– Вы русская? – с огромным удивлением вырвалось у Павла. – Да, я русская. А почему вас это удивляет? Разве ж вам не известно кто я такая? – К-к сожалению, н-нет, – ответил он, заикаясь от волнения. – Хм… Тогда могу предположить, что вам ещё не успели описать мою внешность? Или я ошибаюсь? – О чём вы? Я не понимаю… – Нет, это я не понимаю, зачем вам вздумалось устраивать этот спектакль с перчаткой? – Всё очень даже просто, я и скрывать не стану, что имея непреодолимое желание познакомиться, позаимствовал эту перчатку у сестры, это всего лишь предлог. Вы, вы не обыкновенная, вы не такая как все! Его глаза молили поверить в искренность, сказанных им слов. Он ждал ответа незнакомки, а та, рассмеявшись продолжила спускаться. Тогда, сбежав по лестнице Павел снова встал пред Катей, всем своим видом демонстрируя твёрдость намерения. – Так вы настаиваете? – надменно спросила она, сделав знак, чтобы ей подали её меховую накидку и шляпу. – Я умоляю… – с придыханием ответил Павел, припав к её руке. – А не пожалеете? – отдёрнув руку спросила Катя. – Ни за что! Готов поклясться! И когда лакей, подав Кате шляпу, одевал ей на плечи накидку, она громко сказала. – Ну что ж, Павел Александрович, не сочтите за труд распорядиться подать коляску мадам Востряковой! После этих слов, она отошла к зеркалу и поправляя на голове шляпу, искоса наблюдала за реакцией Павла. Он явно был в шоке! Об этом говорила его застывшая фигура и смертельно бледное лицо. Лишь после довольно длительной паузы, он подошёл к Кате и встав у неё за спиной спросил, еле шевелящимися губами. – Как? Вы та самая…? Вы и мой отец…? Нет, нет… Не желая слушать его нытьё, Катя резко повернулась и с гордым видом заявила. – Да, да! Именно так. Я, та самая Петербургская куртизанка, на которой в скором времени женится ваш отец. Павел молча смотрел на неё широко открытыми глазами полными отчаянья. По ним было легко прочесть, что никогда, и не о чём так сильно он ещё не сожалел. – Мадам, – услышала Катя, к ней обратился лакей. Это было очень кстати и означало, что коляска уже подана к подъезду. – У вас и так, Бог весть какая репутация в городе… Возвращайтесь в зал, вас сёстры заждались, – спокойным тоном сказала Катя и направилась к выходу. По дороге в отель, она хвалила себя за то, что решила поехать в театр, потому как всё услышанное и произошедшее там может сослужить ей добрую службу… – Вот Александр Васильевич удивиться, узнав, что его сын решил приударить за мной! – улыбаясь подумала Катя и попросила кучера ехать помедленнее. Уж больно погода была хороша. Глава XXXVIII Такой осени в Ницце никто не помнил. Прильнув к окнам, глядя в небо жители города и его гости, уж который день подряд, вздыхая думали только об одном, когда же он наконец закончится, этот дождь? Дождь лил с утра до вечера, и с вечера до утра, и казалось, ещё день другой, и он смоет с города всю палитру красок, украшающих его. И дома, и парки, всё станет абсолютно бледным и безликим. А капли! Эти маленькие водяные шарики так настойчиво тарабанили в окна, словно требовали впустить их в дом. Не способствуя ни бодрости, ни хорошему настроению, погода удерживала людей дома, навевая скуку и погружая в сонливость. Вот и Дементьев не торопился выздоравливать. И хотя прошло немало дней, как доктор подтвердил его пришедшее в норму самочувствие, он продолжал целыми днями лежать в постели, покидая её лишь для того, чтобы провести туалетные процедуры. Вообще, Александр Васильевич вёл себя довольно странно и был похож на большого капризного ребёнка, которого чем-то обидели. Он много спал, или делал вид, что спит, лишь бы его не тревожили. За все эти дни, Катя ни разу не покинула пределов отеля, постоянно находясь подле жениха. Она самолично поправляла ему постель, приносила еду, следила за приёмом лекарств и даже читала вслух прессу, а он отказывался идти на контакт, предпочитая демонстративно молчать. Лишь однажды Александр Васильевич не сдержался, позволив себе вслух похвалить повара за великолепный куриный бульон. Ему и в голову не могло прийти, что этот бульон, по русскому деревенскому рецепту, без лимонного сока и уксуса, как принято у французов, готовился поваром под руководством его Катеньки. После очередного отказа Дементьева назвать Кате причину своего странного поведения, она выбежала из спальни громко хлопнув дверью. Опёршись руками о стол, она опустила голову, и закрыв глаза, тихо сказала сквозь зубы. – Да сколько ж это будет продолжаться? Он невыносим! Он просто издевается надо мной? Затем Катя села на диван, и наблюдая за змеевидными струйками дождя, стекающими по большому стеклу балконной двери, постепенно успокоилась, благодаря чему и мысли к ней пришли совсем иные. – А ведь не дай Бог он помрёт. И что тогда мне делать? Всех поклонничков-любовничков я разогнала, этого они мне долго не простят. А коли госпожой Дементьевой стану, то как прежде смогу вертеть кем угодно, и как угодно. Здесь делать боле нечего, непогода, дожди, его хандра, и пугающие любовные домогательства Павла. Глупец, на что надеется? Надо возвращаться домой в Петербург. А сюда в Европу я обязательно вернусь, но уже без старичка Дементьева. В следующий момент в дверях появилась служанка с двумя конвертами на маленьком серебряном подносе. Один из них, с инициалами П.Д, даже не распечатав, Катя бросила в стоящую на столе вазу, предназначенную для фруктов, а другой открыла, достав приглашение посетить находящийся в Ницце, Парижский салон-магазин свадебных платьев. Было не понятно, как им стало известно, что именно такое платье ей вскоре понадобиться? Однако, постукивая ребром открытки по ладони, Катя задумалась о другом. – Уж коли я здесь, то почему бы не купить подвенечное платье прямо сейчас, а заодно и платье для свадебного приёма? Кто знает, как всё обернётся, когда мы вернёмся домой? К тому же, в Петербурге считается очень модным, выписывать подобные платья именно из Парижа. Нора конечно же обидеться, но я найду чем её задобрить. Ежели пожелает, то после свадьбы подарю ей эти платья, и она сможет выставить их в витрине своего ателье. Взглянув на открытку, хитро улыбнувшись, Катя щёлкнула пальцами, и приказав служанке следовать за ней, направилась в гардеробную комнату. -– Салон, в который Катя поспешила наведаться, превзошёл все её ожидания. При виде огромного разнообразия изысканейших платьев, предназначенных для свадебного тожества, каждое из которых существовало в единственном экземпляре, её глаза радостно загорелись. Заметив это, дабы не упустить богатую русскую клиентку, владелица салона мадам Эмма, самолично занялась подбором для неё платья. Примеряя одно за другим, Катя поняла, что сделать выбор будет чрезвычайно трудно. Предвидя это обстоятельство, ей было предложено просмотреть дамские журналы с фотографиями самых именитых невест Европы, большинство из которых, по словам владелицы салона и её помощниц, уступали Кате по красоте и стати. Прошло более двух часов, когда выбор наконец-то был сделан. Для венчания Катя выбрала белоснежное платье из тафты и атласа, с длинными рукавами и воротничком-стойкой, скрывающим шею и грудь, как того требовала церковная церемония. При всей своей строгости платье не было лишено элегантности, и помимо исключительной красоты фигуры, подчёркивало женственность, мечтательность и романтичность невесты. Этому платью полагался не малой длины шлейф и превосходящая его на несколько метров фата. Чем богаче и знатнее невеста, тем длиннее должна была быть её фата. Но представив, как неприглядно возможно будет выглядеть шлейф после того, как по зимнему мокрому Петербургскому снегу она дойдёт от кареты до церкви, Катя отказалась от него. А длинную фату, которую всегда возможно собрать в руках, утвердила. Второе платье, в котором уже в роли жены, Катя должна будет предстать пред гостями на свадебном приёме, кроме цвета, было полной противоположностью первому. Сшитое из атласа и шёлка, богато украшенное тончайшим янтарно-золотым кружевом, очень пышное, с заниженной талией, глубоким декольте и открытыми плечами, выглядело по-королевски шикарно. Обеим платьям требовалась некоторая корректировка, на что могло уйти несколько дней, поэтому Катя вернулась в отель с коробкой, в которой лежала только фата. Счастливая от предвкушения торжества, о пышности и богатстве которого должен будет долго помнить Петербург, она вошла в гостиную. Ей сразу же бросилась в глаза, огромная корзина алых роз, стоящая на столе. – Боже мой, какая прелесть! – воскликнула Катя, и оставив коробку у двери, направилась к цветам, желая полной грудью вдохнуть их аромат, как вдруг услышала строгий голос Дементьева. – Позвольте спросить. Где вы пропадали столько времени? От неожиданности она остановилась, и повернув голову, увидела графа, сидящего в кресле у камина. – Александр Васильевич? Что такое, вы не в постели, но по-прежнему не в духе? – улыбнувшись сказала Катя, обращаясь к Дементьеву словно к ребёнку. – Я задал вопрос и жду на него ответа? – парировал он настойчиво и властно. – Ах так! – подумала Катя, и не в меру разозлившись язвительно выпалила. – Что происходит? Что за тон? И по какой причине вы столь возбуждены и агрессивны? Вам себя беречь, однако следует, у вас сердце… – Я имею право знать… – только успел сказать он, как услышал. – Право? О каком таком праве идёт речь? Вы имеете передо мной обещание, сделать меня счастливой, а сами? Лежите, хандрите, капризничаете. А нынче ещё и претензии предъявляете! Хотелось бы узнать на каком основании? – А на том основании, что, находясь в статусе моей невесты, вы, за моей спиной ведёте любовную переписку. И когда только успели? – Что-о-о? Любовную переписку? Я? – удивилась Катя, и взглянув на вазу для фруктов, куда она бросала письма от Павла, громко расхохоталась. – Ах вот оно что! По вашему разумению я дала повод для ревности. И по этой причине вы стали вести себя словно капризный ребёнок. Не так ли? Дементьев хотел что-то сказать, но передумал. А Катя, наоборот, её уже ни что не могло остановить. – Хорошо, я объяснюсь, но уверяю, что после вам будет ой как стыдно! Мало того, это вы станете передо мной оправдываться и вымаливать прощение. Я правильно понимаю, что всему виной вот эти письма? И Катя указала пальцем на вазу. Далее, не дожидаясь ответа, она взяла вазу и поставила её на колени Дементьеву. – Вы, такой больной, лежите и якобы не выходите из спальни. Тем временем, как ваша невеста, хранит письма от любовника у вас же под носом. А теперь, соблаговолите найти вскрытые письма, и уверяю, что таковых там нет, за исключением одного, самого первого, датированного двухнедельной давностью. Дементьев долго смотрел, то на письма, то на Катю, но в конце концов решился и… И среди более десятка конвертов, нашёл тот единственный, который был вскрыт. При этом Катя продолжала говорить. – Так вот. Эти письма, за время вашей болезни приходили практически ежедневно, но вскрыла и прочла я только лишь одно, этого было достаточно. Никто и никогда не сможет представить какие-либо факты, доказывающие, что я отвечала на эти письма, или, имела встречи с человеком, писавшим их, потому как таковых не существует! А теперь, достаньте письмо и обратите внимание на почерк, а так же на инициалы, указанные в конце. Узнаёте? – Нет, – ответил он, жадно всматриваясь в строки письма. – Ну как же? Ведь оно написано тем же почерком, что письмо, от содержания которого вы получили сердечный приступ. П.Д. – Павел Дементьев, ваш сын. Вы приревновали меня к вашему сыну, к моему будущему пасынку. Каково!