Он оставил меня одну почти на декаду, и всё свободное время я посвящала плетениям, занимаясь весь день. Чувствовала — прорыв скоро, ещё немного и преодолею плато, поставив свой личный рекорд скорости. — Какие чары? Я удивилась — Ликас проявил интерес первый раз к чему-то, помимо своих заданий и гор. — Стазис и…, — два воздушных лезвия вспыхнули в воздухе, замерев рядом с Наставником. — Стазис не удержит сильного Высшего, — констатировал он спокойно прописные истины. — Мгновение, — пояснила я. — Слабого остановит, сильного замедлит, нужно время, чтобы сбросить. Пары мгновений мне хватит и…, — лезвия чиркнули, почти коснувшись запястий Наставника, и послушно вернулись ко мне. — Мало кто способен удерживать щит и снимать стазис одновременно. Пальцы снова свело, и я с шипением сунула руки обратно в прохладную воду. — У вас это… порицается, — помолчав, выдал Ликас с нечитаемым лицом. — Порицается что? Защищаться слабому? — фыркнула я. — Не играй словами, Вайю. — Слова тоже оружие, Наставник, — я склонила голову набок и нежно улыбнулась. — Тембр голоса, темп, интонации, жесты, дыхание… и даже улыбка. Если ты — слабый, оружием является всё, — я вытащила пальцы из воды и сердито отряхнула. — Одежда — это оружие, которое превосходно используют женщины, правила в обществе — любимое оружие мужчин. А слабый использует только то, что может. — Вайю… — Одно движение и сухожилия будут перерезаны. Противник выведен из строя. Цель достигнута, — отчиталась я сухо. — Заботиться о чести хорошо, будучи живым. И когда живы все близкие. Я буду раскаиваться, долго и страстно, и даже оставлю подаяние в Храме, чтобы замолить грехи… Ликас выругался сквозь зубы красиво, цветасто и так сочно, что я заслушалась, открыв рот. Судороги прошли — руки отпустило, и я аккуратно размяла пальцы. — Если это всё — я продолжу тренировки… — Нет, Вайю, — лицо Ликаса окаменело. — Аларийские методы обучения тебе не подходят. Может быть уже слишком поздно, — закончил он тихо. — Поэтому мы попробуем другой способ. Идем, — Наставник поднялся и протянул мне руку. Ладонь Ликаса была теплой, крепкой и очень мозолистой. Надежной, как Лирнейские горы. Я ухватилась, мир завертелся вокруг, и мы покинули берег озера. *** «Невозможно…». Тихий голос отца звучал обреченно. «Так сделай это возможным, Юст. Сделай», — сильный голос мамы, точно как на старых записях, звенел от слёз. «Плевать, что они сказали — невозможно! Моя дочь должна жить… и мы назовем её Вайю, если они помогут…». … «Невозможно…». Это дядя, и я никогда не слышала, чтобы он был потрясен настолько. «Я не смогу, Юст, я просто не справлюсь… меня не готовили…». «А больше никого нет, Каст. Никого, кроме тебя…», — отвечает отец совершенно спокойно, подкидывая меня на коленке. Мне нравится — я смеюсь, отец не часто уделяет мне столько внимания. … «Не-воз-мож-но», — звонкий голос Акса смеется. «Глупая маленькая белка не знает, что не может заклинать. Вайю — белка, Вайю — белка, Вайю — белка…». «Возможно! Я буду как ты», — я топаю ногой и начинаю бегать за долговязым братом, который дразнит меня, высоко подняв флейту на вытянутой руке. … — Невозможно, в сложившихся обстоятельствах… ты и сама всё понимаешь, — Квинт аккуратно стягивает с моих похолодевших пальцев фамильное кольцо. — Помолвка аннулирована. … Невозможно, Блау! — охрипший Нике пытается перекричать ветер. Он простыл на прошлой декаде и так и не вылечился. — Их слишком много, мы не вытащим всех! — Заткнись и делай, Сакрорум! Просто заткнись и делай! … — Невозможно, — голос целителя пропитан страхом и обреченностью. — Она слишком долго провела в пещерах, яд уже подействовал…это будет чудом… — Значит, будет чудо, или это последнее, что вы сделаете в этой жизни, — голос дяди привычно холоден и хочется втянуть голову в плечи и признаться сразу во всех грехах. … — Невозможно, — в пыточной за стенкой кричат, но эту фразу я слышу отчетливо. — Она не доживет до утра. … — Она выжила после вчерашнего? — знакомый голос с удивленными интонациями над головой. Я не могу дышать от боли, тело не слушается, я уже не чувствую пальцев и холод ползет выше, к центру источника. — Все возможно, если это Блау, — второй, с угодливыми интонациями, я не знаю. — Продолжить эксперименты, — говорит первый. Хруст соломы, поскрипывание новых кожаных сапог, и пинок в плечо переворачивает меня на спину. Голова отлетает в сторону, и я даже не могу моргнуть. Я не могу вообще ничего. Только смотреть. Видно грязную солому, решетки камеры напротив, и моя опухшая рука, с вырванными ногтями с черным браслетом-блокиратором. — Слушаюсь! — Блау, — знакомый голос почти нежно зовет меня, и я напрягаюсь, чтобы вспомнить, кто это, но единственное, что вижу — новые, начищенные до блеска сапоги с нашивками сверху. Холод уже подбирается к сердцу. — Сир…, — в лебезящем голосе слышны отголоски страха, — … боюсь продолжить невозможно… она умирает… — Умирает? Значит, это невозможно даже для Блау, — произносит знакомый голос весело. Каблук с металлическими набойками резко опускается на руку, и я слышу, как с влажным хрустом дробятся кости. Мои кости. Но уже ничего не чувствую — поздно. — И правда, — сожаление с легким привкусом безумия наполняет голос тухлыми сладковатыми нотками. Я умираю. И знаю это отчетливо, как целитель. Сейчас остановится сердце. Последние мгновения, последние крохи сил я тратила, цепляясь взглядом за такие знакомые нашивки, которые не узнавала — в глазах плыло. Нашивки, на начищенных до блеска новых кожаных сапогах. Это было важно. Помнить. Важно. Чтобы вернуться. Для Блау нет ничего невозможного, и мы всегда отдаем свои долги. Всегда. — Надеюсь, ты будешь подыхать долго, девочка…, — удар в плечо, темнеет в глазах и долгожданный холод добирается до сердца. Последний удар. И последнее воспоминание. Нашивки, на начищенных до блеска новых кожаных сапогах. Я вынырнула из воды, отплевываясь, и меня тут же подхватили сильные руки Ликаса. Он положил меня на ступеньки рядом и аккуратно перевернул, хлопая по спине — я наглоталась воды и пыталась жадно вдохнуть хотя бы глоток воздуха. — Вайю! Аккуратнее, дыши! — Вам нужно уходить, — один из двух смуглых аларийцев, охранников подземного грота, торопливо сбегал по вырезанным в камне скользким ступенькам вниз. — Ликас, они скоро будут здесь, уходите! Немедленно! Наставник кивнул, сгреб меня в охапку, и с заметным усилием переместился — вздулись жилы на лбу и напряглись руки. В степи я продолжила кашлять и отплевываться, встав на четвереньки, трясла мокрой головой, пытаясь прийти в себя. — Вайю… — Отличный способ, Наставник…, — прийти и просто спихнуть в темное подземное озеро ничего не объясняя — это вполне в духе Ликаса. Крылья уже были. Летали. Теперь — жабры и хвост. Он длинно устало выдохнул и опустился на траву рядом. — Грот воспоминаний, помогает обрести уверенность. Поверить в себя, заглянуть в прошлое. Воспоминания, которые были утеряны, помогут… самое важное — это память, кто мы есть… собери осколки воспоминаний и обретешь силу… — …о, да. Я обрела, Наставник, — влажный хруст костей до сих пор звучал у меня в ушах. И нашивки на новых сапогах. Самое важное. До этого я помнила почти всё, кроме одного. Как именно я умерла. — Возможно всё, если это Блау, — прошептала я тихо и прикрыла глаза. Надейся. Я обещаю, ты будешь подыхать долго, тварь… *** — Невозможное — возможно, — я взмахнула рукой и силуэт гор вдали дрогнул и поплыл, снежные шапки становились прозрачными, пока не истаяли совсем, горная гряда дрогнула прозрачным маревом на фоне заката и… исчезла. Волосы ерошил теплый, пахнущий разнотравьем ветер. Длинная тень Ликаса косым росчерком легла сбоку — Наставник всегда знает, какой момент выбрать для появления. — Сдвинуть, Вайю, не уничтожить… Ликас не успел закончить фразу — я засмеялась, ледяной ветер с вершин принес такой долгожданный снег и холод. Степь исчезла. Мы стояли по колено в снегу на одной из самых высоких вершин Лирнейских, на самом краю ледяного плато — через пару шагов впереди чернела раззявленная пропасть Рифейского. Колючие снежинки кружились вокруг, в стремительном вихре, закручиваясь в воронки. Мороз! Холод! Север! Я рухнула в снег спиной и с блаженством загребла руками, глядя в небо широко распахнутыми глазами — темные, тяжелые снеговые тучи ползли, повинуясь моим мыслям, и складывались в причудливые картины… — Хватит, — тихо сказал Наставник, и всё замерло в то же мгновение — снежинки застыли в воздухе и перестали падать, тучи перестали двигаться, ветер дуть, как будто мы оказались в картине — мертвой, нарисованной цветной тушью, очень похожей на настоящую, но нет никого, кто вдохнул бы в нее жизнь. — Возвращаемся. Ты — готова.