокот копыт на галопе, грохот гранат, свист свинца и стали, дым, завивающийся спиралями и уходящий в неправдоподобно синее небо. Сьюдад-Хуарес, который в его мозгу, вышколенном расчетами, виделся геометрическим узором прямых и кривых, углов и парабол, представал воплощением целого мира, был предугадан и загодя прочувствован им, едва лишь он услышал первый выстрел и увидел первого застреленного. Ярость, насилие, кровь, хаос, война – как ускоренное постижение ясности. Как одно из толкований жизни, увиденной глазами греческого воина, мокрого от пота под бронзой своих доспехов, затерявшегося на вражеской территории. Мартин прижался лбом к стеклу, и холод, разлившись до висков так, что их заломило, утишил бешеный пульс. С наружной стороны окна, запотевшего от его дыхания, ползли струйки дождя, вычерчивая прихотливые – но лишь на первый взгляд – бороздки, подобные текучим кометам, которые перекрещивают свои орбиты, проложенные нерушимыми законами случая. Он вздрогнул. И испугался того, что все это вдруг вызвало у него ностальгию. К утру дождь перестал. Мартин неторопливо шагал под хмурым небом, обходя лужи, лавируя в потоке прохожих, трамваев и экипажей, к этому часу уже запрудившем центр города. Войдя в «Санборнс», он убедился, что почти все места за столиками и у стойки заняты. Диана Палмер сидела в глубине зала, у огромных горшков с цветами, отражавшихся в зеркале на стене с рекламой шоколада и какао «Бейкерс». На белом мраморе стола – чашка недопитого кофе, пепельница с двумя окурками, утренние газеты. – Простите, что заставил вас ждать, – извинился Мартин. – Нисколько. Вы пунктуальны. Это я пришла гораздо раньше срока. Пристраивая шляпу на вешалку, Мартин глянул на газеты – «Импарсиаль», «Эль Паис», «Эль Эральдо». Заметил и блокнот с записями карандашом. – Важные новости? – Вы еще не видели сегодняшних газет? – удивилась она. – Нет… Обычно покупаю в киоске на Сокало, но сегодня решил идти прямо сюда. – Ну, тогда вам лучше будет присесть. Мартин послушался, глядя на Диану с беспокойством. Та жестом отослала подошедшую было официантку и сказала, понизив голос: – Панчо Вилья. – И что с ним случилось? – растерянно спросил Мартин. – Он арестован. – То есть как? – Говорю же, арестован. По приказу генерала Уэрты. Ему грозил расстрел. – Да это невозможно. – Вот здесь, – она постучала пальцем по газетам, – имеется подробное изложение событий. Версия, которую, по всей видимости, продвигает правительство, однако, если вспомнить, о ком идет речь, она близка к истине… Как говорится, дыма без огня не бывает. Мартин начал читать сообщение, а Диана позволила наконец официантке приблизиться к столику. – Что угодно сеньору? Кофе? Шоколад? – спросила та.