Ханна сидит в гостиной и корчит мордочки в телефон, делая селфи с Айком. – Я отправляю фото Мадлен, – весело лепечет она, увидев меня. – Умница. – Я чмокаю сестру в щеку и треплю за ушами Айка. Мадлен жутко скучает. Она мне этого не скажет, но я знаю. Знаю, с каким чувством оставил ее там. Наверняка, она снова ненавидит Лондон. Но кто как не Ханна сможет поднять настроение? Это маленькое создание с пушистыми волосами заставит улыбаться кого угодно. – Передашь маме, что я снова останусь в клинике, хорошо? – прошу я Ханну, выйдя из душа. – Отдыхайте дома. Ханна хмурится. – Тебе нужно поспать дома. – Я и там неплохо сплю, – подмигнув ей, отвечаю я. – Не ври. – Ханна подбоченивается, а я не сдерживаюсь от улыбки. – У тебя ужасные мешки под глазами. – Ерунда. – Я отмахиваюсь и на цыпочках прокрадываюсь в спальню, где спит мама. Она лежит под нашим любимым пушистым одеялом и крепко спит. Я осторожно открываю дверь шкафа и достаю пару чистых носков, джинсы и футболку. Затем захватываю свой ноутбук и рукопись, лежащую под стопкой книг. Устроившись поудобнее (насколько это вообще возможно на больничном кресле), я раскрываю свой ноут и какое-то время, бессмысленно лазаю по сети. Пока смотрю фильм, смысла которого не понимаю, звонит Макс. У них с Лив еще зимой открылся зал по кендо в Брукине. Мы с Мадлен не смогли поехать из-за экзаменов. Но Макс заснял каждую деталь их совместного труда, и я до ужаса гордился своим кузеном. Он был таким безбашенным, когда мы были детьми. Стыдно признаться, но порой я думал, что он всю жизнь будет заниматься ерундой и никогда по-настоящему не повзрослеет. Но эти мысли так и остались при мне. Макс – замечательный человек и брат. Наши матери оказались не такими похожими, какими мы думали. И сейчас я все больше убеждаюсь в этом. Макс заверяет меня, что они скоро приедут в Бостон, чтобы просто быть рядом со мной и Ханной. Мне бы этого тоже хотелось. Но Макс в любом бы случае приехал. В Салеме растет его сын. В очередной раз заходит и выходит медсестра, а я продолжаю сидеть и смотреть в ноутбук. Картинки начинают сливаться. Так не годится. Я захлопываю крышку компьютера и снова смотрю на папу. Что же с ним случилось? С этим сильным, с виду здоровым и властным мужчиной. Я и представить себе не мог, что увижу его таким уязвимым. Можно сколько угодно задавать бессмысленные вопросы. Но не на все можно найти ответы. Он болен… просто, потому что так бывает. Просто такое случается. Глупо травить себя байками и винить кого-то в чем-то. Мой взгляд останавливается на сумке, из которой торчат распечатанные листки моей рукописи. Я еще не закончил. Я вообще не знал, {что} буду писать дальше. Историю любви? Мне кажется это слишком. Хотя я не боюсь банальности. Мне просто хочется писать, и я это делаю. Люси оказалась первой, кому я это показал. И сначала не пожалел. Не потому, что она предложила мне помощь. А потому, что она была поражена. Ей понравилось. А я был горд собой, как первоклассник, впервые получивший отличную отметку. Теперь же я сомневаюсь в этом. В том, что пишу. Не в нас, а в том {как} я это подаю. Ведь могло быть, что все слова Люси оказались ложью. Стряхнув с себя остатки сна, я выпиваю за раз половину бутылки коки и достаю свою рукопись. Я обещал Мадлен, что покажу ей это. И я покажу. РУКОПИСЬ СТАЙЛЗА ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА Среди невыносимого гвалта своих одноклассников, я услышал яростный вопль мистера Саливана. – По местам! – Наш математик, который внешне очень напоминал шпица, угрюмо оглядел класс. Его грязные рыжие волосы подпрыгивали каждый раз на его голове, когда он писал на доске. Раздались смешки. Стивен Прайс повернулся ко мне. – Зачем он снова пишет свое имя? Я пожал плечами. – Может он думает, что мы забыли? Стив фыркнул и скорчил рожицу, изображая хмурого мистера Саливана. Я прикрыл рот ладонью и едва сдержал громкий смех. – Мадлен, входи. – Преподаватель подошел к двери и приоткрыл ее для кого-то. Стив и я, да и все вытянули головы, чтобы увидеть, кто же юркнул в класс мимо него. Девочка такая маленькая, что я сначала подумал, что ошиблись классом. Младшая школа была на другой улице. Какое интересное имя и гордая фамилия. Стив даже присвистнул. Я же замер, наблюдая за ней. На ней было длинное темно-синее платье и сапоги, достающие ей почти до колен. Волосы этой девочки были такими длинными, что казалось, будто она надела сверху на платье какую-то шаль. Длинные, местами волнистые темно-русые пряди струились по ее плечам. Было заметно, что у нее была какая-то прическа. Но слегка съехавшая набок резинка для волос не смогла удержать всю эту волну. – Это наша новая ученица, – объявил мистер Саливан. – Мадлен Ланкастер. Мне показалась она такой нереальной и красивой. Да она такой и была. – Расскажи что-нибудь о себе, Мадлен, – попросил мистер Саливан. – Всего несколько слов, и мы начнем. Терпеть не могу, когда новенькие проходят через это. Не то чтобы у нас так много новеньких, но меня всегда бесила эта процедура: стоять перед незнакомыми людьми и рассказывать о себе. Хотя я сам через это никогда не проходил, но мне казалось это глупым. Девочка подняла глаза. Я ни разу не видел таких синих глаз. – Меня зовут Мадлен Ланкастер, – тихо сказала она. Ее голос оказался по-детски нежным с какой-то хрипотцой. – Я приехала в Салем из Лондона. Так вот почему она так говорила? Этот акцент. Я и не заметил его сразу. Стив снова повернул голову в мою сторону и подмигнул. Я понятия не имел, что это значит. Но я не обратил внимания на своего лучшего друга. Я не сводил глаз с Мадлен. Она больше ничего не сказала, только прикусила губу и бросила быстрый взгляд на мистера Саливана. Мне хотелось крикнуть: «Ну хватит уже! Пусть она сядет за парту». Мистер Саливан, похоже, пожалел ее и указал на свободную парту, которая находилась позади меня. – Хорошо. Надеюсь, тебе у нас понравится, Мадлен. Присаживайся. Она прошла мимо, прижимая учебник к груди, и все провожали ее взглядами. Это будет длиться довольно долго. Не представляю, каково быть новенькой. Начался урок и по всему видимому, новая тема. Но я не мог сосредоточиться. Я грыз колпачок ручки и боролся с желанием обернуться. Стив это сделал уже несколько раз, и я столько же раз пинал ножку его стула. Он постоянно ерзал и ухмылялся. Сдавшись, я положил ручку и обернулся. Девочка сидела, уткнувшись в свою тетрадь и старательно выводила цифры. Почувствовав, что на нее смотрят, она подняла голову, и встретилась со мной взглядом… Резко распахнув глаза, я не сразу соображаю, где нахожусь. Листки скатываются с моих колен и бесшумно рассыпаются по полу. – Я разбудила вас. – Слегка вздрагиваю от голоса медсестры. Она стоит напротив меня с другой стороны больничной кровати и проверяет давление папы. – Нет, – сбросив остатки сна, отвечаю я. – Я просто немного… – Вам нужно больше отдыхать. – Она смотрит на меня с сочувствием в глазах. В большинстве случаев я ценю сочувствие. Чувство, которое не похоже на жалость. Но в этот раз для меня даже это слишком. – Да, – соглашаюсь, не глядя на нее. Она снова смотрит на меня и, видя мое нежелание говорить, молча выходит. Спасибо. Недосыпание превращает меня в козла. Решив размяться, выхожу в коридор, на лифте спускаюсь в кафетерий. Быть может там кофе получше, чем в автоматах. Но мне приходится горько разочароваться. Оно точно такое же. Я бессмысленно брожу по коридорам, которые ни на секунду не остаются пустыми. Эти коридоры в последнее время стали мне домом. Сделав всего один глоток этого отвратительного пойла, я плюхаюсь на сиденье в каком-то крыле, где снуют лишь дети и их родители. Оглядевшись, не замечаю урны, а маленький пластиковый стаканчик так и просится выброситься. – Мне тоже не нравится, – говорит чей-то голос слева от меня. Я смотрю на женщину примерно лет тридцати, не больше. Она держит в руке такой же стаканчик. Все в ней говорит о том, что она проходит через ад. Ее карие глаза застелены какой-то пленкой. Возможно, от недосыпания или от слез. Скорее всего, того и другого. Ее хрупкие руки трясутся, когда она убирает за ухо выбившуюся черную прядь. – Кто-то должен это пить, – отвечаю я. Женщина улыбается. Но эта улыбка не касается ее глаз. Она отводит взгляд и продолжает сидеть, уставившись в стену. Не знаю, может, мне хочется убить время или просто поговорить с человеком, который проходит через подобное. Мне становится любопытно, что она здесь делает. Но я не успеваю задать вопрос, потому что женщина обращается ко мне снова: – Надеюсь, у тебя ничего серьезного? – Она смотрит с какой-то надеждой в глазах, хотя и не знает меня. – Нет, я здоров, – отвечаю я. – Болен мой отец. – Мне жаль. – Женщина вздыхает. – Он поправится? Хотелось бы в это верить. – О. Ясно.