После этих слов Катя медленно подошла к столу, и обнаружив среди цветов новое письмо показала его графу. – Честно говоря я очень обрадовалась, когда увидела эти цветы, потому как была уверена, что они от вас. Но, к сожалению, обманулась. Они от вашего сына. Прочтите и убедитесь, наверняка в каждом письме одно и тоже. Он влюблён, он не может без меня жить и умоляет о встрече. Александр Васильевич побледнел и опустил глаза. Катя испугалась, что ему станет плохо и поспешила подойти. Обняв со спины, она прижалась щекой к его лицу, и нежно сказала. – Сознайтесь, вы повели себя скверно. Вы усомнились в моей порядочности, обидели ревностью, и потому вынудили сказать эту горькую правду. Её слова, словно бальзам упали ему не сердце, и приступ, который был уже готов вспыхнуть, отступил. Тяжело дыша, Александр Васильевич просил у Кати прощения, не переставая целовать её руки. – Сознаюсь, сознаюсь любовь моя. Прости, прости! Я старый дурак! Катя прекрасно понимала, что его необходимо сейчас же уложить в постель. А также понимала и то, что не удовлетворив своё любопытство, он не сможет окончательно успокоиться. И тогда, дабы избежать намёка на его болезненное состояние, предложила то, чего в его жизни ещё никогда не было. – Александр Васильевич, дорогой! Я так устала, а потому предлагаю выпить чая, но не здесь за столом, а в постели. Совсем скоро, сидя в кровати в обрамлении невероятного количества подушек, они пили ароматный чай, угощая друг друга свежайшими пирожными. Дементьев был в восторге от такого времяпрепровождения и глядя на Катю, с интересом ловил каждое её слово. А она с лёгкостью призналась, что прочла, упавшее на пол письмо, и что ездила в театр, оправдывая оба поступка тем, что они помогли ей многое понять. Рассказала, как случайно стала свидетельницей разговора Павла с приятелем, и как отвергла его попытку познакомиться, сказав, что является той, на которой в скором времени женится его отец. Рассказ о сыне, Александр Васильевич принял на удивление спокойно. Допив чай, он встал с постели, надел халат и подошёл к окну. К тому времени уже стемнело, на улице зажглись фонари, и струи дождя, попадающие в зону их освещения, поблёскивали словно серебряные струны. Под их звук, по мокрому тротуару чуть приглушённо цокали копыта лошадей, запряжённых в кареты и коляски. Плотно задёрнув гардины, Дементьев сел в кресло, стоящее напротив кровати, и сложив на груди руки задумчиво заговорил. – Да-а-а, грустно осознавать, что он так и не изменился… Ты прости меня Катя, за то, что не рассказал о письме. Я хотел, чтобы, увидев тебя, мои дети поняли в кого я влюбился, и что не влюбиться в тебя может лишь редкий мужчина. А вон как оно вышло… Видишь ли, проблема Павла в том, что он упрям и эгоистичен. Почему-то он всегда считал, что более остальных, имеет право обладать тем, что ему нравится. Влюбившись в невесту кузена, убеждал всех, в том числе и эту девушку, что она должна принадлежать только ему, а кузена порывался вызвать на дуэль. А пять лет назад, приехав сюда в Ниццу навестить сестёр, влюбился в молоденькую француженку из знатного рода. С его стороны это была даже не любовь, а какая-то звериная страсть, в порыве которой, позабыв обо всём, слишком поздно узнал, что семья его возлюбленной, находится на грани разорения. И вот уж пять лет, как сын с женой, сейчас у них уже двое детей, а также родители жены, живут за мой счёт. Периодически, Павел предпринимает попытки заняться тем, что могло бы сделать его независимым от меня, но пока ничего путного у него не выходит. Услышав эти слова, Катя не могла не спросить Дементьева. – Скажи, Александр Васильевич. Тот голубой особняк, который мне очень понравился, когда мы первый раз катались по городу, на его воротах ещё был герб с изображением латинской «D», не твоему ли сыну принадлежит? Я просто вспомнила твою неоднозначную реакцию на мой восторг. Испытывая крайнюю неловкость, Дементьев был вынужден признаться. – Ты угадала, в том прекрасном голубом особняке действительно проживает Павел со своей семьёй, с одной оговоркой, по документам этот особняк принадлежит мне, и Анне Николаевне, супруге. Особняк был построен мной более десяти лет назад. А на воротах ты видела наш фамильный герб. В Ницце имеется ещё два особняка с таким же гербом, и оба принадлежат моим дочерям. Правда тут совпало, потому как у старшей фамилия по мужу Дюваль, а у средней Дюруа. По настоянию жены, в разные годы, эти особняки были куплены мной для наших дочерей в качестве свадебного подарка. Об их мужьях нельзя сказать, что они люди бедные, но по моим меркам, так самые обыкновенные титулованные голодранцы. У нас у русских как принято? Муж, кем бы он не был, и какое бы положение в обществе не занимал, будь то рабочий, крестьянин, купец, иль дворянин, должен жену после свадьбы привести в свою семью, или в свой собственный дом. Этот закон предками нашими был писан. А у этих французишек… И тут, вооружившись глуповатой заискивающей улыбкой, Александр Васильевич передразнил одного из своих зятьёв. – О, дорогая! Мы не можем обидеть твоих родителей, и после свадьбы, просто обязаны поселиться в доме, который они тебе подарят. Скажи, каково такое отцу слышать? За кого она замуж собралась? Но самое смешное, что нечто подобное постигло всех троих детей. – Но ты же мог повлиять на их выбор, пригрозив отказом в наследстве, или в благословлении. – Мог, и наверняка именно так и поступил, если бы не одно обстоятельство. Жена с детьми уезжала из Петербурга в Ниццу сразу после Рождества. Я не мог себе такого позволить, дела, знаешь ли, и пообыкновеннее приезжал к ним уж глубокой весной, да и то на пару недель. С течением времени вышло так, что с интервалом в три года, мои дети находили себе там вторую половину. Сначала старшая дочь, через три года средняя, и через следующие три года сын. И каждый раз я являлся, как говориться к шапошному разбору. Меня просто ставили перед фактом, что всё уж обговорено, свадьба неизбежна, молодые любят друг друга, и их союз, что крайне важно, одобрен высшим светом. От меня требовалось лишь благословление и деньги. – Да, согласна, с такими обстоятельствами не поспоришь. Извини, а семьи дочерей тоже на твоём содержании находятся? – с осторожностью спросила Катя. – Частично. Девочки привыкли жить ни в чём себе не отказывая, но их запросы оказались мужьям не по карману. Вот и приходиться время от времени наполнять этот самый карман. – Не понимаю! – резко сказала Катя, и откинув одеяло, встала с кровати. Надев пеньюар, она села за туалетный столик, и расчёсывая полосы, продолжила разговор на очень важную для неё тему. – Твои финансовые отношения с детьми меня, конечно, не касаются, и всё же… Объясни, как такое возможно? Содержать свои семьи за счёт отца, но при этом отказать ему в такой малости, как встреча? Интересно, какое чувство свойственно испытать твоим детям, если бы им стало известно, что они чуть не погубили тебя? Заметив уныние и стыд в глазах графа, Кате захотелось поддержать его, поэтому, покинув место за туалетным столиком, она села к нему на колени и крепко обняв, несколько раз чмокнула в щёку. Они долго сидели обнявшись, не догадываясь, что сейчас думают, об одном и том же. Дементьев заговорил первым. Он предложил то, о чём его хотела просить Катя. С той лишь разницей, что у каждого была на то своя причина. – Я знаю, ты очень хотела посетить Италию, хотела увидеть Рим и Венецию, но будет лучше если мы как можно скорее вернёмся домой в Петербург. Боюсь я за тебя, и за Павла боюсь. Кто ж знает, что у него на уме? Натворит дел… Я попрошу тебя прочесть все его письма, поскольку важно знать, чего он от тебя добивается? Выслушав Александра Васильевича, Катя охотно согласилась с ним, но попросила не торопиться с отъездом, покуда она не завершит одно очень важное дело. Её просьба заинтриговала графа. Заметив удивление на его лице, хитро улыбаясь, Катя сказала. – Письма я обязательно прочту, но, наверное, уж завтра, а сейчас тебя ждёт сюрприз. Я мигом, – и выбежала из спальни. Через несколько минут двери спальни распахнулись. Вытянув вперёд скрещенные на запястьях руки, Катя вошла, ступая медленно и величаво, словно королева. Фата, ради которой и был устроен этот показ, закрывала её лицо, а со спины падала на пол, и медленно следуя за хозяйкой напоминала лёгкую снежную позёмку. – Ну, что скажите? Мне идёт эта фата? – громкой восторженной интонацией спросила Катя, остановившись посередине комнаты. Ничего подобного граф увидеть не ожидал, и потому смотрел широко открытыми глазами. Ему никак не удавалось собраться с мыслями и потому вместо слов восхищения задал вопрос. – Откуда она у тебя? – Что значит откуда? – услышал он, сказанную в ответ, резкую фразу. После чего, закатив глаза, раздосадованная Катя плюхнулась в кресло, не обращая внимания на фату, шлейф которой тянулся через всю комнату. – О прости, прости моя дорогая! Прости меня, дурака! Ну конечно же фата великолепна! Она тебе очень, очень к лицу! – говорил Дементьев, аккуратно сворачивая шлейф. Желая исправить допущенную им ошибку, он положил огромный шар шлейфа подле Катиных ног, и встав на одно колено принялся целовать ей руки. – Но обидно же, чёрт побери! Я три часа выбирала себе платья и фату, а вы… – постепенно успокаиваясь, млея от поцелуев сказала Катя. – Платья? Какие платья милая? – не понимая о чём идёт речь вновь спросил Дементьев, продолжая покрывать поцелуями её плечи и шею. – Свадебные платья, Александр Васильевич, свадебные. Я выбрала в салоне два платья и фату за которые вам следует заплатить. Но это случиться лишь через несколько дней, когда платья будут посажены по моей фигуре и доставлены сюда в отель. – Понял, вот теперь всё понял, и всё оплачу, – ответил Дементьев, расплывшись в широкой улыбке. Сомнения по поводу их свадьбы были развеяны, и теперь, он всеми силами пытался загладить свою вину. – Так те три часа за которые я чуть с ума не сошёл, ты провела в свадебном салоне? Ты ж моя хлопотунья, умница моя. А я себе что только не на придумывал… Александр Васильевич был прощён сразу, как только пообещал Кате купить пару бриллиантовых гарнитуров для её свадебных туалетов. -– Утром следующего дня, первым делом Катя прочла все письма от Павла, и ужаснулась. Если в первых он описывал высокие чувства, возникшие у него при виде её, и просил о встрече на правах будущего родственника, то в последующих, поскольку оставался без ответа, с нарастающей раздражительностью и злостью, бесцеремонно оскорблял отца, и уже не просил, а требовал от Кати повиновения и незамедлительной встречи. Катя настояла, чтобы Александр Васильевич сам прочёл эти письма, поскольку пересказать их содержание, было выше её сил. Придя в ужас от прочитанного, он счёл нужным просить Катю о следующем. – Павел не должен знать ни даты, ни часа нашего отъезда. Его следует успокоить, убедив в возможности вашей встречи. Для этого, как только нам станет известен срок отъезда, ты напишешь на конверте от его последнего письма дату дня, когда нас уж здесь не будет и час, допустим, шесть вечера. А место встречи укажи в порту на причале. В это время там всегда многолюдно, и легко затеряться среди отплывающих и прибывающих. Это будет звучать убедительно, во что он непременно поверит. Мы же будем уже не досягаемы. После сказанных им слов раздался стук в дверь, и посыльный вручил графу срочную депешу из Петербурга. По мере прочтения, по всей вероятности, очень важного письма, Дементьев всё больше и больше расплывался в широкой улыбке, и наконец радостно закричал. – Катя, Катенька! Вот, смотри! Это письмо от моего адвоката. Он сообщает, что вопрос с разводом решён и заседание по поводу расторжения брака может состояться в самое ближайшее время. Видишь, видишь, как всё обернулось! Нам нужно возвращаться как можно скорей! По поводу неожиданного радостного известия Александр Васильевич велел принести шампанского. С упоением глядя в огромные зелёные глаза любимой он произнёс тост. – Будем надеяться, что по возвращению домой, наши дела устроятся наилучшим образом. – Я уверена, что так оно и будет! – кокетливо улыбаясь ответила Катя, чокаясь с бокалом графа. Им не суждено было узнать, что сёстры Павла, прознав о его нешуточном увлечении невестой отца, сообщили об этом матери, и та, дабы укротить сына и сохранить его семью, подала прошение епархиальному начальству с просьбой ускорить процесс её развода с мужем. –– Прошло несколько дней, и свадебные платья в безупречном виде, были доставлены в отель, самой владелицей салона. Помимо этого, мадам Эмма, преподнесла Кате очень милый презент, флакончик парфюма, которого, по её словам, покамест нет ни у одной из Российских дам. Когда же все хлопоты были позади, билеты на завтрашний поезд лежали на столе, а конверт от последнего письма Павла с указанием даты и места встречи находился на пути к адресату, выйдя на балкон, Катя заметила, что погода любезно дарит им на прощанье чудесный вечер. Прогуливаясь по Английской набережной в последний раз, Дементьев и Катя познакомились с художником, накануне приехавшим из Москвы. После полуторачасового общения этот господин сокрушался по поводу их завтрашнего отъезда, потому как лишался возможности запечатлеть на своём полотне, неповторимый образ Екатерины Степановны. А затем, недолго думая, высказал желание самому приехать в Петербург, ежели мадам согласиться позировать. Эта идея очень понравилась Александру Васильевичу, однако он смог уговорить Катю ответить согласием на предложение господина художника, лишь после признания в том, что её портрет станет для него самым желанным свадебным подарком. На следующий день около полудня Дементьев и Катя сидели в двухместном фешенебельном купе железнодорожного состава, следующего по направлению Ницца – Петербург. На протяжении всего пути, в короткие промежутки между приёмом пищи, сном, и обсуждением возможных вариантов их свадебного торжества, они наслаждались великолепными видами, возникающими за окнами вагона. Глава XXXIX По возвращению в Петербург, дела у Александра Васильевича, по началу шли как по маслу. Развод с упругой состоялся, а главное, ему удалось устроить так, что отбросив неприязнь и накопившиеся обиды, они смогли расстаться довольно дружелюбно. Анна Николаевна была удивлена, что мужем ей было отписано около шестидесяти процентов их общего состояния, однако возражать не стала, а даже наоборот. Войдя во вкус и воспользовавшись добрым расположением уже бывшего мужа, а также его постоянным отсутствием в доме, графиня не сочла зазорным приказать уложить в ящики для отправки в Ниццу, большую часть посуды, столового серебра, картин, подсвечников, ваз, скульптур, и много ещё чего, что украшало их дом на протяжении многих лет. Через три недели после развода, Александр Васильевич сопроводил Анну Николаевну на вокзал, и посадив в вагон заверил, что самолично проследит за отправкой её имущества в Ниццу, где в окружении детей и внуков, она решила провести остаток своей жизни. Тем временем, Катя была занята собой, готовясь к предстоящей свадьбе.