– Ну ладно, давай, – пробормотал Сергей Осипович. Борис встал, вышел в соседнюю комнатку, достал из куртки портмоне, вытащил оттуда купюру и, вернувшись, протянул её Дядюшке. Тот быстро перехватил сторублёвку в свою руку, положил в карман и принялся вытаскивать из сумки «винтажный Гибсон». Сидевший напротив Юрка, молчавший в течение всего их диалога, тут же отреагировал: – Севёга, да оставь всё в сумке, нужна она тебе? – Сумка путёвая, ещё сто раз пригодиться, – проворчал тот и поднялся, обращаясь к Борису, – Пойду я, открой дверь. – Да иди спокойно, я кнопку нажму, открыто будет. До свиданья, Серёжа. – Бывайте. Когда дверь за Кучага́вой захлопнулась, Юра поднялся и, потянувшись всем телом, спросил у Торопова: – Как ты его терпишь? Давно бы послал подальше. Тот покачал головой: – Бесполезно. Посылал уже, и не один раз. Он всё равно опять появляется и начинает свою песню про старую дружбу, и всякий раз пытается втюхать какой-нибудь хлам. Человек такой, не переделать уже. Даже сто рублей не жалко, отдал ему просто, чтобы ушёл побыстрее. Надо этот гриф на кусочки распилить, а то он ещё раз его найдёт на помойке и снова припрётся с «винтажным Гибсоном специально для тебя». Вот человек! Давно уж с ним не общаюсь, даже не вспоминаю про него, а он как суслик в поле – всё равно есть! – Слушай, Боря, а где у тебя Витёк? Чё-т я его не вижу. - Да отпросился сегодня пораньше. Как раз перед твоим появлением ушёл. Сказал, что ему нужно срочно «прижаться душой к вечному источнику мудрости, не то он за себя отвечать перестанет». – А что это значит? –Да кто ж его знает, Витька этого! Как сморозит иногда чего-нибудь, так и стоишь, думаешь потом – то ли сразу послать подальше, то ли ещё немного подождать. Хотя, в общем, он парень неплохой – не врёт, за собой следит – всегда в чистом, на работу ходит вовремя. А самое главное – не бухает! Да и без помощника мне никак не обойтись. Ещё он древесину всякую чувствует хорошо. Любит с ней работать. Это много значит. Как минутка свободная появляется, он сразу фигурки свои начинает вырезать. Постоянно выбирает из отходов чурочки разные, и из них режет. Причём, представляешь, Юрок – мои инструменты не трогает, а вырезает только своим ножиком складным. Как-то по-особому заточил – там два лезвия есть, и только им и пользуется. Я ему даже предлагал резаки всякие, а он говорит «нет, мне только ножиком удобно». Ну ладно, удобно, так удобно. Тут недавно из кедровой чурочки верблюда сделал, просто за десять минут, да так здорово получилось. Я эти игрушки потом со всей мастерской собираю, он где делал, там и оставляет. – И куда ты их потом? – Юра, да никуда – складываю в коробку, вон стоит, за вешалкой. Скоро полная уже будет. – Понятно. Вообще, с ним поболтать всегда интересно. Парень он странноватый, конечно, но не дурак. Слушай, а Серёга нам тут целый ликбез устроил по этим цацкам! Интересно так рассказал всё. Борис усмехнулся: – Ну а что ты думал? Серёга – человек образованный, докторскую защитил. Даже при наличии связей, какие у него на старте были, это всё равно не так просто. Да и преподавателем работает, лекции умеет читать. Память хорошая, читает много – вот знания и есть. И ещё – с антиквариатом он постоянно сталкивается, как никак филателию коллекционирует, монеты всякие. Значит по справочникам изучал много чего. Вода у него, конечно, в одном месте не держится совсем, сейчас растреплет всем, кому ни попадя. – Да и пусть болтает. Это же не секрет. Букварь за язык ничего не говорил. Интересно, сколько бабок это всё может стоить. – Даже представить трудно. Мало того, что ювелирка там крутая, и драгоценные камни в отделке, ещё и легендами такими обросло. Тут обычной цены не будет. Дело уже и не в ценности, а в символизме такого артефакта. Сам как думаешь, в деньгах разве возможно оценить личный перстень Александра Сергеевича? – Да, Боря, тут ты прав. И всё равно, я не пойму, зачем этот дедуля Букварю историю поведал. – Юра, да кто их знает, сидельцев-страдальцев, отчего так или так, люди в тюрьме себя ведут? Не курорт ведь. Ну что, собираемся? Поздно уже совсем. Надо топать, а то скоро не на чем уехать будет. – Ну давай, одевайся, пойдём. Через несколько минут друзья вышли из мастерской, Борис сдал цех на охрану, и они двинулись к автобусной остановке. Юра дожидаться не стал, двинул пешком, он жил один в двухкомнатной квартире, не очень далеко, минут пятнадцать ходьбы. Супруга Юры в своё время бегом убежала от него подальше, давно уже переехала в «культурную столицу», и стала счастлива в следующем браке. Как говорит Юркий: «Опасно было тогда со мной в одном доме жить, правильно сделала, что ушла». А Борис отправился до остановки – приходилось ехать шесть остановок, потом ещё пешком топать до общежития, где его ждала комната с коммунальной кухней и общим санузлом. Комната съёмная. В жизни вышло так, что своего жилья у него нет, и, как говорит Борис – «Сам дурак, что хаты не имею». Делиться деталями об этой ситуации он ни с кем не хотел. Оказавшись, наконец дома, гитарный мастер постарался быстрее улечься спать. Так и закончился этот день. Глава 3 Глава 3. На следующее утро Борис решил заняться ремонтом балалаек, которые скопились после подготовительных дел. Детали корпуса были подогнаны, внутренние перемычки тоже, оставалось их склеить, да перемотать плотным бинтом перед сушкой. Ближе к обеду, когда всё было сделано, решил заняться формой для своей гитары, в которой будет выдерживаться выгнутая обечайка с катавеем. Термины Борис не очень любил, как, впрочем, и любые другие англоязычные заимствования, и всегда отвечал близким людям, когда они спрашивали, что это такое, –«А это форма для боковушки с нижним вырезом». Этого, как правило, для всех было достаточно и всем понятно. Откладывать работу над формой было уже некуда, так как на следующий день планировалась финальная часть – горячий изгиб, и склейка палисандра. Когда он уже заканчивал, в мастерской появился подмастерье. Подойдя ближе, к Борису, Витёк сложил ладони перед грудью, и в японском полупоклоне поздоровался: –Добрый день, Учитель. –А, Витя. Привет, привет. Ну, как ты, к исполнению рабочих обязанностей готов? Дел полно, я за всё взяться не могу. Футляр вон, на гармошку – делать надо. Витёк, не отрываясь, смотрел на законченную форму в виде гитары, которую Борис дошлифовывал вручную, и ровным голосом спросил: – Мастер, вы ведь хотели выпуклый топ на новом корпусе сделать? Тот заинтересованно ответил: – Ага. А что? –Да идея сейчас появилась. Могу выразить словесно? –Конечно, давай. –Нужно вот на этой форме в месте будущей выпуклости положить гладенький холмик, покрыть его листом кальки, а на него сверху вырезанный с припуском в двадцать топ, нагреть немного его с паром, но только по месту, и затем положить на край накладку по форме деки, и зажать плотно весь периметр струбцинами. У накладки нижнюю сторону сделать скруглённой, чтоб след не остался. Под деку нужно будет ещё «пенку» для ламината подложить, это, чтобы текстуру не замять. Когда просохнет, можно верх шлифовать, и выпиливать по шаблону. Как вам? Борис обдумывал услышанное, переводя взгляд с готовой формы на ученика: – Отличная идея, Витя. Что-то подобное в голове крутилось, но не в таком завершённом виде. Молодец. Теперь отдохни немного и начинай футляр. Ты чего не переодеваешься? Витёк удручённо вздохнул: – Учитель, разрешите мне ещё день, или даже два с бабушкой побыть – анадысь мне сон нехороший был. – Что ещё за сон? – А снилось вот так: Я убегал по лесу от разбойников, и вышел на большую поляну, а на ней дом стоит. Я стал колотить в запертые двери, долго колотил, но никто не открывал мне. Потом я взглянул на окна второго этажа, и в одном появилась странная девочка. Очень красивая –волосы цвета небесной лазури, бледное, словно восковое лицо, глаза полузакрыты, а руки скрещены на груди. Даже не шевеля губами, девочка эта сказала мне голосом, который шел, казалось, с того света: – В этом доме никого нет. Все умерли. Я взмолился к ней: – Открой мне хотя бы ты! Я должен спрятаться от разбойников! – Не могу, я тоже умерла. – Умерла? Но что тогда ты делаешь тут, у окна? – Жду, когда прибудет гроб, чтобы забрать меня отсюда, –и с этими словами девочка исчезла, а окно бесшумно закрылось. Тут уже к дому подоспели разбойники и расправились со мной. А потом я сразу проснулся. Борис нахмурился: – Ну и сны у тебя, дружище. А что бабушка, как её самочувствие? – Да хворает. Так вы не против? Уж простите, что так выходит. Тот махнул рукой: – Да иди, конечно. Появишься, сразу футляр. – Само собой, я тут всё переделаю, - Витя развернулся, и пошёл к двери. Уже взявшись за ручку, повернулся, и кивнул: – Ну, а как идея с топом, понравилась, подумаете? – Отличная идея, Витя, отличная! Так, наверное, и сделаю. Обдумаю всё хорошо, тогда уж и вперёд. А ты поможешь. – Само собой, –и махнув рукой, Витёк вышел. Закончив с формой ближе к обеду, Борис переоделся и отправился к своему давнему знакомому, его звали – Валерий Сергеевич. Эти визиты гитарный мастер совершал уже в течение последних трёх лет – примерно один раз в неделю, иногда чаще – всё зависело от текущей занятости. Навещал не для «поболтать от скуки», а приносил продукты и выполнял небольшие поручения – мусор вынести, бельё в прачечную сдать. Валерий Сергеевич проживал совсем рядышком с мастерской – в соседней пятиэтажке, один в трёхкомнатной квартире. Жена его давно скончалась, а детей бог им не дал. Сам он находился уже в довольно преклонном возрасте, и из дому предпочитал не отлучаться – начинал задыхаться буквально через пару минут ходьбы. С ним судьба свела Бориса так же, как и с остальными людьми, встреченными в период взросления – жизнь многообразна, а интересы объединяют, и это происходило вне двора того тома, где он жил со своими родителями. Те же, с кем он рос в детстве, воспринимались им всю оставшуюся жизнь, как близкие родственники, и для них в сознании Бориса было отведено совершенно особое место, где он любил «пребывать в памяти» больше всего. Но при встрече с детскими друзьями ностальгические чувства настолько переполняли его, что он подолгу после этого буквально «отходил», а со временем стал предпочитать за лучшее не встречаться с ними специально, чем болеть потом душой добрую половину дня. Намного легче общаться с «поздними» друзьями, как раз к таким и относился «Дядя Валера», к которому он отправился сегодня. Фамилию его старый друг имел довольно распространённую – Попов. С ним Борис столкнулся на той самой, благословенной почве всеобщей меломании, которая буйно расцветала в семидесятые. Знакомство произошло при поисках пластинок с записями разных исполнителей. Этот взрослый человек открыл для него дверь в мир джаза, о котором юный Боря тогда был скептического мнения: – «Ну что интересного могут сыграть эти трубачи? Да у них ударники не умеют даже палочки нормально держать – левой рукой вечно поперёк хватают!» А джаз, как оказалось после их знакомства, и прохождения кратких «курсов ликвидации музыкальной безграмотности» под руководством Попова – это бескрайний мир магии и волшебства, мелодий и ритмов, не имеющих границ в сознании слушателя. Борис в тот период даже на какое-то время потерял интерес к прослушиванию своего любимого рока. Валерий Сергеевич по своему внутреннему мироустройству являлся истинным коллекционером. Он собирал всё, что можно объединить по каким-нибудь признакам – в литературе предпочитал современную фантастику и детективы, в джазе – исключительно чернокожих исполнителей. В его квартире на полках размещалась довольно большая коллекция немецких фарфоровых статуэток, и бесчисленное множество бронзовых фигурок Будды. На стенах корчили гримасы маски африканских племён и молчаливо взирали якутские панно из резной кости. А в «углу джаза», как его назвал сам хозяин, с постеров на стене смотрели Армстронг, Гиллеспи и Дайана Кролл. Дойдя до квартиры, Борис нажал на кнопку звонка. Долгое время никто не открывал дверь, только едва слышалось какое-то шуршание изнутри. – «Наверное, в глазок смотрит», – подумал Борис. Наконец заскрежетал засов, и дверь распахнулась: