Яновский отмалчиваться не стал. — Командировочного удостоверение Гараева-старшего в заводоуправлении нет. И командировочного предписания нет. И вообще ни единой бумажки нет, свидетельствующей, что он действительно прибыл сюда в командировку по обмену опытом. Зато имеется приказ от шестнадцатого мая о приеме на временную работу… — Да как же они на оборонный завод не пойми кого приняли? — изумился Вася. — Надо задерживать. Это в лучшем случае преступная халатность, а в худшем… — Некого задерживать. Замдиректора по кадрам, поговоривший с Гараевым и подписавший приказ, через неделю погиб. Любопытное совпадение, а? — Да уж… — А погиб еще любопытнее. Пошел в лес набрать сморчков — и был задран волком. Представь? — Ну… вообще-то, случается… Вася в детские годы каждое лето проводил в деревне у деда, в глухом углу Новгородчины, а там и не такое случалось. — Случается, — согласился Яновский. — Да только не в сотне верст от Москвы, здесь последних волков еще в прошлом веке перебили. — Собака? Та самая алабайка? — осторожно предположил Вася. — Возможно… Когда отыщем их, можно будет, конечно, эксгумировать тело и сравнить укусы с зубами псины. Да только какой смысл? То дело закрыто, пристрелить собаку — и конец истории. Ты посмотри лучше, какая автобиография подшита в личном деле Гараева. Крайне любопытственный документик. Вася открыл протянутую ему тоненькую папку личного дела. Документов там имелось всего три: анкета (отчего-то без фотографии), копия приказа о приеме на работу и та самая автобиография. Сержант смотрел недоуменно на страницу, покрытую какими-то тарабарскими закорючками, затем перевернул, но оборот оказался чистым. Снова осмотрел текст, не понимая, шифр перед ним или результат розыгрыша Гараева, пошутившего над отделом кадров. Сколько ни рассматривал, но никакого смысла в знаках, начертанных синим карандашом, не обнаружил. Лишь сообразил, что три кружка, сгруппированные в треугольник внизу страницы, очевидно, заменяют подпись. Яновский с любопытством понаблюдал за Васиными штудиями и сообщил: — Делопроизводительница, подшивавшая листок в дело, клянется и божится, что буквы были вполне русские и начиналась биография стандартно: я, имярек, такого-то года рождения, — а дальше она не вчитывалась. Не врет, мне кажется. — Ну и что это значит? — Что это значит, разузнаешь ты, Василий. Завтра, сразу с утра, не заходя на службу, отправишься к профессору Витману на Пречистенку. Я позвонил ему из заводоуправления, договорился. — Каких наук этот профессор? Специалист по шифрам? — Нет, востоковед. Переводчик с арабского, с уйгурского и прочая, и прочая… Если уж он не разберет эту филькину грамоту, то и никто другой ничего не поймет… А сейчас пошли, попробуем вновь пообщаться с младшей сестрой. Хотелось бы все же узнать подробности аварии. 6. Еще один Тимур Вася появился в их общем кабинете поздним утром, но Яновского там не было. Подошел капитан лишь несколько минут спустя, вернувшись, как выяснилось, с закрытой информации для сотрудников. — Минск, оказывается, сдали еще неделю назад, — сообщил он с каменным лицом. — Вот как… — только и произнес Вася и с нехорошим чувством посмотрел на стену, на черную тарелку репродуктора. В сводках, передаваемых по радио, о сдаче Минска ни слова не сказали. Просто с какого-то момента перестали упоминать название города, словно и нет на свете столицы Советской Белоруссии, и никогда не было. — Что узнал у Витмана? Разобрался профессор? — Разобрался… Вот оригинал. Вот перевод. Язык автобиографии… Вася запнулся, сообразив, что успел позабыть название языка. Достал из кармана небольшую бумажку с пометками, сделанными для себя со слов профессора, и дальше докладывал, поглядывая в нее: — Язык чагатайский, алфавит использован арабский в скорописном варианте. Писал человек грамотный, практически не допускающий ошибок. — Понятно… И что ж тут написал наш грамотей… я, Тимур Гурган-гарай… пастырем над народами… Что за ахинея? — Гурган — это такой титул, — пояснил Вася, сверившись со своей бумажкой. — Обозначает родство по жене с ханами династии Чингизидов. — Гурган-гарай… Георгий Гараев… хм-м-м-м… Яновский продолжил чтение перевода, воздерживаясь от дальнейших комментариев, а Вася вспомнил беседу с Витманом. Профессор, едва переведя первые строки, решил, что листок с автобиографией привезен из Узбекистана, причем конкретно из Самарканда. Пробасил удивленно: — Неужели у Кара-Ниязова не нашлось своих переводчиков? Дроздов ничего не понял, начал расспрашивать и узнал: с мая в Самарканде проводятся раскопки в мавзолее Гур-Эмир, усыпальнице тамошних средневековых властителей. И двадцать первого июня вскрыли саркофаг самого знаменитого из них, завоевавшего чуть ли не весь мусульманский мир, — Тамерлана, известного также как Аксак-Темир и как Тимур. Скелет завоевателя находился в относительно приличном состоянии, и, наверное, сделанные в ходе раскопок находки могли получить достаточно широкое освещение в прессе. Но не получили. На следующий день, двадцать второго июня, люди искали в газетах совсем иные новости… И крохотная, на два абзаца, заметочка в «Известиях» осталась почти никем не замеченной. Так называемая автобиография инженера Гараева начиналась как раз с имени и одного из титулов Тамерлана. А заканчивалась его тамгой — теми самыми тремя кружками, чем-то вроде личного герба, — вот профессор Витман и решил, что текст прислан для расшифровки из Самарканда. У Васи Дроздова, узнавшего о вскрытии гробницы, после того все утро вертелась в голове навязчивая мысль. Точнее, версия — бредовая и дикая, но почти все объясняющая в случившейся в Подмосковье кровавой драме… Делиться с Яновским своими соображениями Вася пока не спешил. Хотя тот сам учил, что случайностей и совпадений в жизни не бывает. Ищи, дескать, и докапывайся, отчего все случилось и совпало именно так, а не иначе. А здесь сразу два совпадения дат… Начались раскопки в Самарканде — и спустя пять дней на заводе объявился Георгий Гараев. Как раз спустя тот срок, что нужен, чтобы добраться поездом из Средней Азии. Археологи вскрыли главное захоронение мавзолея Гур-Эмир — и последовала резня в старой часовне. Здесь разрыв во времени меньше, считанные часы, — но вполне достаточный, чтобы отправить и получить телеграмму. 7. Автобиография инженера Гараева, написанная им собственноручно (перевод с чагатайского) Во имя Аллаха, милостивого и милосердного. Я, Эмир Тимур Гурган-гарай, сын Эмира Тарагая, милостью Всевышнего поставлен пастырем над народами, и возложил на чело мое венец царский, и ко всем относился одинаково строго и справедливо, не делая никакого различия и не выказывая предпочтения богатому перед бедным, и всегда строго хранил заветы веры и относился с подобающим уважением к людям, возвеличенным силою Божией, и щедро раздавал милостыню бедным, и терпеливо разбирал каждое дело, прилагая все усилия к тому, чтобы разобрать его как можно лучше, и не причинял правоверным без нужды никакой неприятности, и не отталкивал обращавшихся ко мне по разным случаям, и всегда был правдив в своих речах, и умел отличать правду, и никогда не давал такого обещания, которого не в состоянии был бы исполнить. Я стал первым и усерднейшим слугою Аллаха на земле и без повеления Аллаха или Пророка Его не предпринимал ничего. Без воли Аллаха я не причинял вреда ни одному из населявших землю народов. Я высоко поднял на земле знамя Ислама и в распространении веры видел всегда могучий залог собственного моего величия. Да свершится все по воле Аллаха! Дано 19 дня месяца раби-ассани, в год 1360 Хиджры. 8. Странности множатся Пересказав капитану все, что запомнил из профессорских речей, Вася все же решился и поведал свою версию: — Это хранители, товарищ капитан. Династия тайных хранителей гробницы Тамерлана. Понимаете? Их парочка приехала не из Ташкента, а из Самарканда. Приехали они в мае, потому что там начались работы по вскрытию усыпальницы. Сбежали, проще говоря. Но кто-то из их компании там, в Самарканде, остался. И сообщил, что неверные добрались до главного их сокровища, до саркофага Тимура. Вот тогда-то они и устроили здесь резню… Из мести. А искать их сейчас надо не здесь, а в Самарканде, пока что-нибудь еще не учинили. Наверняка туда вернулись. Вася замолчал, ожидая, что сейчас Яновский разнесет его версию в пух и прах, сровняет до фундамента. Но тот лишь тяжко вздохнул и поинтересовался: — Признайся, читал Буссенара в детстве? Читал, еще как читал… У дедушки (у другого, не у того, что в Новгородской области) стоял на антресолях сундук, заполненный потрепанными старыми томиками с пожелтевшими ломкими страницами. И школьник Васятка Дроздов их буквально глотал, продираясь сквозь ижицы, яти и прочую старую орфографию. Сальгари и Эмар, Купер и Майн Рид, Буссенар и Жюль Верн были лучшими друзьями Васиного детства. Только какое это имеет отношение к нынешнему расследованию? — Даже обсудить мою версию не желаете? — Не желаю. И не пожелаю, пока ты мне не растолкуешь, какое отношение к самаркандской гробнице имеет подмосковный дачный поселок и заброшенная часовня на его окраине. Растолковать Вася ничего не смог — и был направлен в отдел следственных экспертиз, узнать новости и поторопить экспертов. Вернулся в кабинет Вася с новостью просто-таки сногсшибательной. Но Яновский, корпевший над разложенными по столу бумагами, отмахнулся и не стал слушать. — Садись, пиши, — приказал он. — Надо срочно разослать новую ориентировку на розыск Гараевых. Зачем новую? Что за срочность? Вася ничего не понимал — и в старой все приметы изложены в точности, и портреты, сделанные художником по описаниям свидетелей, коли уж ни одной фотографии в руки следствия не попало… Но вскоре все разъяснилось. — Как трое? — ахнул Вася, откладывая перо. — Кто третий? Как ни спешил Яновский, но все-таки вынужден был объяснить: — Третий — это старик, Василий. Хромой старик… Это был не Георгий Гараев в гриме. Совсем другой человек. Хотя, судя по внешнему сходству, близкий родственник, возможно, его отец. Как выяснилось несколько позже, капитан детально сравнил информацию, собранную вчера им и Василием порознь. И проявились крайне любопытные факты. По меньшей мере четырежды инженер Георгий Гараев сумел каким-то образом раздвоиться и существовать в двух ипостасях одновременно: и принимал участие в вечерних испытаниях кузнечного оборудования в цеху, и репетировал пьесу в клубе. Четырежды. Ну а поскольку советская наука раздвоения людей категорически не допускает, вывод из этого факта следовал однозначный… Лишь когда новая ориентировка отправилась к машинисткам, Вася смог наконец поделиться своей сногсшибательной новостью: