— Еще одно свойство молодости — преобладание чувства ложного товарищества над здравым смыслом. Я понимаю, Воронов, ваше стремление выгородить сотрудников краевого уголовного розыска и взять вину на себя, но никак не могу взять в толк — зачем? Воронов сделал вдох, чтобы ответить, но чекист не собирался выслушивать его никчемные объяснения, основанные на мнимом чувстве вины перед сотрудниками уголовного розыска. — Я не пойму, — продолжил контрразведчик, — зачем ты пытаешься выгородить Демидова и ввести нас в заблуждение относительно твоего участия в обыске? Скажи честно, ты кем себя возомнил? Я вижу на тебе курсантские погоны, а не полковничьи. Ты не начальник краевого ОУР и даже не офицер. Ты по большому счету еще никто. Недоучившийся школяр, второкурсник. И вот ты, человек со стороны, не обладающий никакими полномочиями, заявляешься в отделение по борьбе с наркоманией краевого УВД и говоришь: «Мужики, давайте проведем обыск у некоей Ооржак». И они, кадровые офицеры милиции, с радостью соглашаются: «Конечно, проведем! Только что там искать будем?» — Ребенка, — обреченно произнес Виктор. — О, ребенок, ребенок! Как же о нем не поговорить? Вы, Геннадий Федорович, знаете эпопею этого ребенка? Я видел рапорт, который Воронов написал по вашему указанию, но этот рапорт — филькина грамота. Ребенок, родившийся у гражданки Алексеевой, как двуликий Янус. У него есть теневая сторона, о которой вам знать не следует, а есть видимая сторона, обращенная ко всем сразу. Если всмотреться в эту видимую сторону, то поражает отношение правоохранительных органов к мальчику. С одной стороны, Воронов и его друзья из краевого УВД ищут ребенка, чтобы вернуть его матери. С другой стороны, прокуратуре и районному отделу милиции искренне наплевать на младенчика, и в этом есть своя логика. Гражданка Алексеева официально заявила, что ребенка у нее не похищали и в настоящее время он находится у ее родственников в Якутске. Так зачем же вы пошли в жилище Ооржак, если никто не уполномочивал вас искать младенца? — Ты, Виктор, не хитри, — вступил в разговор Трушин. — Говори все как есть. Не пытайся кого-то выгородить. — Давай я немного помогу тебе, — поддержал начальника курса чекист. — Что ты знаешь о некоей гражданке Потоцкой? Удивлению Воронова не было предела. Он ожидал любого разворота событий, но только не такого. Потоцкая! Это же про нее рассказывал Демидов! Воронов глубоко вздохнул, набрал воздуха, как перед прыжком в воду, и начал говорить: — Елена Потоцкая была агентом Мещерякова и его любовницей. Летом 1983 года она решила женить Мещерякова на себе. Он не соглашался. Потоцкая пригрозила разоблачением их интимной связи. Мещеряков посмеялся над ее угрозами, тогда Потоцкая сообщила, что она беременна от него. Опасаясь неприятностей по службе и в семье, Мещеряков велел Цигельникову и Стеценко ликвидировать Потоцкую. Цигельников и Стеценко вывезли Потоцкую в лес, убили, тело спрятали. — Молодец! — похвалил контрразведчик. — События происходили в 1983 году. Ты в это время жил в Сибири и ничего знать о них не мог. Суд над бандой Мещерякова широко освещался в средствах массовой информации, но ты в это время был далеко от Хабаровска — служил в армии. В газете «Советская армия»[5] ты про Мещерякова и суд над ним прочитать не мог. Так откуда же тебе известны подробности убийства Потоцкой, если официально она считается пропавшей без вести, а не убитой? — Демидов рассказывал, — честно признался Виктор. — А, Демидов! — обрадовался чекист. — Наконец-то мы подошли к нему. Ты знаешь, что Демидов и Мещеряков были врагами? Мещеряков, как мог, издевался над Демидовым, публично унижал его, позорил, не давал продвигаться по службе. После ареста Мещерякова Демидов занял его место, но вряд ли чувствовал себя отомщенным. Мещеряков вывернулся, получил двадцать лет лишения свободы, а его подельников расстреляли. Спрашивается, где справедливость? Не в поисках ли справедливости вы пошли к Ооржак? — Про Ооржак я первый узнал… — Это ты так считаешь! — перебил Воронова чекист. — Что тебе рассказывала Ооржак об убийстве Потоцкой? Из краевого УВД ты сопровождал ее в больницу, сидел с ней в приемном покое. Она тебе что-нибудь о месте убийства Потоцкой говорила? — Мы про ребенка говорили. Она объяснила, зачем надо было инсценировать его похищение. Если мне не верите, спросите у Ооржак. Мы действительно про Потоцкую не говорили. — У гражданки Ооржак уже ничего не спросишь. Она умерла через неделю после операции. Перитонит развился или сепсис, я точно не знаю. Что интересно, похоронили ее за счет государства на участке кладбища, отведенном для бродяг и бездомных. Никто из родственников на похоронах не присутствовал. «Муж Ооржак обязательно был бы на похоронах, — подумал Воронов. — Если он не смог проводить любимую супругу в последний путь, то либо ушел в многодневный запой, либо арестован и находится под стражей. Запой, пожалуй, отпадает». — Что ты можешь сказать о гражданине Бегееве? — словно угадав мысли слушателя, спросил чекист. — Это муж Ооржак? — уточнил Воронов. — Я видел его один раз в жизни, в квартире Ооржак, в невменяемом состоянии. — Был он пьяным в этот день! — согласился контрразведчик. — Что он рассказывал? Он говорил, что знает место, где Цигельников и Стеценко закопали Потоцкую? — Он никакой был! С женой подрался. Демидов велел ему отсыпаться, и мы уехали. — Демидов хотел увидеть Бегеева трезвым? Зачем? Он разговаривал с ним один на один? — Нет. Демидов, как бы между делом, сказал, чтобы Бегеев лег спать. — Странно, — усомнился чекист. — В этот же день, будучи пьяным, Бегеев заявил, что летом 1983 года он и его жена собирали целебные травы на опушке леса. На их глазах незнакомые мужчины зверски избили, изнасиловали и задушили девушку, похожую по приметам на Потоцкую. Если бы это узнал Демидов, то его ликованию не было бы предела. Он бы организовал эксгумацию трупа. Судебно-медицинская экспертиза подтвердила бы, что это именно Потоцкая и что она на момент убийства была беременной. Прокуратура бы возбудила уголовное дело по факту убийства. Следствие. Суд. Новый приговор, отменяющий старый. Убийство беременной женщины — тягчайшее преступление, за которое может быть только одна мера наказания — расстрел. Если бы Бегеев или Ооржак показали место убийства Потоцкой, то Демидов сполна отплатил бы за понесенные унижения. — Давайте я все расскажу, как было! — попросил Воронов. — Ничего ты не расскажешь! Тебя использовали, как болванчика, как марионетку. Радуйся, что Ооржак не успела написать заявление об обыске. — Если незаконного обыска не было, то в чем вина Воронова? — спросил начальник курса. — Его пригласили поучаствовать в следственном мероприятии, он согласился. Что-то я тут не вижу особого криминала. — Мы просто хотим докопаться до правды, — разъяснил чекист. — Я думаю, что дело было так. Воронов увлекся поисками ребенка, которого якобы похитили. Мы выяснили, каким образом в семье Ооржак появился младенец. История, конечно же, необычная, но с точки зрения уголовного права состава преступления нет ни в действиях Алексеевой, ни Ооржак. Если к Ооржак еще были какие-то вопросы, то после ее смерти они все отпали. Воронов, конечно же, переусердствовал с розыском ребенка, но это рвение вызвано не злым умыслом, а живостью характера, молодостью. С Демидовым сложнее. Никто не поверит, что он поддался уговорам приходящего добровольного стажера и пошел на совершение противозаконных действий. Ребенок был ему не нужен. Он уже один раз искал его. Вместо похищения младенца раскрыл мошенничество, получил благодарность, но это дело случая. Демидов прекрасно осознавал, что второй раз ему этот номер не пройдет, но, ведомый жаждой мести, он идет на совершение должностного проступка. Если мы докажем, что Демидов знал об обстоятельствах убийства Потоцкой, о том, что на месте преступления были Ооржак и Бегеев, то мы будем настаивать на его увольнении из МВД. Воронова, я думаю, нужно наказать в дисциплинарном порядке. Чекист посмотрел поверх головы Виктора, словно за его спиной на гардине была написана мотивация наказания. Просто так дать выговор или исключить из школы нельзя. — Я хочу, чтобы ты понял, — продолжил куратор, — что мы должны, даже обязаны наказать тебя, но не «за что», а «для чего». Я лично хочу, чтобы ты подумал и сделал для себя выводы: кого стоит выбирать в друзья, а от кого надо держаться подальше. Муж Ооржак, Бегеев, совершил тяжкие государственные преступления. После его ареста всплыла история с обыском и младенцем. Мы решили разобраться, что к чему, и задали вопросы Демидову. Он, вместо того чтобы честно признаться в личной заинтересованности в деле, стал нам вешать лапшу на уши и перекладывать всю вину на тебя. Покаялся бы, получил неполное служебное соответствие и дальше работал бы. Но нет! Он лжет и не краснеет. Он пытается убедить нас, свое руководство, оперативный состав краевого УВД, что решение о проведении незаконного обыска принял он по твоему совету. Подумать только! Пришел человек с улицы, предложил совершить беззаконие, и Демидов тут же взял под козырек. Если бы не его руководство… — Может, Воронова отпустим? — спросил Трушин. — Пускай идет, — согласился чекист. Наступило самое томительное ожидание в жизни Виктора. Он вышел на улицу, в курилке перед входом в общежитие выкурил подряд две сигареты, вкуса табака не почувствовал и закурил третью. «Вот я влип! — в отчаянии думал Воронов. — Теперь отчислят из школы ни за что ни про что и отправят домой с волчьим билетом. Родители будут в шоке. «За что тебя отчислили? За пьянку? Подрался с кем-нибудь, уроки прогуливал?» Да нет, ребенка искал. Матери родной этот ребенок не нужен, отец о нем знать не хочет, а меня какой-то черт потащил его искать. Господи! Если пронесет и я останусь в школе, я больше ни за что не стану проявлять инициативу и раскрывать преступления. Пускай всех младенцев в Хабаровске украдут, я пальцем не пошевелю. Что делать-то? Дождаться вердикта или сразу пойти к Архирейскому, попросить заступиться? Как я объясню Вадиму Петровичу всю эту муть с двуликим младенцем? У безродного ребеночка, оказывается, есть сторона, о которой знают только в КГБ. Подумать только, мальчишке три месяца от роду, а вокруг него уже такая плотная завеса тайны, словно он разведчик-нелегал. К черту младенца! О себе подумать надо. Если исключат, дома устроюсь в органы простым милиционером. Заочно поступлю куда-нибудь и начну жизненный путь заново. Два года потеряю, но два года в школе — это два года бесценного опыта». Воронову стало так жалко себя, что на глазах выступили слезы. Он отошел в дальний угол, прислонился к бетонному забору и стал ждать, когда куратор выйдет из общежития. «Сколько у меня будет времени? — стал прикидывать Виктор. — Примерно сутки. Пока приказ об отчислении подготовят, пока начальник школы подпишет его… Только бы Архирейский никуда не уехал! На него вся надежда. Больше никто не поможет». Виктору показалось, что он терзал себя целую вечность. На самом деле прошло минут двадцать, но за это время Виктор успел прокрутить несколько вариантов развития событий, подготовил оправдательную речь перед родителями, попрощался с друзьями. Даже с Глафирой Поповой попрощался, хотя еще утром был уверен, что больше никогда не увидит ее. Оставаясь у забора, Воронов мысленно упал в бездонный каньон, сдирая руки в кровь, выбрался наружу и вновь скатился на самое дно. Сознание его раздвоилось. Он стал думать одновременно о предстоящем отчислении из школы и о возможности продолжить учебу или восстановиться в милиции, на худой конец. За полтора года службы в МВД Виктор душой так прикипел к милиции, что не представлял жизнь вне системы. Мысленно блуждая по мрачным переулкам будущего, Воронов чуть не пропустил момент, когда куратор вышел от Трушина и направился на КПП. Проводив чекиста взглядом, Виктор собрался с духом и пошел к начальнику курса. Шаг, еще шаг. Вот он, путь на Голгофу! Вот она — дверь, за которой уже решили твою судьбу. — Влетел, что ли? — участливо спросил Виктора дневальный. — Крепись! Батек сегодня с самого утра не в духе, да еще к нему какой-то мужик подозрительный приходил. — К черту и тебя, и мужика! — огрызнулся Воронов и вошел в канцелярию. — Я тебе говорил, чтобы ты больше не лез в это дело? — с порога набросился на него Трушин. — Я тебя предупреждал? Не дожидаясь ответа, начальник курса разразился отборной матерной бранью. Воронов, уставившись в пол, молчал. Выговорившись, выпустив пар, Трушин успокоился, закурил. — Два наряда на КПП, — объявил он. — В субботу заступишь. Воронов откровенно кайфанул, словно Трушин угостил его стопкой водки, приятным теплом разошедшейся по телу. «Два наряда на КПП! Господи, счастье-то какое! Только бы сознание не потерять. Всего два наряда! Да я бы месяц на КПП ходил и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете». — Ты все понял? — грозно спросил Трушин. — Забудь о своих дружках из уголовного розыска. Учись и больше не лезь, куда не просят. — Не полезу, — заверил Виктор. — Даже если попросят, на месте останусь. — С какой формулировкой тебя наказать? — Я лекцию на той неделе прогулял. — Годится! Напиши рапорт, что ты отсутствовал на занятиях, а я тебя за это накажу. Дневальный по курсу был поражен переменами, произошедшими с Вороновым: к Трушину входил впавший в отчаяние человек, а вышел веселый, жизнерадостный парень. «Чудны дела твои, Господи! — подумал дневальный. — Трушин орал так, что стены тряслись, а Воронов вышел довольный, улыбается. Видать, все было плохо, но Витек выкрутился. Интересно, что он натворил?» 29 Контрольно-пропускной пункт, главные ворота в школу, был одноэтажным отдельно стоящим зданием. Правую часть его занимал командир комендантского взвода. У него, как ни странно, хранились паспорта всех слушателей. Казалось бы, какое отношение имеет начальник вахтеров к личным документам учащихся? Но кто-то решил, что в отделе кадров паспортам не место, и они хранились на КПП. Обычно, сдав паспорт, слушатель забывал о нем до окончания школы. Билеты на самолет приобретались по служебному удостоверению. Оно же служило главным документом при получении посылки. Паспорт был необходим только в двух случаях: для регистрации или расторжения брака. Вторую часть КПП занимал пост дежурного милиционера комендантского взвода. По идее, он должен был проверять пропускной режим, следить за въездом-выездом транспорта. На практике дежурный милиционер сидел в отведенном ему закутке и занимался своими делами: вечером смотрел переносной телевизор, днем изредка выходил на крыльцо размяться, проверить удостоверения у непонравившихся ему посетителей в гражданской одежде. С наступлением сумерек дежурный приоткрывал въездные ворота на метр и впадал в спячку. Все желающие войти-выйти из школы сон милиционера не тревожили и пользовались проходом в воротах. Въездные ворота в школу были электрифицированы, закрывались-открывались автоматически, нажатием кнопки на пульте дежурного милиционера. Если электродвигатель ломался, то дежурный милиционер открывал ворота вручную. В случае дисциплинарного наказания слушателя электродвигатель специально отключали, и провинившийся курсант таскал ворота взад-вперед в любую погоду: в дождь или в мороз, знойным июльским днем или прохладным октябрьским утром. Наряд на КПП не был постоянным и каких-либо временных рамок не имел. Все зависело от начальника курса. Он мог послать слушателя таскать ворота два дня подряд, а мог сократить наказание до одного вечера. Посовещавшись с замполитом, Трушин решил лишить Воронова выходных. На КПП Виктор заступил в субботу после обеда. Около девяти часов вечера, когда Воронов уже готовился покинуть пост, на КПП пришла Надежда Алексеева. — О, ты как будто ждал меня! — удивилась она. — Я голову ломала, как тебя вызвать, а ты на крылечке стоишь, меня поджидаешь. — Ненавязчиво получилось, — признался Виктор. — Я думал, что у тебя духу не хватит снова со мной встретиться. Зачем пришла? — Я пришла про сына узнать. — До свидания! Воронов развернулся и пошел на территорию школы. — Подожди! — в отчаянии завопила Алексеева. — Стой! Я никуда не уйду, пока ты все не расскажешь. Дежурный милиционер, услышав женские крики на вверенном объекте, как ошпаренный выскочил наружу.