— Действительно, — процедила я язвительно. — Чушь. Иначе придется поверить, что это один из ваших детей приговорил всех… что чей-то сын, племянник, брат… предатель, — я смотрела на каждую из матрон по очереди, не опуская взгляд. Чей сын? Чей? Кто? Резкий стук трости о камень оборвал перепалку. Леди Тир грузно поднялась с кресла. — Я увидела всё, что хотела. Продолжайте праздновать без нас. *** Перед тем, как отпустит юную овцу на вольный выпас, играющая в радушную хозяйку вечера, Аю решила почтить традиции и запустить фонарики в небо. Каждой даме досталось по настоящему произведению искусства из тонкой рисовой бумаги — кому-то пылающий золотом крыльев феникс, кому-то пагода, кому-то цветок. Мне — обычный пузатый четырехгранный купол. — Пожелания, — кивнула Аю на столик с кистями и тушницами. — Чтобы удача сопутствовала нам этой зимой. Леди Блау? — кивок слуге и мне преподносят отдельный набор. — Не стоит пренебрегать традициями, возможно, это последний шанс, чтобы небеса услышали ваши молитвы. Я сладко улыбнулась старухе в ответ, обмакнув кончик кисти в тушь. Думала я недолго, глядя на эту толпу хищниц, чего хотела бы больше всего. Чтобы не злоумышляли. Против Блау. И против Севера. Потому что Север — это Блау, а Блау — это Север. Ровные четкие косые штрихи ложились один за другим. Потому что нам единственным некуда идти. Нас не примет ни один Предел, везде свои заклинатели, а Блау держат, держали и будут держать — Север. Ещё штрих и ещё. Нам некуда идти и некуда отступать. Не трогайте Блау и не трогайте Север, и мы не тронем вас в ответ. Я легонько стукнула по кисти кончиком пальца, стряхивая излишки туши. Щелкнула кольцами и снизу фонаря запылал магический огонь, подпалив фитиль, а дальше — никакой силы, чтобы не вспугнуть удачу — псаковы традиции. Снизу вспыхнуло, и алый четырехгранный купол из рисовой бумаги дрогнул, качнувшись алыми пузатыми боками несколько раз и, дернувшись на ветру, начал набирать высоту, устремляясь в звездное небо. К сотням и тысячам таких же огней. Сотни желаний. Сотни надежд. Сотни чаяний. **** Слуга заработал строгий взгляд Старшего управляющего и покорно склонил голову — отвлекся, не прав. Так он не ошибался уже давно, вышколенный за много зим. Но не следить за фонарем единственной юной сиры на этом празднике он не мог. Даже сморгнув несколько раз, он всё-таки решил, что просто перепутал иероглифы и ему показалось. «Чтоб вы все сдохли», так прочитал слуга то, что недрогнувшей рукой вывела юная воспитанная сира кистью на алом пузатом боку. Черная тушь немного потекла, но видно было отчетливо — небеса прочтут. Решительным почерком, жесткими и четкими, почти по-мужски скупыми штрихами. Слуга посмотрел наверх, в небо, где уже почти исчез фонарь, потом на изящную маленькую леди, потом снова наверх. Юная сира улыбалась, скромно опустив глаза в пол, выполняя положенный по этикету поклон Младшей — Старшим дамам на прощание. Показалось, с облегчением решил он. И что только не привидится на старости зим. *** Я — отчиталась — всплеск, согласие на ритуал, личная оценка ситуации. Сделала всё, что просили менталисты, и готова поклясться Великим, вся пятерка уже получила информацию. Это значило, что дальше время на празднике было только моим — мы договаривались, но упертый Каро решительно следовал сзади, молча, отстав на пару шагов — настоял проводить хотя бы площади. Следующий ход за Аю — назначить время и место. Я сделаю свою часть работы, и пусть ловят своих сумасшедших старух, которые решили проводит ритуал почти под самый канун зимы. Никого из менталистов видеть не хотелось. И Бутча особенно. Исключения всегда только подтверждают правила — верить нельзя никому. Даже когда очень хочется. Настроение катилось на дно. Раздражало всё. Эта суета, этот праздничный гомон, эти счастливые лица — всё, решительно всё раздражало. Празднуют, не зная, что ждет их через каких-то десять зим, отправляют желания в небо и радостно хлопают в ладоши, когда очередной бумажный фонарь растворяется, превращаясь в едва заметную точку. Интересно, если бы знали будущее — продолжили бы тратить жизнь так беспечно? Зная, сколько отмерено каждому из них? Начали бы жить, не откладывая на завтра, своим умом, а не перекладывая на небеса? Раздражает. Небу насрать на вас. Большинство из этих желаний сгорит не поднявшись в небеса, а те, что долетят, просто не успеют исполниться. Ликас вынырнул из толпы на площади внезапно, подрезав на повороте пышнотелую румяную мистрис. Сунул мне в руки засахаренный боярышник и пристроился рядом. — Я просил держаться подальше от столичного магистра. Я раздумывала пару мгновений, но подношение приняла. — Плохой вечер? — Ликас вздохнул, расправились и опустились плечи, взъерошил короткий ежик волос, который уже припорошил снег — капюшон он снял и кивнул сам себе. — Очень плохой… — Средне, — поправила я совершенно серьезно. Бывало значительно хуже. — Мне нужно к Источнику, — пояснила я деловито. — Место, где тренироваться и чтобы меня не трогали, — я облизала сладкую палочку и кончики пальцев. Больше всего мне сейчас хочется, чтобы все исчезли — аллари, со своим советом, долбанные матроны со своими идеями, дознаватели, горцы, Хейли, и вся столичная шушера, которая повадилась ходить порталами в наш Предел. Я привстала на носочки и покружилась перед Ликасом. — Правда красиво? Пешки из рода Блау сегодня выглядят именно так. Дорого. — Роскошно, — вполголоса поправил меня Наставник. — Слишком роскошно для Совета, нужно переодеться…. Я захохотала. В голос, откинув назад голову и смаргивая слезы. Достали, Великий. Как же меня достали. Ещё немного — и будет предел, и всё полетит к псакам. — Вайю… — Идемте, Наставник, — игра на новом поле? — Ведь пешку следует переодеть. — Что вы пили на приеме? — Чай, — я покачала перед носом Ликаса правой рукой — камень в кольце — определителе ядов и добавок, оставался прозрачным, как слеза. Наставник наклонил голову набок, оценивая меня, и свет от уличного фонаря падал сбоку, и тени ложились строгими мазками — Фей впечатлилась бы. — Отец ревновал, правда? Вы очень красивый, Наставник, и всегда рядом с мамой, — пояснила я. — Пили, — констатировал Ликас обреченно. — Несу чушь? — Говорите то, что думаете, а думать вам несвойственно, — выдохнул он облачко белого пара. — Надеюсь, эффект временный. — Надеюсь, эффект постоянный, — щелкнули кольца, и несколько плетений взвились в небо с пронзительным свистом, рассекая пополам красные фонари, которые не успели подняться слишком высоко. Где-то вскрикнули и загомонили, обрывки алой бумаги и обломки реек планировали вниз, спускаясь по окружности. — Всегда хотела это сделать. Псаковы фонари, — кольца щелкнули ещё раз, но большая рука Ликаса сковала мои запястья. — Это — благо, — пояснила я жестко. — Когда желания не исполнятся, а они не исполняются каждую зиму, никто не будет сетовать на небеса и винить себя. Виновный найден, — я сверкнула шальной улыбкой и коротко поклонилась. — Вместо того, чтобы сложив руки, вверить себя богам, они начнут делать хоть что-то… вдруг это их желания сегодня не достигли небес? Ликас молча наблюдал, как обрывки алой бумаги медленно опускаются на снег. — Или другой вариант, — я выкрутила руки из захвата и размяла запястья. — Я — убийца, — кусок рисовой бумаги спустился прямо мне под ноги, и я поймала, смяв в ладони, остатки фонаря. — Это чья-то мечта? — я отвела руку и забросила бумажный шарик далеко. — Значит я — убила мечту. Разрушила надежды. И что? Теперь всё? Ничего не получится и ничего не исполнится, потому что кто-то там не получил молитву? Псакова чушь! Даже если кто-то скажет, что мир рухнет завтра, сегодня — мы должны бороться… а не запускать в небо бесполезные фонари. Я выдохлась, и, запрокинув голову вверх, следила, как светящиеся точки заполонили почти всё небо над Керном, и стало светло, почти как днем. Мы молчали. Охрана замерла на несколько шагов сзади. Звуки толпы как будто отодвинулись и стали тише. Порошил снег, подсвеченный огнями запущенных в небо иллюзий. Ликас, увидев, что я доела первую палочку боярышника, достал из кармана ещё одну, тщательно завернутую в прозрачную бумагу, и молча сунул мне в руки. — Оу, взятка? Значит, дальше будет ещё хуже, не так ли? — я хрустнула, обкусывая ягоды по бокам. — Что запланировано для меня у аллари? Месть? О нет, ведь не зря же мне дали увидеть всё самой в кузнечной лавке. Кого я должна обвинить? Видимо, кого-то из Совета? — я била в небо. — Вкусно, свежее, — я облизала сладкие с легкой горчинкой губы — боярышник был хорош. — Обвинение — это первый акт, что во втором? Горцы плохие — аллари хорошие, такой вывод я должна была сделать? Или нет — есть хорошие аллари и есть плохие. Скажите, кто хороший, Наставник? — я обогнула Ликаса и заступила ему дорогу, продолжая откусывать ягоды на палочке. — Скажите. И я послушаю. — Скажите мне, что мой Наставник, который давал клятву учить и защищать, на моей стороне. Скажите. И я поверю. Что хоть кто-то на моей стороне, — я рассмеялась тихо и горько. — Сегодня мне нужно верить хоть во что-то. Только на сегодня. Скажи мне, — я шагнула вперед и схватила его за отвороты верхнего кафтана. — Скажи мне, Ликас! Соври мне!!! Алариец молчал. — Только сегодня — соври мне, что ты на моей стороне! Хотя бы ты…, — я выдохлась и разжала руки. Псаковы остаточные последствия всплеска. — На чем мы прокололись? — хрустнул снег, Наставник сгорбился, спрятав руки в карманы, и шагнул ко мне, близко, почти нос к носу. — Афродизиак. То, что знает один аллари, знают все. В столичной кондитерской лавке с таким гербом, пятьдесят шесть наименований подарочных наборов, и только один с южными специями в таком количестве. Это единственное, что я бы никогда не стала есть — и знала об этом только Нэнс, которая удивилась резким изменениям вкусов госпожи. Стоят печеньки двенадцать империалов. Это больше, чем стипендия за курс у всех юнцов вместе взятых. За целую зиму. И? Юнцы прислали мне такой набор? Парней-горцев было жалко, но… дураки обычно долго не живут. И никто из целителей ещё не запатентовал плетения от идиотизма. Ликас не отреагировал, только немного напряженней стала линия плеч. — Охранник мог догнать меня легко, снега с крыши упало немного, и я ждала, что догонит, но он предпочел вести и просто следовать на расстоянии до лавки. Зачем? — я покачала пальцем перед носом Ликаса и цокнула. — Чтобы глупая мисси лично убедилась в том, что есть плохие аллари и есть хорошие. Перед Советом очень важно выбрать правильную сторону, не так ли, Наставник, — закончила я цинично. — А расход… так горцев за людей никто и не считает, не так ли? Ликас продолжал молчать. Аллари отличались ничуть не меньшим, если не большим высокомерием, чем Высшие по отношению к представителям другой расы. Горцы смешали кровь с пришлыми, обрели искру силы, а значит — стали предателями, отступниками и перестали быть людьми. Самый главный вопрос, который меня сейчас волновал — какое отношение аларийцы имеют к татуировкам. И супостат в поместье. Нэнс и девочкам просто позволили его найти? Ведь если Ликас не захочет, даже летучая мышь ночью над поместьем не пролетит, Наставник помешан на охране, безопасности, графике проверки постов и тренировках. Поверить в то, что моя наивная Нэнс обошла Наставника на повороте? Я фыркнула. Скорее Грань упадет на землю. Ликас вел свою игру, и вопрос в том, он играет за или против. Что держит Наставника рядом со мной? В поместье Блау? Особенно если учесть его редкий, для аллари, дар Помнящего в Учителях и дядю — Старейшину в Совете. Да, и ещё не забыть Старика, который много зим успешно играет роль выжившего из ума конюшего, которого не интересует ничего кроме лошадок. — Я не буду никого обвинять, — продолжила я устало, — потому что вы хотели именно этого. Мне всё равно — это оппозиция, игры Совета или ваши внутренние дела. Увидеть должна была я, чтобы предъявить лично, чтобы все остались чистыми. Я ведь нужна только для этого, — остатки боярышника полетели в сугроб. Сладость внезапно стала очень горькой. — Вы, со своими играми, можете идти в задницу к Немесу… или в лабиринт, на корм к его порождениям. Куда хотите. Мне надоело.