— Не помню, когда покупал, — пояснил он. — Обычно я ем в городе. Это так — остатки роскоши. Завтра… вернее, уже сегодня, — он посмотрел на окно, — я схожу в лавку, куплю что-нибудь получше. Вы хотите есть? — Нет, — с легкой улыбкой ответила Маша. — Не хочу. Нет. Она действительно не хотела есть. Она просто наслаждалась теплом, которое шло от печки, и думала, что это — самая лучшая комната в мире, потому что здесь, с этим человеком она чувствовала себя совершенно в безопасности. Маша встала, сняла пальто, и повесила его поверх шинели Захара Борисовича, который теперь чувствовал себя растерянным. Хоть он и предложил Маше пожить у него, здесь, в комнате вдруг понял, что совершенно не представляет, как себя вести, как развлечь девушку, о чем с ней говорить. Вдруг он заметил, что Маша зевнула, деликатно прикрыв рот тыльной стороной ладони. — Вы, наверное, хотите спать? — спросил он. — Нет-нет, — ответила Маша. — Я прекрасно выспалась в кресле. Но тут же зевнула еще раз. — Я сейчас постелю вам, — сказал Захар Борисович. — Вы ляжете на кровать. — А вы? — спросила Маша. — Где будете спать вы? Архипов растерянно осмотрелся вокруг: — Я лягу на полу, прямо на шинель. А вашим пальто укроюсь. Прекрасно размещусь, как на бивуаке! А завтра придумаю что-нибудь еще… — Погодите! — сказала Маша, взяла его за руку и повела в кровати. — Садитесь здесь. Архипов собрался протестовать, но Маша прикрыла ему губы ладонью, и Захар Борисович умолк, не в силах прервать это блаженное мгновение. — Сидите так, — сказала Маша. — И ничего не говорите. Не делайте ничего. Вы все потом поймете. Прошу вас! Она нагнулась, взялась руками за подол юбки, и через голову стащила платье, потом рубашку. Архипов открыл рот, как будто хотел что-то сказать, но Маша снова положила на его губы ладонь — пальцы ее были холодные и тонкие и нервно подрагивали. Архипов стеснялся смотреть на обнаженное тело, на грудь такой чудесной формы, что хотелось одновременно и прикрыть ее своей ладонью, и прильнуть к ней губами. — Я нравлюсь вам хоть немного? — спросила Маша. Захар Борисович молча кивнул. — Вы так много сделали для меня, — сказала она. —  Это единственное, чем я могу вас отблагодарить. Архипов посмотрел ей прямо в глаза. — Я ни в коем случае не могу принять вашей жертвы. — Это не жертва, — возразила Маша взволнованно. Она села рядом и обхватила Архипова за шею, притянув к себе. — Это не жертва, — повторила она. — Я вас совсем не знаю. Как я могу вас любить, не зная? Но я уверена, что если бы знала вас подольше, то обязательно полюбила! Просто поймите… — Она уткнулась в плечо Захара Борисовича, нашаривая рукой пуговицы на его воротнике. — Мне нельзя теперь любить вас — так, как это могло быть раньше, несколько дней назад. Я не принесу вам теперь счастья, но я могу дать вам хотя бы свое тело, если вы его примете. — Я не понимаю, — сказал Архипов. — Я не понимаю, о чём вы говорите. — Это неважно, — сказала Маша. — Просто делайте то, что вам хочется. Я все исполню. Мне и самой это сейчас очень нужно. Поймите, это нужно мне самой! Это не жертва! Просто не просите меня ни о чем рассказывать. Не сейчас. Может быть, потом. Если хотите, утром выгоните меня, я уйду и ни в чем не буду вас упрекать. А хотите, оставьте здесь, как прислугу. Днем я буду стирать вам, убирать в вашей комнате, готовить. А ночью буду ваша. Хотите, я буду молчать, как немая? Хотите? — лихорадочно шептала она, стягивая рубашку с Архипова. — Хотите, буду веселая, хотите грустная, все, что вы только пожелаете. — Она расстегнула ремень на его брюках и сняла их с Архипова. Потом встала с кровати, на цыпочках добежала до противоположной стены, погасила лампу и вернулась. Они долго и неистово целовались, крепко обнявшись. Потом Маша, чуть отодвинувшись, скользнула пальцами вниз по его животу: — Ляг на меня, — прошептала она. Когда Архипов сделал это, опершись на локти, чтобы не сдавить ей грудь, Маша взяла его крепко ладонью и, согнув ноги в коленях, осторожно впустила в себя. — Тебе не больно? — с тревогой спросил Архипов. — Нет, — просто ответила Маша. Архипов вдруг вспомнил про то, что он не первый, что был еще тот, молодой бандит. Но не почувствовал ни ревности, ни обиды — одну только нежность. Уже потом, когда в окошке начало сереть, Архипов бездумно гладил Машу по голове. — У тебя были женщины до меня? — вдруг спросила Маша. — Да… то есть нет, — ответил он смущенно. — Да или нет? — Ну… когда мы были в училище, то пару раз ходили в один дом… Но их вряд ли можно назвать женщинами… Он вдруг почувствовал, как напряглось Машино тело. — Почему? — спросила она. — Как тебе сказать… Ведь это все не по любви. Просто животный юношеский зов плоти. — Ты не смог бы полюбить кого-то из них? — спросила она тихо. — Ну что ты! Конечно, нет! — искренне ответил Архипов. Маша вдруг села в углу кровати, обхватив себя тонкими руками. Ее глаза смотрели на него очень серьезно. — Почему? — спросила она. — Разве они не люди? Разве они не такие же женщины, как и я? — Нет! — убежденно ответил Архипов. — Не сравнивай себя с ними. Они — профессионалки! — Но я тоже могла быть такой, как они, — возразила Маша. — Если бы… если бы… — Это не так, — возмутился Захар Борисович. — Я бы не позволил! Иди ко мне, ты простудишься. Но Маша осталась в своем углу. — Так чем они отличаются от меня? Скажи, — спросила она. Захар Борисович задумчиво потер подбородок. — Они как звери в зоопарке, — сказал он, подыскав подходящий образ. — Только такие звери, к которым ты можешь войти в клетку и на время сам превратиться в животное. Но это — не любовь, а обычное совокупление, как правило, пьяное и нечистое. — Нечистое… — эхом повторила Маша. — Но и мужчины, которые входят в эту клетку нумер семь, — разве они чисты? — Нумер семь? — переспросил Архипов. — Почему именно семь? — Все равно, — ответила Маша и опустила глаза. — Почему эти женщины — не чисты, а мужчины — наоборот? — Зачем мы сейчас говорим об этом? — спросил Захар Борисович. — Разве это важно сейчас? Маша задумалась. — Нет, — сказала она, наконец. — Сейчас это совсем не важно. Она снова легла рядом с Архиповым, положила голову ему на грудь и затихла. Он почувствовал, как теплая капля упала на его кожу. — Ты плачешь? — удивился он. Маша всхлипнула и не ответила. Захар Борисович начал снова гладить ее по волосам, а она — целовать его. Сначала она целовала губы, потом грудь и наконец стала спускаться все ниже. — Что ты делаешь? — зашептал Архипов, хватая Машу за плечи, чтобы помешать. Но она с силой оторвала его руки и прижала к грубому скомканному одеялу. В этот момент в дверь их комнаты начали молотить, и чей-то грубый голос крикнул: — Откройте, полиция! Скопин проснулся весь мокрый от пота. Сначала долго терся лбом о подушку, пытаясь выбраться из тягучего сна, потом спустил голые ноги на пол и нашарил растоптанные тапки. — Мирон! — хрипло крикнул он. — Ты не спишь? В комнату вошел Мирон с рюмкой водки. — На, похмелись, — сказал денщик. — И не ори так громко. Василь Василича разбудишь. Он там, на диване прикорнул. Иван Федорович кивнул. — Дай одеваться, — приказал он. — И сходи на улицу, поймай пролетку. Мне на Сухаревку надо, Самсона проверить. Как думаешь, не рано еще? Мирон пожал плечами. Когда Скопин уже привел себя в порядок и оделся к выходу, казак показался в дверях и сообщил, что извозчик ждет. Иван Федорович вышел на улицу. За ночь немного подморозило, и грязь сделалась как каменная зыбь на реке. Скопин подумал, что надо бы надеть шарф, чтобы не простудиться, однако вернуться в дом не захотел и залез в пролетку.