Это был не Стас. Марьяна до боли сомкнула пальцы на ключах и заставила себя повернуть голову. Из-за деревьев вышла Полина, грязная, в полуистлевшем дождевике и сапогах, облепленных мелкими слизнями. Ее мертвое лицо ничего не выражало, лишь равнодушие. Позади нее стояли трое. Мальчик, женщина и мужчина. Тоже грязные, полуразложившиеся. Полина открыла рот, кривя черную дыру на пол-лица. Те, кто был позади нее, тоже разомкнули губы. Отовсюду послышался шепот, множество шепчущих голосов, словно шептали сами деревья, жухлая трава, листья: – Иногда мы охотно попадаем в ловуш-ш-шки… ловуш-ш-шки… ловуш-ш-шки… Мари-и-и-и-и-и… А потом все вокруг завизжало: – Если он не отдаст виновного, мы заберем невинного! Скажи ему! Скажи! И опять, шепотом: – Если он не отдаст виновного, мы заберем невинного… невинного… мы заберем невинного… Марьяна кинулась из зарослей к берегу, упала, зацепив туфлей корень дерева, тут же вскочила и опять побежала. – Ста-а-ас… – Она надеялась закричать, но не могла, будто разучилась разговаривать. Стас все так же лежал на песке без движения. Марьяна сунула драгоценные ключи в карман пиджака, схватила парня за руки и, собрав остатки сил, поволокла его к машине. От страха в ней словно открылся резервный источник воли. Она бросила взгляд в сторону зарослей и увидела Полину. В сумерках ее глаза мерцали, позади нее поднимался туман, окутывал гнилостным смрадом округу. Марьяна дотащила Стаса до машины, открыла заднюю боковую дверь и принялась вталкивать его на сиденье. Снова оглянулась на деревья. Полины там уже не было, Марьяна судорожно искала ее глазами. И нашла. Девочка уже стояла с другой стороны машины и наблюдала за Марьяной через окна, склонив голову набок, ее грязные волосы свисали на одно плечо. Она улыбалась, из ее рта сочилась черная слизь, капала на дождевик и ручейками стекала к ногам. – Оставь нас! – закричала Марьяна. – Оставь нас в покое! – Отдай виновного… отдай виновного… – зашептало откуда-то снизу, из-под машины. – Иначе моя Аделаида не отпустит тебя… С напряженным вскриком Марьяна впихнула Стаса в автомобиль. Рванула к двери с водительской стороны, но тут же отпрянула: с крыши машины по боковому стеклу сползала красная змея, шипела, приподнимая маленькую голову и побеждая все законы гравитации. Это была та самая змея, которая хранилась в коробке в гараже отца. Только живая. – Пусти! – Марьяна наклонилась, скомкала горсть песка и бросила в змею. – Мы приведем виновного! Мы согласны! Змея соскользнула на песок и юркнула под машину. Марьяна быстро села за руль и заблокировала двери, дрожащими пальцами вставила ключи в замок зажигания. Взревел мотор, вспыхнули фары, и «Камри» сорвалась с места, подминая под себя песок берега и склизкую от тумана траву. По ухабам грунтовки Марьяна выскочила на трассу. Часы показывали 22:20. На телефоне Стаса мигал индикатор, оповещая о пропущенных звонках. Марьяна взяла телефон. Так и есть: семьдесят шесть пропущенных от Удзумаки. Она перезвонила, и после первого же гудка в трубке прорычал Роберт: – Скотина! Я жду тебя у Новомихайловского кладбища полдня, а ты, как последний говнюк… – Это я, – перебила его Марьяна. – Стас не может говорить. Он не просыпается, Роб… я не знаю, что с ним. В трубке ненадолго возникла тишина. – Не понял. Как это, не просыпается? Вы что, целый день спали, что ли? – Я везу Стаса к себе в квартиру. И ты приезжай… – Нет. До Гула сорок минут. Езжай на кладбище. Если мы не найдем Бежова сегодня, мы покойники. – Тогда захвати для Стаса одежду. Еще обувь какую-нибудь. Роберт не стал ничему удивляться и переспрашивать, пообещал привезти все, что нужно, напоследок потребовав от Марьяны «быть пулей» и положил трубку. – Стас! – в отчаянии позвала Марьяна. – Не спи! Не спи-и-и! Но он спал. Спал как убитый. Глава 25 Беспробудный сон Ему надо было подняться, только тело настолько замерзло, что при попытке встать разломилось бы на куски. Стас не чувствовал ни ног, ни рук, не ощущал всего тела. Казалось, у него осталась только голова, охваченная жаром. Он спал. Он знал, что спит, вот только это знание не давало ему преимуществ, ведь проснуться он не мог. Из темноты сумерек на него смотрела багряного окраса змея. Она устроилась у него на груди. Огромные неоновые глаза-линзы следили за ним не отрываясь. Аделаида. Стас откуда-то знал, что это именно она, Аделаида. – Ну… ч-чего… уста… в‑в-вилась? – выдохнул он, охваченный ознобом. Сил не хватило, даже чтобы смахнуть ее с себя или протянуть руку и взять одежду. Краем глаза он заметил, что рядом спит Марьяна. Она ровно дышала, запрокинув голову, голая, ничем не прикрытая. Вокруг неслышно ходили люди в красных длинных одеяниях. Они сыпали на неподвижных Марьяну и Стаса опавшие листья; обмакивали пучки травы в глиняные кубки, что держали в руках, и окропляли их тела водой. Что-то шептали, наклонялись и выпрямлялись, взывая к небу, с тихим хрустом ломали ветви и плели из них фигурки. Все это продолжалось долго, очень долго. Сквозь пелену Стас наблюдал за людьми в красном, за их странным ритуалом, но ничего не мог сделать. Ни встать, ни прогнать незнакомцев, ни хотя бы крикнуть. Змея на груди продолжала наблюдать его борьбу. С психотропным туманом озера, с переохлаждением и окоченевшими мышцами, со страхом, с самим собой и желанием просто отключиться и уснуть уютным сном смерти. В голове билась мысль: «Надо разбудить Мари. Подняться и разбудить ее». Билась сильно, колко, но с каждым мгновением утихала, растворялась в неге. Стас слушал, как мерно стучит его сердце, ощущал, как тепло сна окутывает кожу, как уходит дрожь, оставляя после себя тупую томную боль, как расслабляются натянутые мышцы. Как же он устал. Никогда в своей жизни Стас так не уставал. Змея приподнялась, приблизила безгубый рот, прощупывая лицо Стаса шершавым плотным языком. Тот заелозил по носу, губам, щекам и лбу, коснулся челки. Стас зажмурился, внутренне содрогаясь и съеживаясь, пряча в панцирь свое сознание. А круглые неоновые глаза все смотрели и смотрели на него, пока не растворились в пелене и окончательно не лишили Стаса сил сопротивляться грезам. Он провалился в сон. * * * – Как думаешь, деда, червяку больно? Стас разглядывает крючок с наживленным на него дождевым червем, держа леску высоко над головой и болтая ею из стороны в сторону. Солнце отблескивает, бегает по водной глади, так что приходится постоянно щуриться. Лодка скользит по озеру, на дне лежат снасти во внушительной брезентовой сумке, две удочки и спиннинг. Стасу восемь, и он отлично знает каждую блесну, каждый крючок, каждый моток лески и наборы грузил. Он видел все, что лежит в этой брезентовой сумке: он столько раз перебирал ее загадочное содержимое у деда в гараже, что сбился со счета. Сумка с сокровищами. А удочки. До чего же хороши эти удочки. Одна из них пятиметровая, прочная, жесткая – это на крупную рыбу, вроде озерного сазана или сома; вторая удочка длиннее и тоньше, гибкая и чувствительная. Она – для рыбы поменьше. Можно ловить пескарей, ельца, окуней. На рожне из тальника они особенно вкусны. Ловко управляясь с веслами, возле Стаса сидит дед Леня, одетый в клетчатую рубашку, вылинявший джинсовый жилет с сотней карманов и протертые на коленях до белизны армейские брюки. «Хорошо, – показывает дед тягучим жестом. – Отличная рыбалка, Еж». Стаса так называл только он. Еж – прозвище, намекающее на сложный характер, но дед «произносил» его с улыбкой и особым жестом, забавно выставляя ладони вверх.