– Мы не можем просто так вломиться, – сказал Люк. Фил хлопнул Люка по плечу, проходя мимо. – Можешь взять себе палатку, дружище. А я ночую здесь. Фил сделал по лужайке всего несколько шагов. Какой-то инстинкт помешал остальным догонять его, и Фил в конце концов со вздохом остановился. Они видели сотни подобных stugas во время их железнодорожного путешествия из Муры через Елливаре, на север, в Йокмокк. Все окраины городов Северной Швеции были застроены десятками тысяч простых деревянных домов. Исконных жилищ сельских жителей, до их переселения в города в течение прошлого столетия. Люк знал, что шведские семьи отдыхают в таких ломах долгими летними месяцами. Так сказать, возобновляют связь с землей. Эти вторые дома были чем-то вроде народной традиции. Но не этот. У него не было ярко-красных, желтых, белых или пастельного цвета стен, которые они привыкли видеть у сказочных шведских домиков. Не было ни аккуратного белого забора, ни ровно подстриженной лужайки. В нем не было ничего милого, причудливого или уютного. Никаких острых уголков, ни аккуратных окошек на двух этажах. Там, где должна была быть симметричность, был перекос. Плитка местами отвалилась. Вздувшиеся и почерневшие, словно от пожара, стены давно не знали ремонта. Доски у фундамента отошли. Окна, некогда запертые на зиму, не открывались уже несколько лет. Казалось, в нем ничего не ловило и не отражало падавший на поляну водянистый свет. И что-то подсказывало Люку, что внутри дом был таким же сырым и холодным, как сумрачный лес, в котором они заблудились. – Что дальше, Хатч? – Дом высунул из блестящего оранжевого капюшона круглое, напряженное от недовольства лицо, нервно моргая. – Какие мысли? Хатч прищурил глаза. Они были бледно-зеленые, с длинными черными ресницами, слишком красивые для мужчины. Глубоко вздохнул, но даже не посмотрел на Дома. Потом, будто не слыша своего друга, заговорил: – Дымоход есть. На вид вполне рабочий. Мы сможем развести огонь и быстро согреемся. Хатч подошел к небольшому крыльцу, пристроенному к двери, такой черной, что она буквально сливалась с передней стеной дома. – Хатч, я не знаю. Давай не будем, – сказал Люк. Это было неправильно. Ни сам дом, ни идея вторжения ему не нравились. – Давайте пойдем дальше. До восьми еще будет светло. У нас есть час, за это время мы сможем выбраться из леса. Люк почти физически ощущал исходящее от Дома и Фила напряжение. Фил быстро развернул свое массивное тело, шелестя мокрой курткой. Его рыхлое лицо побагровело. – Да что с тобой, Люк? Хочешь вернуться? Не будь тупицей! К Филу присоединился Дом. Когда он открыл рот, капля слюны попала Люку на щеку. – Я не могу больше идти. У тебя-то все в порядке, не твое колено размером с мяч для регби. Это из-за тебя и этого йоркширского засранца мы вляпались. У Люка закружилась голова, его бросило в жар. Им придется остаться здесь на ночь, потому что Фил был таким толстым, что не мог долго ходить. Ноги подвели его в первое же утро. С того момента он ныл не переставая. Даже в Лондоне он передвигался только на машине. Он прожил там пятнадцать лет и ни разу не пользовался подземкой. Как такое возможно? Дом был не лучше. В свои тридцать четыре он выглядел на пятьдесят. И всякий раз, когда ругался, Люк скрипел зубами. Дом был руководителем отдела маркетинга крупного банка, а разговаривал, как уличная шпана. Что случилось? Раньше он был сверхбыстрым боулером, чуть не попал в высшую лигу. Он путешествовал по Южной Америке. С ним можно было курить «травку» ночи напролет. Теперь Дом был обычным пузатым «женатиком», с головы до ног одетым в шмотки из «офицерского клуба». Он фыркал, хихикал либо просто игнорировал Люка всякий раз, когда тот рассказывал об очередной подружке или каком-нибудь потрясном лондонском баре. Люк вспомнил испытанный шок, когда ему пришлось буквально заставлять себя общаться с Домом и Филом во время их встречи в Лондоне, вечером накануне отлета. Они с Хатчем посмеялись над его «коммуналкой» в Финсбери-парк, затем перешли на обычный стеб, будто эта троица виделась каждую неделю в течение последних пятнадцати лет. Может, так и было. С самого начала он почувствовал себя лишним. К горлу подступил комок. Наверняка Хатч видел его лицо. – Вождь, – сказал он и заговорщицки подмигнул Люку, как взрослый, пришедший на помощь ребенку, которого дразнят на игровой площадке. От этого лицо Люка вспыхнуло еще сильнее, но он тут же переключил гнев на себя, обратив его против своих ядовитых мыслей. Хатч тепло улыбнулся. – Не думаю, что у нас есть другой выбор, дружище. Нам нужно обсохнуть. В палатке это сделать не удастся. Весь день мокнем. – Тук-тук, мы заходим, – крикнул Фил и присоединился к стоявшему у входной двери Хатчу, проявив невиданную доселе активность. Люк уже не мог смотреть на покатые плечи Фила и его интеллигентскую, торчащую из синего капюшона рожу. Сейчас он по-настоящему ненавидел его внешний вид, поэтому решил: когда вернется в Лондон, будет избегать даже ежегодную совместную пьянку. – Ты можешь оставаться на улице с волком, который уделал того лося, – сказал Дом, усмехнувшись. Избегая смотреть Дому в глаза, Люк снова обрел дар речи. Его даже слегка шокировал жесткий, агрессивный сарказм, исходящий из собственных уст. Но ему было все равно, что говорить. Просто он хотел, чтобы другие знали о его чувствах. – А может, мы скормим ему тебя с твоим бесполезным коленом, а сами двинем в Скайте? Идущий за Хатчем и Филом Дом вдруг замешкался. Досада и удивление, на секунду отразившиеся на его лице, сменились яростью. – Типичная глупая болтовня умственно отсталого человека. Оставайся на улице, тупица, можешь мерзнуть тут хоть до смерти. Если кто и будет по тебе скучать, то какая-нибудь шлюшка. Это суровая реальность, если ты еще не заметил. А я хочу вернуться домой целым и невредимым. Потому что несу ответственность за других людей. Хатч снова отпрялнул от двери, почувствовав, что раздражение друзей переходит границы. – Подождите, джентльмены, пожалуйста. Если не остынете, я возьму кедровую ветку и отстегаю вам задницы. Фил издал грязный смешок, прозвучавший неуместно рядом с этим домом, но не стал оборачиваться. Он постучал в дверь и толкнул ее. От злости Люк не мог ни сдвинуться с места, ни вздохнуть. Он смотрел перед собой, избегая чужих взглядов. Дом, как ни в чем не бывало, вернулся за Хатчем к дому. Он даже рассмеялся. – А тебе бы понравилось. Шлепать хорошеньких парнишек по задницам в лесу. – Точно. И заодно свой размах проверю. Тебе достанется с левой. – Замка нет. Но дверь заклинило, – сказал Фил. Хатч снял рюкзак. – Ненадолго. Отойди в сторону. Люк вытащил сигаретную пачку из бокового кармана промокших штанов. Руки тряслись. Анализировать ситуацию было некогда, но он не мог ничего поделать. Не мог не думать об их компании. Потому что путешествие обернулось провалом. Не из-за погоды. Он пошел бы, даже если бы знал, что все дни будет лить дождь. Он был сильно взволнован возможностью снова зависнуть со своими друзьями и ждал этого шесть месяцев после свадьбы Хатча, где была впервые озвучена эта идея. Но поход стал невыносимым – он почти никого не узнавал. Люк уже начал сомневаться, знал ли он когда-нибудь этих людей. Пятнадцать лет – долгий срок, но какая-то его часть продолжала цепляться за мнение, что это его лучшие друзья. Здесь он чувствовал себя по-настоящему одиноким. Больше их ничего не связывало. 6 Как только дом был вскрыт, Хатч, Фил и Дом стали рыться в рюкзаках в поисках фонариков: за выбитой Хатчем дверью царила непроглядная тьма. Каждый удар его ноги по хлипкому дереву заставлял Люка вздрагивать. Мысль о том, что дверь сейчас откроется, вызывала у него нервозность. Нежелание присоединяться к остальным усугублялось дурным настроением после стычки с Домом, отчего Люк снова почувствовал себя дураком. А еще ему было стыдно за акт вандализма. Он остался на лужайке под дождем, в то время как другие толкались у двери. Как и все остальные, он валился с ног. Мокрый, голодный и абсолютно несчастный. Он просто хотел, чтобы все кончилось – их мотание из стороны в сторону, дождь, темный неприятный лес. Но они не должны были опускаться до вторжения в частную собственность. С этим местом что-то не так. Все ли они продумали? Ведь до того трупа на дереве всего несколько километров. Может, звучит нелепо, но им нужно убираться отсюда как можно дальше, пока не наступили сумерки. Рассудок у всех помутился. Никому больше нельзя доверять. Так или иначе, этого уже не забыть и не простить. Люк медленно направился к черному дому. На звук голосов. Остальные были внутри и говорили все одновременно. Кто-то смеялся. Фил. Люк выбросил сигарету в заросли сорняка и решил присоединиться к ним, заставил себя вернуться в братство. Вдруг у него за спиной раздался шум. Оглушительный треск откуда-то из-за деревьев. Люк обернулся и уставился на стену темного леса, из которого они только что вышли. Кроме серебристых, падавших с листвы капель дождя и хаотично покачивающегося меж толстых стволов папоротника, ничего не двигалось. Но жуткий треск ломающегося ствола по-прежнему звенел в ушах. Отзвук эха, похожий на глухой стук камня, отскакивающего от деревьев, казалось, удалялся все глубже в лес. Что могло так сломать целое дерево? Он даже представил себе бледные сочные волокна и щепки, торчащие из-под коры толстой ветки, вырванной из почерневшего ствола. Люк сглотнул и вдруг почувствовал себя слабее и ничтожнее, чем когда-либо. Он не мог сдвинуться с места. В ушах стучало. Он стоял неподвижно, парализованный страхом, словно ожидая, что из леса выскочит нечто и бросится на него. На мгновение Люк почувствовал жуткую ярость и силу лесного существа, его жажду разрушения. Почувствовал и чуть не уверовал в него. В небе раздался раскат грома, прокатившийся над верхушками деревьев и исчезнувший в сырой пелене над домом. Шум дождя в деревьях напоминал уже не барабанную дробь, а настоящий камнепад. – Эй, дружище! – крикнул Хатч. – Зайди сюда. Ты должен это видеть. Люк очнулся и удивился сам себе. Это изнеможение доконало. Сыграло шутку с разумом. Темные деревья, среди которых они находились весь день и вечер, оставили в его душе мрачный осадок, отразившийся на мыслях и чувствах. Он должен двигаться. Сосредоточиться на чем-то. Люк направился к двери. Ступив на порог, он увидел выглядывающее из проема бледное лицо Хатча и снял кепку. – Ты слышал это? Хатч посмотрел на небо. – Знаю, это гром гремит. Не найди мы это место, гроза добила бы наших толстяков. Мы бы их точно потеряли. – Достал уже, Йоркшир! – крикнул из темноты хибары Дом. Несмотря на беспокойство, Люк не смог сдержать нервный смешок. Его рот тоже растянулся в глупой ухмылке. Хатч повернулся и пошел обратно в дом, где по темным стенам уже скользили лучи фонариков. – Нет, не гром. Деревья. В лесу. Разве ты не слышал? Но Хатч уже не слушал его. Он вернулся к парочке в дом. – Что там у тебя, Домжа? – Куча всякого христианского дерьма, – услышал Люк голос Дома. Потом он бросил последний взгляд на лес и переступил порог. 7 Нельзя было сказать, как давно это место необитаемо. Или что за люди здесь жили. Желтый свет фонариков с трудом проникал в глубь тесной лачуги. Первое, что заметил Люк, это черепа. А еще распятия. К дощатым стенам большой комнаты первого этажа ржавыми гвоздями были прибиты пятнистые головки мелких птиц, белок и горностаев. Более крупные черепа рысей, оленей и лосей в основном свалились со стен и разбились о деревянный пол. Один или два таких все еще ухмылялись из-под низкого потолка, где удалось удержаться их пористым костям. Среди черепов на стенах висела как минимум дюжина распятий. При ближайшем рассмотрении, хотя никто подолгу не задерживал на них взгляд, сделаны они были из перевязанных бечевкой пучков веток. Большинство покосилось, а некоторые даже висели в перевернутом положении. С потолочных балок, касавшихся макушек, свисали две пустые и ржавые масляные лампы, раздраженно поскрипывающие, стоило их задеть.