– Ну да, разумеется. С наигранным безразличием капитан оглядывал улицу. Потом похлопал себя по боку: – Не беспокойтесь, я не с пустыми руками. Мы защищены. Кабаре «Трианон» помещалось в старом театре – длинный и узкий зрительный зал, где еще сохранялись боковые ложи с железными перилами и портьерами из красного бархата. Оно претендовало на изысканность, официанты вели себя обходительно. Партер и ложи были заставлены столиками, а в глубине имелась сцена, на которой полдюжины хористок исполняли переведенные с французского песенки. Было душно от густого табачного дыма. Местные девицы уводили клиентов, а в перерывах слышались смех, гул разговоров, хлопанье пробок. Гвоздем программы было выступление Нены Дюпон, пышнотелой блондинки с пронзительным голосом, которая якобы только что приехала из «Фоли-Бержер». До чего ж бессовестный мужчина, Я иначе бы жила, не встреть его. Первого паденья – он причина… Первого, второго, да и третьего. Перед Мартином и Хасинто Кордобой, занявшими столик в зале, стояла в серебряном ведерке со льдом почти пустая бутылка «Кукс Империал». Шампанское, изготовленное в США, разлитое в штате Миссури, было скверное, но для капитана происхождение вроде бы значения не имело. И львиная доля досталась ему. – Йунуэн, – сказал он неожиданно. С той минуты, как они сели в экипаж, он впервые упомянул ее имя. Мартин, слушавший певичку, медленно обернулся к нему. Выпитое никак не сказывалось на капитане – рука, сжимавшая бокал, была тверда, глаза спокойны, а усы топорщились от неизменной улыбки, учтивой и немного отчужденной. – О ней говорить, в сущности, больше нечего, – отозвался Мартин. – А я думаю, есть. Разве что говорить теперь иначе. – Простите, я не понимаю, о чем вы. – В какой-то старинной испанской пьесе – не помню точно, Лопе де Веги или Кальдерона, – я нашел такое выражение: «Когда заговорила бумага, языку приходится молчать»[36]. – Ясней мне не стало. – В самом деле? – В самом. – Вот это мне и нравится в вас, Мартин. У вас интересно складывается жизнь, не так ли? Вы ведь человек светский и держитесь соответственно. И умудрились при этом сохранить… Не знаю, как это назвать… Кордоба задумался, мысленно перебирая варианты. Потом поднял брови: – Простодушие! Вот! Сохранили толику простодушия. Потом взял бутылку, долил остатки Мартину и себе и поднял бокал, ни на кого не глядя, словно пил один. – Я, кажется, уже говорил… – сказал он через миг. – Не могу оставить вас здесь, в тылу у себя… Есть в тактике такое правило, одно из самых основных: нельзя оставлять за спиной очаги вражеского сопротивления… – Да ведь я вам не враг. – О-о, не обольщайтесь. Враг. Самый что ни на есть. Пусть вас не обманывает шампанское. И моя улыбка. – Если есть на свете что-то безобманное, то это ваша улыбка. – Я вам уже говорил, что вы мне нравитесь. Вы – человек в полном смысле слова. Капитан откинулся на спинку стула. Потом вдруг, словно осененный некой идеей, поднял палец: – Помните, я вам рассказывал про отца и его друга? – Прекрасно помню. – На мой взгляд, это было чересчур. Взявшись за руки… в упор… никаких шансов ни у того, ни у другого. – Вы предлагаете мне дуэль? Кордоба ответил не сразу. Медленно допил бокал и поставил на стол. – Есть на свете такие дела, которые настоящие мужчины должны решать как положено. За две тысячи лет цивилизации отыскать другой способ так и не сумели. – Это глупо. – Может быть. Но есть глупости, которые настоящие мужчины… Мартин, потеряв терпение, хотел подняться. Ему все это надоело. – Да подите вы к черту. Кордоба крепко ухватил его за рукав. Он больше не улыбался. – Вы не уйдете отсюда по двум причинам, – сказал он очень спокойно. – Первая: я могу двинуться следом и пристрелить вас на улице, как собаку. Вторая: мне кажется, вы не из тех, кто оставляет такое без последствий. Мартин отстранился, тем паче что капитан больше не удерживал. – А если из таких? – Тогда вы сильно упадете в моих глазах. И мне будет жаль, что я так ошибся в вас. – Если я правильно понимаю, ради вашего уважения мне надо будет подставить лоб под пулю? – Примерно так. – Вы много выпили сегодня. – Не беспокойтесь. Я прекрасный стрелок, и, сколько бы ни выпил, пульс не учащается. Кроме того, вы человек не военный, хоть и были под Хуаресом. Может быть, алкоголь у меня в крови уравняет шансы. – Мне нечем. Капитан закурил последнюю сигару и начертил ею в воздухе полукруг, обводя зрительный зал: – Уверен, что в заведении подобного рода кто-нибудь непременно одолжит вам ствол. – По-моему, вы сошли с ума. – Вовсе нет. И вы сами это знаете… Просто я мексиканец. – И что вы предлагаете? Стреляться прямо здесь? Губы Кордобы изогнулись в гримасе отвращения. – Да нет, что вы… Как можно оттеснять на задний план Нену Дюпон – это будет верх невоспитанности. Нет, мы выйдем наружу, на улицу – она широкая, полутемная и пустая: разве что какая-нибудь потаскушка околачивается на углу под фонарем. Разглядеть друг друга можно будет лишь шагов за пять-шесть, и потому победителя определит случай. – А если нет? И мы уцелеем оба? – На все воля Божья. Я уеду бить сапатистов, вы останетесь рядом с Йунуэн… А дальше видно будет. Они молча и задумчиво глядели друг на друга. Мартин поднес к губам бокал и допил степлившееся шампанское. Собственное спокойствие безмерно удивляло его. Казалось, все это происходит не с ним, а с кем-то другим, совершенно незнакомым ему человеком. Он вытащил платок, утер губы, аккуратно сложил, спрятал в карман и поднялся: – Знаете, капитан? Тот, не вставая, посмотрел на него с любопытством: – Хасинто. Мы же договорились. – Знаете, капитан… У нас в Испании есть такое расхожее выражение: «Достать до печенок». – Знаю, слышал. И что с того? – А то, что вы меня достали до печенок. Кордоба продолжал посасывать сигару с таким видом, словно анализировал каждое из прозвучавших слов. Потом очень спокойно вытащил бумажник, подозвал метрдотеля и, передавая ему пачку песо, что-то сказал на ухо. Тот с сомнением взглянул на Мартина. Тогда Кордоба снова произнес несколько слов и протянул еще несколько купюр. Метрдотель кивнул и удалился, а капитан с иронической улыбкой поднялся и любезно предложил Мартину идти к выходу. У гардероба их нагнал метрдотель и, стараясь не привлекать к себе внимания, протянул капитану увесистый на вид бумажный мешок. Вдвоем они вышли в темноту. В круге света от единственного фонаря на углу улицы Боливара стояли и разговаривали две женщины и мужчина. Кордоба открыл мешок и достал оттуда большой черный автоматический пистолет. Привычным движением извлек обойму и оглядел ее.