Но остановиться стало уже невозможно. Первое время я выходил на дежурство даже без зарплаты – у руководства возникли некоторые проблемы с наличными, и они просили меня потерпеть некоторое время. В дальнейшем о долге они благополучно забыли, но я не обращал внимания, одержимый своей страстью, и занимался поисками подходящего места. Так прошло почти три месяца. Финансовые проблемы не образумили меня. Однажды, совершая очередной ночной обход по закоулкам подвала, я оказался в том его углу, куда не доходило освещение единственной лампочки, и включил взятый с собой фонарик. Надо объяснить, что представляло собой это подземное хозяйство. По всему периметру вдоль стен подземного помещения шли встроенные деревянные отсеки, в которые радетельные завхозы Дома культуры складывали по определённой классификации отслужившие своё предметы. В одном лежали сваленные в кучу изношенные боксёрские перчатки и дырявые спортивные маты, в другом находились поломанные пятиместные сидушки для кинозала. Таких мест хранения было ровно восемь. Отсек, возле которого я задержался, был предназначен для хранения музыкальных инструментов духового оркестра: трубы, барабаны, тромбон, а в самом дальнем углу стоял он, его величество контрабас. Поначалу никаких идей по поводу использования этого красавца не приходило в голову, пока однажды у меня не случился микроинфаркт. Я оказался в больнице. Отлёживаясь под капельницей в больничной палате, пришло осознание о неизбежности окончания жизненного пути. И что, возможно, в каком-то ближайшем будущем, а оно весьма неопределенно, я уже не смогу ничего изменить. До меня вдруг дошло, что необходимо решить проблему как можно быстрее, и решить окончательно. Бесконечно перепрятывать сокровища не имеет никакого смысла, если это не приводит к какому-то результату. От них нужно было либо избавиться путём уничтожения, либо передать кому-то ещё. Я за всю свою жизнь так и не смог распорядиться похищенным. И как обычно бывает в жизни, делу помог случай. Всю свою жизнь я любил читать. И в тот момент, находясь в больнице, перечитывал рассказы Эдгара По. Как раз попался текст с названием «Похищенное письмо». По сюжету произведения всеми разыскиваемый предмет герой положил на виду, на каминную полку, и никому в голову не могло прийти, что оно там находится. Для достоверности я даже приведу ту самую цитату оттуда, чтобы не быть голословным: «Эта физическая особенность нашего зрения представляет собой полную аналогию мыслительной тупости, с какой интеллект обходит те соображения, которые слишком уж навязчиво самоочевидны. Префекту ни на секунду не пришло в голову, что министр мог положить письмо на самом видном месте на обозрение всему свету – именно для того, чтобы помешать кому-либо его увидеть». Прочитав это место, я уже не смог сомкнуть глаз – обдумывал эту идею с разных сторон. Тогда-то мне и пришла в голову мысль спрятать сокровища внутри того самого контрабаса, сделать это прямо там, в подвале, и оставить его пока на своём месте, а дальше будет видно. Так и сделал. В первое же ночное дежурство после выписки я спустился в подвал и первым делом направился к «музыкальному» отсеку. Освободив проход от гнутых труб и сломанных барабанов, вытащил этого монстра на первый этаж. Выполнить задуманное оказалось проще, чем я ожидал – корпус инструмента заметно рассохся, и при первом же натиске стамески в моих руках, верхняя крышка сразу же отвалилась. Места внутри оказалось более, чем достаточно, и в следующий заход я уже пришёл подготовленным, принёс с собой артефакты и необходимые материалы. Сокровища заранее распределил по бархатным мешочкам, затем расстелил на полу большой кусок плотной ткани, распределил кисеты по краю, и замотал их как ковёр. Чтобы предметы внутри рукава не сбились в кучку, простегал суровой нитью промежутки между вложенным. Получившийся стёганый рукав посадил на клей в нижней части вскрытого тулова инструмента. Затем установил на своё место верхнюю крышку, а так как без проклейки она не держалась, скрепил корпус деревянными скобами, они легко снимаются – ты в этом убедился. Навесив две уцелевшие струны на гриф, я поставил инструмент на своё прежнее место. После завершения этой операции, моё беспокойство неожиданно исчезло. А утром, уже будучи дома, впервые за долгие годы крепко заснул. Так продлилось три года. За это время супруга моя скончалась, пусть земля будет ей пухом, и я остался совсем один. Родственников у меня нет, а ровесники, с которыми поддерживал дружеские отношения, почти все отошли в мир иной. Хранитель окончательно превратился в затворника, и только необходимость выполнять обязанности сторожа Одеона вынуждала меня выходить из дому. Но и это подошло к концу – ходить становилось тяжело, и после недолгих размышлений, в один грустный день с работой пришлось закончить. Здоровье стало совсем уже никуда, я чувствовал приближение конца, и понимал, что жить остаётся не так и долго. Единственное, что ещё удерживало на этом свете – нерешённая судьба моего сокровища. И я решился осуществить давно задуманное – спрятать артефакты у тебя в мастерской. Эта идея выглядела идеальной для моих целей. Что может быть логичнее – старый инструмент в реставрационной мастерской! Никто даже не подумает, что он может содержать внутри себя бесценные артефакты, тем более находясь у всех на виду! Ещё раз прошу у тебя прощения за то, что взвалил на твои плечи эту ношу, и надеюсь, что моя помощь в виде наследства хоть немного облегчит этот тяжёлый груз. О тебе подумал из-за нескольких причин – ты молод, занимаешься реставрацией инструментов, одинок, а самое главное, Борис, ты – порядочный человек, и в тебе есть стержень. Извини старика ещё раз, но я решил этим воспользоваться. Но… продолжу. Прошло почти полгода с моего увольнения, как однажды я заявился с визитом к заведующему Дома культуры и напомнил ему о долгах по заработной плате, которые возникли в самом начале моей трудовой деятельности в Одеоне. Естественно, официально он ничем не мог мне помочь, но выслушал предложение – рассчитаться со мной выброшенными в подвал старыми духовыми инструментами. Объяснил ему, что сам сдам их в пункт приёма лома цветных металлов, а вырученные деньги заберу себе в счёт погашения долгов и не буду никуда обращаться с жалобами. Спокойно поставлю подпись в зарплатной ведомости. Попросил только оплатить перевозку. И мой расчёт сработал! Заведующий с видимым облегчением согласился. Очевидно, для него это оказалось самым удобным выходом из положения. Для проведения этой операции я старался соблюсти как можно большую секретность, поэтому и не стал обращаться в компанию по грузоперевозкам официально, а просто подошёл к компании водителей, когда они обедали. Это в кафе «Аметист», неподалёку от моего дома. Раньше оно так и называлось, а сейчас даже не знаю как, но это не важно. Вопрос найма решился довольно быстро – первый же водитель сразу согласился на предложенные условия. Мы договорились о времени и месте отгрузки, и я отправился в Одеон, чтобы заняться подготовкой. Потихоньку перетаскал отслужившие своё инструменты к боковому выходу, не забыв про контрабас, который тщательно замотал в полиэтилен. Вскоре подъехал тентованный грузовичок, и мы вдвоём с водителем погрузили в кузов всё то, что я к этому времени подготовил. После погрузки отправился к начальству и предложил ему осмотреть, что забрал. Но он как раз разговаривал по телефону и махнул в мою сторону рукой: «Ладно, Сергеич, ни к чему это, ты дед порядочный, да и украсть там нечего, езжай». Ещё и поблагодарил за то, что я избавил его от лишних хлопот. Мы с ним простились, я забрался в кабину рядом с водителем, и грузовичок покатил в сторону музыкального училища – планов сдавать инструменты в металлолом у меня конечно же, не было. В училище уже ждали мой груз: «Если даже получится отремонтировать хотя бы две трубы, то уже хорошо», – так мне сказал преподаватель курса духовых инструментов в предварительном разговоре. Когда последний тромбон скрылся за дверями здания училища, я подошёл к водителю и попросил его: «Послушай, дружище, отвези вот этого «болвана» до улицы Героев. Там в здании ЖКО есть мастерская по реставрации, и передай его им, пожалуйста. Они примут. Скажи, что я позже сам появлюсь и заказ на ремонт сделаю. А то мне сейчас некогда – в деревню надо ехать. Двойную оплату сделаю сразу», – и тут же вручил ему тысячу. Конечно же, парень без каких-либо обсуждений согласился. Вот так этот ковчег и оказался у тебя. Я потом заходил проверить – всё ли в порядке. После визита успокоился – контрабас находился в мастерской. Ещё совет твоему подмастерье дал, чтоб он его в угол поставил. Это был мой последний выход из дому. Оставалось придумать, каким образом дать тебе понять, чтобы ты обратил внимание на инструмент – я почему-то не сомневался, что хозяева артефактов найдут меня в самое ближайшее время. Не знаю, на чём основывалась моя уверенность в этом, не смогу объяснить. Это знание возникло примерно в то же самое время, когда пришла в голову идея использовать корпус контрабаса как хранилище. Когда я принял это решение, то неожиданно получил в награду умиротворение и покой, впервые за долгое время. И понял, что эта история подходит к концу, и уже скоро я окончательно освобожусь от этого груза. Судьба завершала свой очередной круг. Я всегда отлично понимал, что те, у кого я украл эти ценные вещи, никогда не остановятся в своих розысках, даже и через пятьдесят лет. Не сомневался также и в их всесильной могущественности. Мой постоянный страх о неизбежности их возмездия уравновешивался только чувством гордости и торжества за свою неуязвимость. Это было тяжелейшее испытание, но я устоял, не совершил необдуманных поступков, и не поддался магии искушения неслыханным богатством. И они, эти властители мира, за половину века не смогли найти меня, хоть я и оставался на одном месте! Естественно, недопустимо было проиграть в этой невидимой битве, и совсем не хотелось, чтобы они обнаружили артефакты. Я их утёр, оставил с носом! И даже после моей смерти эти существа не должны обнаружить никаких следов, ведущих к сокровищу. Ими должен распорядиться кто угодно, но только не они! Ты, Борис, уверен в этом – не самая плохая кандидатура для этой цели. Так уж задумал, прости меня ещё раз, старого безумца. Требовалось разработать систему сигналов, которые ты бы понял, только при условии, что никто иной не сможет этого заметить. И я разработал целую схему. Исходил из того, что оболочкой для хранения артефактов является контрабас, а значит, нужно придать этому особый акцент. Вытащил на свет все постеры с таким инструментом, – а у меня их много в запасе хранилось, – где он выделялся визуально от остальных. Затем разместил эти плакаты во всех ключевых местах: на стене в погребе, над изголовьем кровати, на щите в подвальной кладовке, за которым был встроенный в блоки секретный сейф. Даже в сейфе положил ювелирную фигурку контрабаса сверху мешочка с деньгами и другими игрушками. А самое главное его изображение, которое ты, надеюсь, заметил в первую очередь – это центральный постер в зале, прямо над аппаратурой, потому что там всегда размещался плакат с фотографией Диззи Гиллеспи. Ты хорошо знал, что он мне очень нравился, и сразу бы понял, что сделано это специально. Зная о моей любви к этому жанру музыки, никто, кроме тебя, не обратил бы на изображения никакого внимания, подумав: «А, Валерка-то, он такой любитель джаза был! Всех достал!» Ещё я сочинил несколько бессмысленных по содержанию коротеньких текстов, которые записал в старые рабочие журналы. Надеюсь, ты догадаешься, что они о напрасных поисках в погребе и кладовке, а самое интересное находится в фигурном по внешней форме «хранилище». Ну вот, Боренька, послание моё на этом, пожалуй, и заканчивается. А ты, соответственно, обнаружил то, над чем я «чах» последние полвека своей жизни. Искренне верю, что ты распорядишься этими сокровищами мудрее, чем получилось у меня. Вот, пожалуй, и всё. А я ухожу. Прощай! Удачи тебе, Мастер! Твой дядь Валера Попов». Борис почувствовал, как предательски защипало в носу, и глубоко вздохнул: «Дядь Валера…» Глава 16 Глава 4. Настало время осмотреть самое главное. Он перевёл взгляд на раскрытое чрево хранилища бесценного клада – в нижней части обечайки, по её внутренней стороне, тянулось длинное голенище, на котором просматривались поперечные прострочки суровой ниткой, сделанные вручную. Точнее, даже не голенище, а рукав, из грубой ткани тёмно-серого цвета. Рукав получился в форме буквы «С», которая лежала внизу корпуса. Борис потянул за край – скрутка не поддалась. «Приклеено, придётся подрезать», – решил Торопов и пошёл к шкафчику с инструментами, взял нож с длинным, узким лезвием, вернулся назад и короткими, подпиливающими движениями начал отделять «рукав» от внутренней боковины. Аккуратно отделил весь целиком, нигде не повредив ткань. Развернуть не получилось, мешали поперечные стежки. Скальпелем разрезал узлы, высвободил суровую нить и начал разматывать. Когда развернул ткань полностью, то обнаружил находящиеся внутри кисеты из тёмно-синего бархата. Их было ровно десять штук, все разного размера. В висках гулко стучало, бешено колотилось сердце, пот лился с лица. «Слушай, дружок, так не пойдёт, ещё инфаркта мне не хватало, надо в чайную идти, посидеть, чаю попить. Только холодного. Вроде не мыл днём чайник». Выпив полный бокал остывшей заварки, вернулся к верстаку, начал открывать кисеты, предварительно разложенные на столе. И вот, его взору открылись те самые сокровища! Не веря своим глазам, Борис сидел за столом в ночной тишине и разглядывал шедевры ювелирного искусства, оставившие за собой заметный след в умах современников, и на века в памяти потомков. Поочерёдно беря артефакты в руки, он, казалось, видел перед собой картины прошлого – вот этот перстень с изумрудом надевал себе на палец сам Александр Сергеевич! Поэт искренне любовался, глядя на него, и гордился, когда рассказывал своим близким слухи об этом кольце – возможно, даже и правдивые. Уму не постижимо – его мог носить царь Соломон! В следующем мешочке, размером заметно больше предыдущего – восьмиконечная звезда, буквально осыпанная бриллиантами. Держа её в руке, Борис немного пошевелил ладонью – мгновенная вспышка отражённого света ослепила – не зрение, но сознание. Появилось ощущение, что он смотрит на насыпанную в ладонь горку ночных звёзд, сверкающих многоцветьем ярких лучиков. Аккуратно положил на стол это чудо. Взял в руку весь мешочек и потихоньку высыпал на стол остальное – выпал прямоугольной формы значок с крупным камнем посредине, за ним – состоящее из крупных звеньев ожерелье. Всё это переливалось и сверкало, когда Борис, покачивая головой из стороны в сторону, немного менял угол зрения. Взяв в руки следующий кисет совсем небольшого размера, Торопов сразу понял, что там – Флорентийская роза. Развязав узел, осторожно выкатил бриллиант на ладонь. Оказавшись на «свободе», камень тут же «ожил», заиграл вспыхивающими по граням искорками, но сам оставался прозрачным, будто тяжёлая капля воды, и к тому же светился изнутри. С большим трудом Борис отвел взгляд в сторону: «Наверное, нельзя долго на него смотреть, этот свет как будто затягивает внутрь. Страшно и неприятно», – и спрятал флорентийца назад, взяв теперь в руки один из шести самых больших мешочков. В них, как он и ожидал, были яйца от мастеров Фаберже. «Это, конечно же – Курочка, а это – Херувим с колесницей» – подумал он, беря в руки одни за другим искусно выделанные предметы, – Как тонко всё сработано, даже не верится, что сделано человеком, такое впечатление, будто эльфы тоненькими пальчиками трудились. Вот это, конечно, Датский юбилей, а это – Памятное Александра. И – Несессер. И самое крупное – Розово-лиловое с миниатюрами». Борис брал их в руки, оглаживал ладонью, проводил пальцами по тонким завиткам золотой вязи, вглядывался в тщательно выведенные линии цветной эмали. Выпустить из рук каждую округлую вещь было очень трудно. И, наконец, из последнего кисета в ладонь выскользнула награда султана – плюмаж. От сияния бриллиантов на кокарде с тринадцатью перьями замирало сердце, и хотелось задержать дыхание, чтоб не спугнуть этот эффект. Стало понятно, почему адмирал не расставался с ним ни на минуту. Борис вспомнил, про рассказ Кучагавы – что Нельсон даже во время визитов на горшок не выпускал кокарду из рук. И это в самом деле настоящее чудо – триста с лишним бриллиантов чистейшей воды! Рассматривая ярко вспыхивающие искорки, Торопов подумал: «Утверждение учёных о том, что в природе есть только семь цветов – совершенно неверно. Тут их тысячи!» Понемногу успокоившись, Торопов осторожными движениями сложил артефакты назад, в бархатные кисеты, и аккуратно завязал тесёмки. Разместил мешочки через равные расстояния на краю развёрнутой ткани и скрутил рукав снова. Иглы с суровой нитью у него не было, поэтому пришлось подняться и достать степлер. Когда скрепил скобками образовавшийся рукав в тех же местах, где до этого Попов делал ручные стежки, уложил голенище назад в корпус, пристроил верхнюю деку на своё место, установил деревянные скрепы. Затем взял обеими руками инструмент за широкий гриф и отнёс на старое место в углу. Когда Борис устало откинулся на спинку стула, ощутив тяжелейший груз, незаметно для себя начал диалог со своим внутренним оппонентом: «…Ну, и что теперь будешь делать дальше, Боря? Вложил рукав внутрь контрабаса и поставил на старое место? Хороший ход. Пусть всё останется как было? Нет, теперь, когда ты уже посмотрел дьяволу в глаза, ничего не будет как раньше. Всё будет по-другому! Ты сейчас должен принять главное решение в своей жизни. А что будет по-другому? Буду думать об этом всю дальнейшую жизнь? Или, может, собраться и снова закопать где-нибудь под Ермолаевкой? Что тут можно решить? Надо придумать, как всем этим распорядиться – расширить сознание, углубить восприятие. Не может быть, чтоб я выход не нашёл. Вот-вот, так и начнётся новое ви́дение – сначала расши́ришь, затем углу́бишь, а на выходе всё развалится, и будущие поколения проклянут тебя! О чём это? Что тут можно расширять и углублять? И что тут разваливать? Жизнь пролетарскую? Кому это интересно? Да и кому я нужен, чтоб меня проклинали? Да хоть и Витёк. Ты что, не видишь – он же почти молится на тебя. Для него твоё мнение – самое главное на свете! А что Витёк? Он парнишка с головой, не пропадёт! Что ему со мной рядом всю жизнь торчать? Пусть шагает сам, истину познаёт. Да и я обязательно о нём позабочусь, когда деньги за сокровища вы́кружу. И с кого это ты собрался денежек стряхнуть? С какого дерева? С какого-какого? С того самого! Стрелецкий это дерево называется! С кого же ещё то? Раз он не позволяет их продать, то пусть сам раскошеливается. Со Стрелецкого? Ну-ну… Да куда он денется? Он же их пол века искал! Пусть платит. Когда же это они за что-нибудь платили? А? Тем более, за своё. Они ведь так считают. Так что, дядь Валера был прав, когда всю жизнь их за нос водил? Так что ли? Правильно делал, что не продал? Только и занимался, что миллиарды перепрятывал. И что толку? Дядь Валера жил своей жизнью. Как мог, так и жил. Куда ему было деваться. А под людоедов этих ложиться не стал. Человеком остался до самого конца. В этой ситуации он их переиграл – не дёрнулся. Ума хватило. Молодец! Крепкий оказался человек – сколько раз дьяволу в глаза заглядывал, но уцелел. Честь ему и хвала! Не знаю. Ничего не знаю. Как лучше – рискнуть, или трястись всю жизнь? Ведь такое богатство перед носом лежит! Это ведь один шанс из миллиона! А ты про свою гитару забыл? Тоже бросишь? А что гитара? Я с такими деньгами поеду в Америку, заявлюсь на фабрику Тэйлора, и закажу инструмент по своим требованиям и с личным контролем за работами. Сделают в лучшем виде! Так это уже не ты будешь делать. Тебе что – нужна чужая гитара? Да и Витёк не поймёт. Ты, вообще, о нём ответственность свою чувствуешь? Он ведь не готов ещё сделать первый шаг! А мне кто-нибудь помогал? Кто отвечал за меня? Я сам шёл! И сам научился! Это как? Я ведь не пропал? А ты что, урод, забыл про своих друзей, с кем мебелью начал заниматься? Забыл, скотина? А ведь они тебя научили ножовку в руках держать! Ты даже этого не умел! А приятеля своего институтского? Тоже забыл? Он тебя в Самару затянул и крышу над головой там обеспечил! А мастера самарского тоже забыл? А работу в цехе? Ты там всему и научился как раз! У Витька такого старта не будет никогда, и ты прекрасно об этом знаешь. Не жалко тебе его? Путёвый же мальчишка! Таких сейчас мало, да и всегда мало было. Если ты уйдёшь, он ведь пойдёт телефонами торговать, да бухать примется! Короче, Борис, этот монолог можно вести целую вечность. Вызывай Тихоновича, прямо сейчас иди и приглашай. Он тебе сам говорил: «В любое время…». Если будешь так сам себя и дальше мучить – надолго не хватит – ум устанет. А Кондратий всегда рядом. Иди! Когда дед появится, скажешь ему первое, что в голову придёт! Давай, не сиди на заднице, она тебе ума не даст. Двигай»… Торопов поднялся из-за стола, глянул на часы… …Ну что, время ещё есть, пойду, покличу… Накинул на плечи пуховик, натянул шапку и вышел из мастерской. На углу пересечения с Героев, где он отыскал гонца в предыдущий раз, никого не было. Когда Борис стоял на перекрёстке и думал: «Замёрз он, наверное, да в подвал куда-нибудь спрятался. Где ж его сейчас искать-то?» – из-за спины раздался голос: – Уважаемый, помощь нужна? Обернувшись, Борис увидел незнакомого обликом клошара, который стоял возле въездных ворот ЖКО: – Ну, парень, почти напугал меня! Ты откуда взялся? – Да холодно на улице-то, я к Гыр-гыру и зашёл погреться, да язык почесать. Вам чем помочь?