— Откройте, — приказал Скопин старику. Тот фыркнул и открыл дверь. Иван Федорович взял у Трегубова лампу и вошел внутрь. — Маша, идите сюда, — позвал он. Архипов увидел усмешку на плотно сжатых губах старика. Когда Маша вошла в свою комнату, Скопин поднял лампу повыше, осветив голые стены. Комната была совершенно пуста, будто тут никто и не жил. — Он все вынес, — сказала Маша горько. — Да, — кивнул Скопин. — Похоже, старик подготовился. И не только тут. Они вышли. — Я же говорю, — издевательским тоном произнес Трегубов. — Нет у меня никакой племянницы. И не было. А эту девку я взял с улицы и содержал ее. А потом прогнал. Маша закрыла лицо руками. Архипов издал такой звук, будто собирался выругаться. — Ну хватит уже, — тихо сказал Скопин. — Надо и меру знать. Маша, где произошло ограбление? Она указала на дверь хранилища. — Откройте, — повернулся Скопин к Трегубову. — А там и не заперто, — весело отозвался старик. — Сами откройте. Скопин подошел к двери Хранилища и толкнул ее. — И тут пусто, — сказал он. — Может, в подвал перенес? Есть в доме подвал? — спросил Архипов у Маши. Но Скопин покачал головой. — Скажите, господин Трегубов, — обратился он к старику. — Было сегодня в вашем доме ограбление или нет? — Нет, — ответил старик. — Не было. — Понятно… То есть у вас все хорошо, никто в дом не проникал, ничего не унесли? — Именно! Скопин вздохнул: — Никаких официальных заявлений в полицию вы делать, конечно, не будете? — Не буду, — упрямо замотал головой старик. Скопин пожал плечами: — Тогда нам остается только извиниться за вторжение. Но прежде, чем мы уйдем, я прошу вас отдать Марии ее вещи. Или вы не против, чтобы она осталась? — Нет у меня никаких ее вещей. И пусть катится на все четыре стороны! — крикнул старик, приободряясь. — И на вас я подам жалобу. Врываетесь среди ночи! Будите честного человека. Навязываете ему какую-то девку. — Слушайте, вы! — вскипел Архипов, но Скопин поймал его за руку и сжал, приказывая замолчать. — Хорошо, господин Трегубов, — сказал он спокойно. — Я вас понял. Просто хочу предупредить. Если вы мне сейчас солгали… — То что? — спросил старик саркастически. — Убьете меня? — Я сделаю так, что вы об этом сильно пожалеете, — ответил Скопин, глядя прямо в глаза старика. Этот взгляд был сильным, тревожащим. Трегубов почувствовал, что перегнул палку, повышая голос на следователя. Но отступать он уже не мог. Михайла Фомич считал себя смертельно оскорбленным Машей. И всех ее защитников теперь тоже воспринимал как своих личных врагов. Он был уверен, что Маша с самого начала состояла в заговоре с целью его ограбить. И пока приказчик отвлекал Михайла Фомича поездкой к мнимой генеральше, она впустила в дом грабителей, а теперь разыграла из себя наивную дурочку, чтобы потом, разделив деньги от награбленного, пуститься во все тяжкие. В то, что полиция будет на его стороне и поможет найти награбленное, Трегубов совершенно не верил, поскольку уже имел опыт общения с подобной публикой несколько лет назад. Тогда, после посещения частного пристава, пришедшего с обходом квартала, он недосчитался пяти серебряных ложек из французского сервиза времен Людовика Четырнадцатого, купленного за триста рублей! И хотя грабители основательно подчистили много ценного из хранилища, Трегубов был уверен, что отыщет похищенное и сам. Надо было просто обратиться к Маркелу Антоновичу Тимофееву, помощнику управляющего Шереметьевской больницы, через руки которого частенько проходили многие занятные вещички самого темного происхождения, принесенные на Сухаревку. Конечно, Тимофеев потребует награду за возвращение коллекции — и немалую, но зато это будет надежно. — Не пугайте меня, молодой человек, — сказал Трегубов. — Уходите и заберите с собой эту девку. Я хочу спать. Возвращение в часть проходило в молчании. Архипов сидел прямо, играя желваками. Маша безучастно смотрела в окно, хватаясь за ременную петлю, когда карету сильно накреняло. Скопин смотрел на ее лицо, по которому пробегал свет фонарей. — Надо было осмотреть подвал, — бросил Архипов, не глядя на Скопина. — Зачем? — ответил Иван Федорович. — Дело заведено по факту избиения. При чем тут подвал? При чем тут коллекция Трегубова? Он никаких заявлений об ограблении не делал, так что и повода для обыска не имеется. Молодой пристав зло посмотрел на него. Все-таки очень хорошо, что скоро будет реформа и таких, как Скопин, вышвырнут вон. Захара взбесило, что старик так нагло разговаривал со следователем. А Скопин, понимая, что его дурачат и что Трегубов нарочно скрыл следы преступления, безропотно соглашался и ничего не делал, прикрываясь буквой устаревшего закона. Вот он бы живо поставил старикашку на место! Эх, если бы Сыскной отдел в Москве уже был открыт! Провести бы обыск по всем тем правилам, которые он узнал в Петербурге! С понятыми, протоколом и экспертами, которые живо бы установили факт сокрытия следов. А еще проверить на отпечатки пальцев и — он покосился на колени девушки — на наличие следов крови на постельном белье! Ведь куда-то же он запрятал и матрас, и белье! Вряд ли успел сжечь — тогда в доме пахло бы паленой тканью! — Не сердитесь вы так, — сказал Скопин. — Старикашка от нас никуда не уйдет. Прижмем мы его. Я же предупредил его: если соврал, то сильно об этом пожалеет. Я своих обещаний на ветер не бросаю. Архипов с досадой пожал плечами. Слова! Все это просто слова! — Маша, хотите, переночуйте у меня, — предложил Скопин. — Я живу недалеко от части, на Лазаревской улице. Маша отрицательно покачала головой. — Понимаю, — согласился Скопин. — У вас есть еще родственники в Москве? — Нет. — Тогда езжайте в часть, поспите там на лавке. А завтра я займусь вами. Выправим вам временные документы и определим куда-нибудь. Хорошо? Маша кивнула, не отрывая взгляда от окна кареты. Ей хотелось уснуть и больше не просыпаться. Мужчина на кладбище поднял воротник и сунул руки в карманы. В темноте он едва нашел условленную могилу и теперь с досадой думал, что нанятый им человек может заплутать, а становилось холодно. От земли поднимался белесый туман, достигая колен. Но вот в тишине послышалось позвякивание — бритый, оступаясь, приблизился с мешком на плече. Свалил добычу на землю. — Тише, — сказал первый. — Сторожа разбудишь. Надеждин сплюнул. — Не, дурак он, что ли, в такую погоду по кладбищу шляться. — Принес? Бритый кивнул на мешок. — Не это! — с досадой сказал человек. — Самое главное принес? — А! Ты там поройся, посмотри. Где-то завалялась. Человек пристально взглянул в лицо Надеждину. — Обманываешь? — Да иди ты! — зло ответил бритый. — Че ты ко мне пристал? Смотри, говорю, сам! — Он пнул ногой зазвеневший мешок. — Плевать мне на всю эту… твою… — человек задохнулся от гнева. — Мы о чем договаривались? Это дерьмо — дяде, а мне только то, что я хотел. — А ты не ори на меня, козлина, — мрачно ответил Надеждин. Человек тяжело вздохнул, будто укрощая свой гнев, а потом совершенно обычным голосом попросил: — Открой пошире, посмотрю. Надеждин пожал плечами и присел на корточки над мешком. В этот момент человек быстро шагнул ему за спину, выхватил из-за пазухи странный треугольный клинок и вонзил Надеждину точно между позвонками. Бритый покачался на корточках, а потом с остекленевшими глазами, без звука завалился на спину, не в силах двинуть ни единой конечностью. Убийца наклонился над ним, приставил свой клинок к груди бандита и, не отводя от его лица глаз, прошипел: — Лжец! Мразь. 4 Лазаревское кладбище