Продолжая внимательно слушать доктора, Катя заметно побледнела. – Сейчас ему показан покой и постельный режим. Дня три-четыре, думаю будет достаточно. Не жирная пища, исключительно положительные эмоции, и ежели состояние не ухудшится, то можете возобновить прогулки, с условием, что они не будут длительными. Почаще присаживайтесь на скамеечку и любуйтесь морским пейзажем. Так же, попрошу вас проследить, что б лекарства, прописанные мной, принимались им строго по часам. Рецепт на столике в спальне. Ну а ежели что, то посылайте за мной в любое время, – и достав из кармана визитную карточку, положил её на стол. Затем, доктор поднял с пола саквояж, но вместо того, чтобы попрощаться и уйти, подошёл к сидящей напротив него Кате, и взяв её под руку, повёл к двери, словно хотел увести с собой. Там у двери он остановился, и поцеловав ей руку с грустью сказал. – Берегите своего избранника, он уж не юноша. И вот ещё что. Я советую вам до завтрашнего дня оставить возле графа мою помощницу. Вы бледны, вам надо отдохнуть. – Благодарю доктор, благодарю за всё и, в частности, за заботу обо мне, – ответила Катя, изобразив на лице лёгкую улыбку, и тотчас добавила, – Прощайте. Взглянув на Катю в последний раз, доктор подумал, что такая красавица, а по всему видать и умница, могла бы составить счастье любому мужчине. -– – Жаль конечно, но визит в театр придётся отложить, ничего не поделаешь… – рассуждала Катя, рассматривая себя в зеркало. – Надо признать, месьё парикмахеру моя причёска удалась на славу. Прелесть, просто прелесть как хороша! А сколько времени и денег на неё потрачено! А моё новое платье! Ведь я обещала Норе, что впервые одену его именно здесь. Да-а- а, жаль! Тут из спальни вышла помощница доктора, сестра Орелия и сообщила, что граф уснул, а ей пора уходить. – Вы можете подождать ещё несколько минут? – спросила её Катя, и получив положительный ответ поспешила в спальню. Дементьев спал лёжа на спине. От его прежнего лица с лоснящейся кожей и еле заметными морщинами не осталось и следа. Бледный и осунувшийся, он выглядел очень уставшим и постаревшим. Его массивные руки с толстыми короткими пальцами лежали поверх одеяла. Катя дотронулась до его руки, но он не почувствовал прикосновения, потому как сон был глубоким и крепким. – Возраст, сердце, переутомление… Господи! Я и предположить не могла, что всё так быстро закончится! Ну ничего, ничего… А мы не будем переутомляться, да Александр Васильевич, и всё будет хорошо. Вот сыграем свадебку, а там уж как Бог даст! – разглядывая Дементьева рассуждала Катя. Вспомнив, что её ждут, она поцеловала его в лоб, и покинула спальню. Собираясь уходить, сестра Орелия предупредила мадам, что граф проспит до утра, поскольку получил максимальную дозу успокоительного средства, и мадам осенило. – Что будет прока в том, что весь этот вечер я просижу у кровати спящего человека? И почему бы не провести это время в театре? – Скажите Орелия! – заговорила Катя, почувствовав прилив сил и хорошего настроения, – Не согласитесь ли вы остаться и присмотреть за графом? Обстоятельства складываются таким образом, что прямо сейчас мне необходимо отъехать на несколько часов. Об оплате не беспокойтесь, заплачу сколько пожелаете. Орелия согласилась не колеблясь, лишь спросив о прислуге, чья помощь ей возможно понадобится. – О, конечно, понимаю. Служанка будет в вашем распоряжении сразу после того, как поможет мне собраться. Говоря эти слова, Катя, со всей силой сжимала пальцы рук, чтобы не захлопать в ладоши, и не закричать, – Ура-ура-ура! Я еду, еду в театр! -– – Ваш выход, мадам Ворстрякова! – сказала про себя Катя, подавая руку лакею, помогавшего ей выйти из коляски. Несколько десятков шагов, отделяющих от входа в театр, Катя проделала под пристальным вниманием людей, в чьё поле зрения она успела попасть. Уже находясь внутри, ей на мгновенье показалось, что она очутилась в Петербурге, в Александрийском или Мариинке. Почему? А потому, как здесь царили те же нравы. Всему виной, как всегда, был её облик и красота, с которой не могли сравниться самые изысканные красавицы и модницы Ниццы, да что Ниццы, всей Франции! Начало 20-го века не принесло сильных изменений в женской моде, они произойдут позже, а сейчас в продолжении прекрасной эпохи (Belle Époque) всё также господствовал стиль «Moderne», в котором S-образная фигура женщины должна была напоминать волнообразную линию, ставшую идеалом эпохи. И так! Как в Париже, так и здесь в Ницце, своим появлением Катя вновь ошеломила театральную публику. В первую очередь люди обращали внимание на её платье, которое в отличии от платьев Европейских модниц, предпочитающих тёплые пастельные тона, поражало насыщенным лиловым оттенком, в сочетании с серым и бледно-розовым. Его форма следовала за изгибами её тела, плотно обхватывая фигуру до середины бедра, тем самым подчеркивая его неповторимость. В этом платье из бархата и шёлка, с открытыми плечами, с пышными полукороткими рукавами и расклешённой колоколообразной юбкой, заканчивающейся шлейфом похожим на морскую волну, Катя выглядела фантастически красивой. А сложная японообразная причёска, образуемая массой волнистых волос, веер из черепаховой кости с бледно-розовыми в тон к платью перьями страуса и бриллиантовый гарнитур, дополняли её образ делая его необычайно богатым и статусным. Медленно проходя по фойе театра, Катя услышала, как один мужчина громко окликнул другого, произнеся знакомую ей фамилию. – Дементьев! Павел! Катя сделала несколько шагов в сторону и встала за колонну. Осторожно оглянувшись, она увидела двух молодых мужчин, приветствующих друг друга рукопожатием. Один из них был как две капли воды, похож на своего отца… У Кати замерло сердце, лицо побледнело, ей захотелось поскорее уйти, как вдруг, желая поговорить, мужчины оказались по другую сторону колонны, и она охотно стала свидетелем их разговора. – Как поживаешь? – спросил Павла приятель, и не дав возможности ответить, тут же задал ему следующий вопрос. – Слушай, это правда, что твой отец здесь в Ницце? И не один, а со своей невестой? С этой, ну как её… О, вспомнил! Кажется, Вострякова! Точно, точно, Вострякова. А звать её Екатерина. – Давай не будем об этом. Видит Бог, такого от отца я не ожидал. – Но говорят она чертовски хороша! – Так что ж с того? Оставь, право… – Ну прости. Ежели тебе этот разговор не приятен, то не буду. Скажи, ты здесь с женой? – Нет, с сёстрами. Их мужья в отъезде, вот они меня сюда и затащили. – А твоя благоверная где? – А-а, опять приревновала, устроила скандал и осталась дома. – Уж не к той ли сухопарой англичанке похожей на русскую борзую? – с издёвкой спросил приятель. – Эта «борзая», как ты говоришь, чертовски богата. – А тебе что, не хватает папенькиных денег? – Вот женится он на этой молодухе, так и будет не хватать. – Ах вот чего ты боишься! – Да-да, и не я один, сёстры тоже этого боятся. – Так за чем дело стало? Я тебя право не узнаю… Скольким мужьям тобой рога наставлены? Приударь за папашиной невестой и скомпрометируй её в его глазах, глядишь свадебка и расстроится. – Нет, этого делать я не стану. Маман строго настрого запретила нам строить какие-либо козни их счастью. Говорят, девица эта не только куртизанка, но ещё и ведьма. В Петербурге многие поплатились за то, что пытались ей навредить. Более у Кати не было возможности, что-либо услышать из их разговора, потому как к ней неожиданно подошла пожилая французская пара, с которой они познакомились ещё в Париже. Не скрывая радости встречи, в первую очередь они завалили Катю комплиментами, после чего принялись без умолку болтать, рассказывая о своих детях, об очередном родившемся внуке, и о дождливой осени, наступившей в Париже. Затем, едва успев обменяться впечатлениями о Ницце, они вспомнили о Дементьеве. Говорить о том, что произошло с ним на самом деле Катя не стала. Она уверенно ответила, что Александр Васильевич, к сожалению, задерживается, и возможно появиться ко второму акту. Наконец прозвенел звонок, напомнивший о скором начале спектакля. Высказав надежду увидеться в антракте, пожилая пара направилась в партер, а Катя в ложу первого яруса. Оперный театр Ниццы был одним из самых известных театров Европы. Он славился тем, что на его сцене, классические музыкальные произведения мирового значения, исполнялись самыми знаменитыми артистами. Здесь выступали Берлиоз, Массне, Штраус, и слушал оперу император России Александр II. Отделанный золотом и красным бархатом зал, с партером, ложами в два яруса и галёркой под самым потолком, вмещал более тысячи зрителей. Потолок, расписанный на мифологический сюжет, украшала роскошная люстра, а стены подсвечивали лампы с расписными плафонами. Этот внутренний облик был настолько похож на облик Петербургских театров, что театралы Петербурга, чувствовали себя здесь как дома. Вот и Катя, окинув взглядом зал из своей ложи, не испытала ни малейшего чувства восторга. Оставшееся время до начала спектакля, не замечая прикованного к ней внимания, отрешённо глядя в сторону сцены, она вспоминала услышанный за колонной разговор. Наконец погас свет, заиграла увертюра и глубоко вздохнув, публика застыла в предвкушении чудесного оперного действа под названием «АИДА», на музыку великого Джузеппе Верди. Не прошло и половины акта, как Катя ощутила полное отсутствие интереса к происходящему на сцене. Нет, нет, опера звучала великолепно! Игра артистов, их голоса, костюмы, и без конца меняющиеся декорации, всё было на самом высоком уровне. Но, в этот раз не для неё… От настроения, с которым Катя приехала в театр не осталось и следа. Ею овладела грусть и скука, а потому захотелось уйти. Покидая ложу, она случайно поймала пристальный взгляд мужчины, наблюдавшего за ней в бинокль из партера. На мгновение световой блик, прилетевший со сцены, осветил его лицо, и Катя узнала в нём Павла Дементьева. – Ишь, уставился! Смотри, смотри да не ослепни! – демонстративно глядя на Павла, сказала про себя Катя. И когда, не выдержав её пристального холодного взгляда Павел опустил голову, она тут же покинула ложу. Катя была абсолютно уверена по какой причине он рассматривал её столь дотошно, но ошибалась, поскольку причина была совсем иной… В фойе, до начала спектакля, молодой граф Дементьев разговаривал с приятелем, когда среди бледной Европейской публики случайно заметил яркий женский силуэт. Он показался ему настолько великолепным, что прервав беседу, словно заворожённый последовал за ним, но был остановлен сестрой, напомнившей, что сегодня их места в партере. В надежде найти незнакомку, Павел бесцеремонно разглядывал публику, чем вызывал недоумение окружающих, но смог успокоиться только тогда, когда увидел её в ложе первого яруса. Неотрывно наблюдая за молодой красавицей с печальными зелёными глазами, он загорелся желанием во что бы то ни стало познакомиться с ней, а потому, его волновал лишь один вопрос – почему она одна, и не появиться ли со временем рядом с ней тот, кто сможет воспрепятствовать их знакомству? С каждой минутой её одиночества Павел увеличивал свой шанс, но неожиданно незнакомка встала, и окинув взглядом партер одарила его таким холодным надменным взглядом, что ему стало не по себе, от чего он опустил голову, а когда поднял, то увидел, что незнакомка исчезла. Окончательно решив покинуть театр, Катя не торопясь спускалась по лестнице. Вдруг, кто-то окликнул её говоря по-французски. – Мадам, мадам! Постойте, прошу вас! Она остановилась. Спустя мгновение, несколькими ступеньками ниже, перед ней стоял покрасневший от волнения, граф Павел Александрович Дементьев. – Мадам! – он снова обратился к Кате, жадно рассматривая её лицо. – Мадемуазель! – резко поправила его Катя. А затем, вопреки ожиданию услышать в свой адрес массу оскорблений, обвинений и укоров, услышала сказанное по-французски тихим дрожащим голосом. – О! Прошу прощения, мадемуазель. Вы обронили. И увидела его руку, медленно протягивающую ей женскую перчатку. Катя была растеряна, а всё же смогла найти достойный ответ, и ответила по-русски. – Но у меня только две руки, и как видите они обе в перчатках. Следовательно, та что у вас, принадлежит другой даме.