– Что «все»? – Не могу объяснить, у меня ведь нет опыта. Я чувствую это по наитию… Вижу, как ты приходишь, здороваешься с тетушкой, с папой и с нашими друзьями, ведешь себя, как положено воспитанному молодому человеку, каков ты и есть. Такой корректный, такой обаятельный… Настоящий кабальеро. И все же… – Что? – И все же иногда ты заставляешь меня думать, что есть люди, на самом деле не принадлежащие к той среде, к которой вроде бы принадлежат… – И что это значит? – Не знаю, что это значит, но предчувствую, чем кончится… Я же говорю, «пустыми платформами». И мне от этого страшно. Последовало долгое молчание. Йунуэн отложила книгу и смотрела, как меркнет свет в окнах. Одна из сестер предложила зажечь керосиновую лампу. – Ну а Хасинто Кордоба? – спросил Мартин. – Он к какой среде принадлежит? – О-о, с Чинто все иначе. С ним все ясно и просто. Он военный, и этим все сказано. Он прозрачен. Даже, я бы сказала, предсказуем. Он способен удивить лишь в одном случае – если бы погиб в сражении. – Он влюблен в тебя. – Может быть. Мне интересно, влюблен ли ты. – Прекрасно знаешь, что… Йунуэн подняла руку, словно собираясь зажать ему рот, но остановилась на полпути. – Нет. Ничего я не знаю. Осень и начало зимы были смутны. После бегства мятежника Ороско в Штаты на севере прекратились бои, компания «Нортенья» возобновила добычу, и Мартин чередовал поездки на шахты с работой в столичном офисе. Однако политическая ситуация ухудшалась. Америка через свое посольство развязала кампанию травли президента Мадеро, подрывавшую его и так пошатнувшийся авторитет. Юг по-прежнему был в руках крестьян Эмилиано Сапаты, а сторонники свергнутого режима продолжали плести заговоры. В Веракрусе генерал Феликс Диас поднял мятеж – его быстро подавили, генерала приговорили к смертной казни, но Мадеро смягчил приговор. Но страна расценила это не как жест милосердия, а как признак слабости. Единственной опорой правительства была федеральная армия, а в ней наибольшим влиянием пользовался генерал Уэрта. – Мне нравится Уэрта, – сказала Диана Палмер. – Я взяла у него интервью, и он был очень обходителен и любезен. И даже пошучивал, чего я никак не ожидала. Они завершали ужин на веранде ресторана в Чапультепеке – индейка в грейпфрутовом соусе, на десерт – omelette en surprise[35] и чудесный вид на вершины Попокатепетля и Истаксиуатля. Побывав на родине, журналистка вернулась в Мексику и на этот раз работала от «Норт америкэн ревью». И встретились они снова в отеле «Гиллоу». – Похоже, Уэрта для Мадеро – просто подарок судьбы… Без него… Диана замолчала, поднося к губам бокал шампанского. На ней было темно-зеленое платье, строгого и скромного фасона; никаких драгоценностей. Волосы под черной шляпкой, заколотые на затылке маленьким черепаховым гребнем, немного смягчали угловатое, твердо очерченное лицо. – Генерал этот – человек серьезный и замкнутый. Лицо непроницаемое, как у индейского вождя, разве что в очках… Тем не менее он был вполне приветлив. Приятное впечатление произвел. Промокнув губы салфеткой, журналистка достала из сумки пачку турецких сигарет, вставила одну в мундштук и раскурила, не обращая внимания на осуждающие взгляды дам за соседними столиками. – Однако солдафон из него так и прет. О президентских выборах высказался очень забавно, правда, тут же предупредил, что это не для печати: сказал, что доверять тринадцати миллионам неграмотных индейцев выборы президента – то же самое, что просить школьников выбрать себе учителя. Мартин попытался улыбкой скрыть свое недовольство. – Так и сказал? – Слово в слово передаю. И добавил еще кое-что, почище… Генерал был на редкость красноречив. Да, так вот, он сказал, что многие ошибочно полагают, будто суть революции – в том, чтобы большинство, не умеющее ни писать, ни читать, завладело собственностью меньшинства, писать и читать умеющего. – Звонкая фраза, – натянуто улыбнулся Мартин. – Хорошо сказано. И тоже попросил не публиковать? – Нет, не попросил, но какая разница? Я вставлю в текст и то и другое. Ничего выбрасывать не буду. – Он разозлится. – Его право. А интервью – мое. Мартин сделал глоток: – Так, получается, вы одобряете Уэрту? – До некоторой степени. А знаете почему? Потому что он – человек военный, с четкими и ясными представлениями обо всем. В Мексике, где политика так двусмысленна, это большое достоинство. – Однако он верен президенту… – Ну, тут нет сомнений. И он всячески это подчеркивал. Я – военный, сказал, и это привязывает меня к моему долгу. Жизнь и шпага принадлежат отчизне и так далее и тому подобное в том же роде. Она замолчала, вдыхая дым. Где-то среди лиловых цветов, за старыми кипарисами на небольшой эстраде в глубине парка тихо играл оркестр. – Об испанцах он тоже отзывался нелестно: вы ему несимпатичны. Терпит, потому что в ваших руках бизнес, деньги и влияние. Но, как местный уроженец, смотрит косо. Мартин допил свой бокал и покачал головой, когда подоспевший официант хотел достать бутылку из ведерка со льдом. – В своем предубеждении Уэрта, как и многие мексиканцы, несправедлив. Страна очень многим обязана испанцам. Их вклад огромен, пусть даже в прошлом было много зверства, а в настоящем – алчности. – Вы правы, – кивнула Диана. – В отличие от вас мы, американцы, только грабили. Не возводим соборы, не открываем университеты, ничем не возмещаем отторгнутые земли и сокровища, которые вывозим пароходами и эшелонами… – Она взглянула туда, где в дверях появились несколько человек. – О-о, смотрите… Ваш посол пожаловал. Мартин тоже заметил Бернардо Кологана – высокого, сухощавого, представительного господина, лысого и седобородого. Один из его спутников, Пако Тохейра, издали им помахал. – Я брала у него интервью в Пекине, после «боксерского восстания», которое длилось пятьдесят пять дней, – сообщила Диана. – Человек образованный и энергичный. Вы имели с ним дело? – Очень мало, – улыбнулся Мартин. – Сподвижников Вильи не очень-то привечают в посольстве. – Неудивительно. – Поговаривают, что Кологан – не из самых ярых сторонников Мадеро. А правда ли, что он в большой дружбе с послом США? – Слишком большой, на мой вкус, – поджала губы Диана. – А то, что Вашингтон рассматривают Уэрту как возможного преемника Мадеро, – тоже правда? Диана смотрела, как вьется дымок ее сигареты. – Даже не столько Вашингтон, сколько наш посол, – наконец ответила она. – И не могу сказать, что одобряю деятельность моего соотечественника. Генри Лейн Уилсон – такой изощренный интриган, что способен спрятаться под винтовой лестницей. Она замолчала, устремив взгляд на вершины далеких вулканов, которые, казалось, парили над завесой низких облаков, густеющих с каждым мигом. – И мне это не нравится, Мартин! – вдруг воскликнула Диана. – Я люблю свою страну, но мне не нравится то, что мы вытворяем с Мексикой. Мартин кивнул и попросил счет. Метрдотель любезно подал его на серебряном подносике. – Любопытно слышать такое из уст гринги. – Но ведь это правда! – сказала она. – Одержимые желанием сделать так, чтобы от границы до самой Панамы не было ничего прочного и устойчивого, мы принялись гадить народу, который только-только начал обретать самосознание. И захотел стать нацией. – Полагаете, это когда-нибудь произойдет? – Не знаю. Боюсь, что никогда, потому что мы, их северные соседи, полны решимости задушить эти стремления в зародыше. – Боитесь? – Да. Мне нравится этот народ, как и вам. И дай бог, чтобы за эту любовь, сеньор испанец, не пришлось заплатить слишком дорого. Мартин убрал бумажник в карман. Взглянул на Диану с подозрением: – С чего бы это мне придется платить, да еще дорого? – Вот и я не знаю… Задувают какие-то зловещие ветры, вам не кажется? Несут с собой стужу. Во второй половине дня, когда Мартин работал у себя в номере, в дверь постучался бой. И протянул ему визитную карточку Хасинто Кордобы, где было написано: «Нам нужно увидеться. Дело чести». – Он внизу? – удивленно спросил Мартин. – Да, сеньор. Ожидает в холле. Мартин пристегнул воротничок сорочки, завязал галстук и спустился в вестибюль. Кордоба сидел в красном кожаном кресле неподалеку от стойки бара. Повязку он уже снял. Капитан был в штатском – в хорошо сшитой серой тройке, подчеркивавшей стройность фигуры; на столике рядом со шляпой стоял пустой стакан. При появлении инженера Кордоба встал и протянул ему руку, причем Мартин заметил, что от него слегка пахнет спиртным. – Что случилось? – осведомился он. Мексиканец встопорщил усы улыбкой одновременно дружеской и отчужденной. Почти рассеянной, отметил Мартин. – Возвращаюсь в свою часть. Еду на юг. – Вот как… Уж не знаю, поздравлять или сочувствовать.