- не повторит ли она ошибок Тамары Борисовны? У неё моя кровь, высшее образование и прекрасное начало карьеры – в окружении умных и деловых людей сумеет ли она противостоять дурной наследственности? Я не теряю надежды, хотя понимаю: любая попытка открыть ей глаза на мизантропию её матери может обернуться крахом наших с ней отношений. Может быть, она сама во всем разберется? Мне хочется, чтобы дети мои – раз уж время такое пришло – были не просто толковыми, проницательными и продвинутыми, а имели в жизненной заначке твердую руку, крепкую хватку, холодный расчет, гибкую совесть и достаточно честолюбия, ведущего к цели через препятствия. Однако с некоторых пор меня преследует упорная мысль – дочь во мне разочаровалась. Я не подал ей примера блистательной карьеры. Наоборот, надвигается мысль – типичный неудачник её отец. Мать хоть и не хватает с неба звезд, но много лет работает педагогом и пользуется определенным авторитетом у коллег и учеников. Меня же постоянно одолевают сумасбродные идеи – то открыть несуществующее предприятие, то стать владельцем магазинов, то котельную приватизировать… Теперь решил добиться чего-то в литературе. Но то, что пишу я, дочери не интересно: её пока занимают ироничные детективы Донцовой. Я не навязываюсь, но наблюдаю за прогрессом её увлечений. А она – за моей деградацией? В нерводробительных томлениях прошла неделя. В субботу поднялся с дивана окрыленный желанием – скорее к лиственнице: она подскажет, она непременно поможет мне во всем разобраться и успокоит душу. Я ни грамма не сомневаюсь, что от этого древа (не зря же оно стало тотемным) на меня исходит излучение, которое проникает в нервы и мозг, влияет на ход мыслей, подсказывает решения… Чары леса… Они действительно существуют и проникают в душу. Решительно проникают. Я чувствую это на себе, каждый раз когда в нём бываю. К примеру, вошло в привычку бегать к лиственнице одной тропинкой – деревья, кусты да и дорожка сама всё те же что и вчера, а все-таки что-то за сутки произошло. Что-то изменилось в ландшафте по принципу – всё течет, все изменяется. А за неделю отсутствия это очень заметно. Я бегу, ритмично дыша, продвигаюсь по тропинке вперед. Но иногда в душу закрадывается подозрение – иллюзия, почти осязаемая в своей настойчивости – что я подпрыгиваю на месте, а Земля, вращаясь, движется мне навстречу, меняя ландшафты. Ритм бега дурманит – сотни раз то левая нога впереди, то правая. Сотни раз напрягаются мышцы, сотни раз вдыхается в легкие воздух. В нём пьянящий кислород поля, Займища и смешанного леса. Может быть, и отсюда тоже приходят силы и просветление в мозгу? Во всей этой церемонии утренней пробежки к лиственнице есть что-то неестественное – я чувствую себя как бы перенесенным в другой мир, в новое измерение. Это вызывает странные ассоциации. Пойму ли когда-нибудь запутанную связь явлений природы и собственной психики? Вот за что я люблю смолистый запах леса? Не за то ли, что зимой и летом он наполняет тело живительной силой? Я готов его пить огромными порциями – так, чтобы лёгкие затрещали. Мне благодатно становится от этого пьянства. После тридцати минут бега опьяненный озоном любитель одиночества наконец-то в заповедном уголке, где стоит единственная лиственница нашего леса. А чтобы потрясение от экзотичности ландшафта было ещё сильней сбоку к ней притулилась кленовая роща. Но и это не последнее из чудес. Чуть поодаль заброшен фруктовый сад… И дальше берёзово-сосновый лес распростерся привольно, путая все следы – прекрасный, как мечта, и почему-то всегда безлюдный. Здесь можно жить счастливо, в нерушимом согласии с самим собой и Природой,. Здесь у меня свой собственный мир. Здесь в голубом детстве мы с друзьями построили свой вигвам в густом кусте тальника – здесь мы играли в индейцев, уплетали добытую дичь у костра и отдыхали в тени листвы; здесь мы мечтали; здесь мы познали чары природы и были счастливы, как никогда. Все сказки, прочитанные нами, разыгрывались в этом лесу – в глухой, таинственной чаще, где в августе рядом с великолепной лиственницей можно найти вкусные яблоки и сладкий кленовый сок ранней весной. В этом безлюдном уголке леса с помощью нашего воображения происходят волшебства и чудеса, бродят кудесники и необычайные звери, осуществляются все мечты. С детской поры и до последнего времени во всех походах и пробежках меня сопровождала наша собака – ласковое и преданное существо. Конечно с годами они менялись, но неизменно оставались привязанными не только к будке цепью, но и ко мне – безмерно, самозабвенно, почти рабски. Не за то что я какой-то выдающийся кинолог, а за наши совместные визиты в лес и к лиственнице. М-да… Симпатичный четвероногий бродяга. Я не любитель держать собаку на привязи, но не смел ослушаться маму. После её смерти – отвязал очередного Моряка. И он погиб, шныряя возле дома, отравленный соседом. Ему-де, псина мешки потрошила, выставленные за ворота для мусоровоза… Не знаю, так ли это. В моем представлении, у моей отравленной собачки была благородная натура. У ней не было ни на грош обычной собачьей агрессивности – если идет чужой человек, то обязательно надо облаять. Пёсик отличался доброжелательностью и тоской по лесным прогулкам. Большой бродяга. За что сосед на него и окрысился – собака должна сидеть на цепи. А мы с дворнягой привязались друг к другу, и надеть на него ошейник рука не поднималась. Нас связывало нечто большее, чем обычная дружба человека с собакой – наверное, это какая-то общность склонностей. Пёсик бегал со мной по субботам, выезжал с нами на машине, когда я отправлялся с семьёй за грибами. Когда был дома и занят хозяйством, он крутится возле меня. Ночью он это хозяйство охранял – не порвет недоброго человека на части, но обязательно остановит громким лаем. И встречает его на дальних подступах… Перед смертью мамы он выл – громко, прерывисто, страшно. Теперь я знаю, как плачут собаки. И вот её у меня не стало. Жалко до слез… Сегодня я бегу к лиственнице в одиночестве и, завидя её, перехожу на шаг – прислушиваюсь. Нерушимая тишина наполняет лес. Листья берёз и стебли травы не шелохнутся, отходя от ночного сна. А вон и роса блестит – всё обещает хорошую погоду днём. В этом великом лесном безмолвии слышны только мое дыхание и шорох шагов. Я ступаю чутко и тихо, словно призрак, боясь спугнуть тишину леса. Наконец, тотемная лиственница. Опускаюсь на колени и упираюсь лбом в ствол. Ладони тоже на шершавой коре древа. Шепчу: - Я хочу тебе кое-что рассказать. Я в разладе с собой. Грызет меня совесть. Меня постигла неприятность. Что посоветуешь? Как поступить? Обращаюсь с мольбой к Природе. А посредником для общения служит лиственница – так уж сложилось в традицию… И ничуть не сомневаюсь, что все произошедшее между мной и Тамарой Высшей Силе уже известно. Я только довожу ей своё состояние, что меня мучает и обращаюсь за советом… Но общения не получается – я не чувствую связи с Природой, не ощущаю излучения лиственницы, даже гула высокой кроны, который присутствует и в безветрие. Вместо этого вдруг осязаю безмерную, почти неземную безмятежность, разлитую повсюду – в благоуханном летнем воздухе, в солнечных лучах, пробивающихся сквозь хвою и листу, в лесных полянках и чащобах, полных спокойствия и доверчивости. Передо мной спокойствие Рая. Рая? Да! Усиленно и настойчиво возникает мысль, что именно здесь можно было бы жить счастливо, в нерушимом согласии с самим собой и природой; именно здесь можно было бы быть тихим, добрым и сильным человеком – без потрясений, без дурных страстей… И ещё одно ощущение объемлет душу мою – необыкновенное, властное чувство свободы. Весь этот лес для меня только создан – я могу упиваться его могучим очарованием до пресыщения, купаться в его богатствах, питаться вволю всем, что он дает. Безлюдный, он сейчас – моя исключительная собственность. Могу созерцать окружающие чудеса так, словно они мои, и, насытившись, в любую минуту уйти без сожаления, будто Крёз из своей сокровищницы. Не знаю, влияние ли это чистого лесного воздуха и его просто фантастического аромата или все-таки лиственница так подействовала, только ясно, что мною вдруг овладевают упоительная радость и невозможная прежде бодрость. Не получил я ответов на свои вопросы, да и не нужны они теперь стали. Я теперь думаю о другом. Места здесь здоровые. Живительный воздух, высокое небо, солнечные поляны, разнообразная зелень леса, спокойствие птиц и мелких зверушек – всё это признаки доброго здоровья и порядка в природе. Почему я этого раньше не замечал? В шести шагах от тотемной лиственницы растет молоденькая сосеночка – красивая, стройная малолетка. На её ветку садится птичка – пестренькая, невзрачная, на воробья похожая, но, по-моему, это соловей. Я встаю, подхожу, а гостье хоть бы что – не улетает. Подхожу ещё на шаг, уже почти могу дотянуться до неё – не боится. С удивлением гляжу на отважную малышку. Смелая пичужка доверчиво смотрит на меня. Наверное, это птенец соловья. Скоро, возможно к концу лета, он запоет – а пока порхает на неокрепших крыльях, учась летать, и знакомится с окружающим миром. Это знакомство наполняет душу гордостью и огромным удовлетворением. Ведь сейчас возникает мост дружбы между мной, человеком, и крылатым обитателем леса – мост, которого мне всегда не хватало. Жаль, что мне нечего предложить пичужке – ну, не комаров же для неё ловить, в самом деле – эта гостья дорога мне. Неприятна лишь одна мысль – будь со мной моя собака, этой бы встречи с пернатым не получилось. А пёсика моего отравили. Печально… Отдохнув, наглазевшись на меня, птенчик соловья вспархивает и улетает в чащу. Но лесные знакомства на этом не заканчиваются. На стволе поваленной сосны вижу бурундука. Увидев меня, он замер, прислушался. Замер и я. Потом он отправляется дальше по стволу и исчезает за ним. Я подхожу. И он появляется – идет обратно. По-видимому, прогулка по стволу упавшей сосны доставляет ему особенное удовольствие – он представляет себя белкой. Я присел на ствол. Бурундук, видя препятствие, остановился и внимательно меня разглядывает. Мне и его нечем угостить. Вдруг моего визави охватывает тревога. Мгновение – и его будто ветром сдуло: он исчезает где-то за стволом в высокой траве. Что его так встревожило? Сижу на поваленной сосне, верчу головой. Лиса! В шагах тридцати – то сунет нос к земле, принюхиваясь, то вскинет голову, озираясь – движется в мою сторону. Наконец, наши взгляды встречаются. Глаза в глаза – говорят в таких случаях. Патрикеевна не видит во мне беды – я сижу в расслабленной позе, со мной нет ружья. Ещё поглазев на меня, она продолжает свой путь. Лиса на охотничьей тропе… На опушке за тем же занятием застал большую серую ворону. Она кружит над одним местом, хрипло каркая – что-то увидела, но кого-то боится. Подхожу – это ёжик. Но вороне ёжика не взять. Значит, где-то притаились маленькие ежата – ещё неколючие и потому беспомощные. Родители – их единственная защита. И ёжик шипит, дрожит как в лихорадке, отпугивая ворону, и не спешит свернуться в клубок. А что? Ежу под силу одолеть взрослую крысу, а уж ворону – только попадись в острые зубы… Я в раздумьях – продолжить свой путь или помочь ежу прогнать серую воровку-разбойницу? Побеждает мудрое правосудие природы – каждому своя судьба. Иду дальше своей дорогой, убеждая – ещё неизвестно, как поведет себя ёжик, свяжись я с вороной. Для него человек – тоже угроза его потомству: он же не знает, что я – пацифист… Впрочем, приключения того утром на этом не заканчиваются. Я уже бежал полем по направлению к дому по едва приметной тропинке в траве – рысцой, ни о чем не думаю, с одной лишь благостью в душе. Вдруг камнем под ноги падает с неба жаворонок – ну, едва я его не растоптал. Благо – бежал неторопливо и вовремя успел остановиться. Что за напасть приключилась? И тут же ответ – едва не тюкнув меня по темечку, ястреб со свистом разрезал крыльями воздух над моей головой. - Ух, ты гад! – машу ему вслед кулаком. А жаворонок сбился в комочек меж кроссовок моих и головку прячет. Так бы взял пташку в руки, принес домой, накормил. Но я жду, когда он придет в себя от страха и улетит в свои просторы. Так и случилось минуту спустя. А когда у околицы перешел на шаг, меня провожали задорные трели из-под небес. Глава 5 Кровные узы и друзья детства Прошел год после смерти мамы. Я сам затеял с сестрой разговор о разделе наследства. - У меня нет денег, чтобы выкупить половину дома. Будем продавать? - Будем, - согласилась Людмила. - Но мне надо где-то жить. Давай поступим так – я дам объявление в газету: «Меняю дом с приусадебным участком на однокомнатную квартиру с доплатой». Полуторку мне, доплату тебе. Сестра и на это согласилась. Мысль о продаже отчего дома повергала в глубокое уныние, но куда деваться – наследство общее, его надо делить. Вот если бы сестра согласилась оставить усадьбу родителей за нашим родом, я был готов на любой переезд. К примеру, в доме напротив живет с семьей внук бабы Груши. А по соседству Нина Грицай управляется в огороде покойных родителей. И Ломовцовы не продали отчий кров. Если только захотеть, всегда можно что-нибудь придумать. А мы продаем… Не знаю, кому как, лично мне понятие «родительский дом» укоренилось в душе так глубоко, что продажа его просто не приходила на ум. Без «начала начал», как в песне поется, не может быть жизни, как нет человека без дыхания. М-да… Отчий кров, наследство, малая родина… Никогда, вероятно, в этих словах не звучало столько злой иронии, как сейчас, при наших обстоятельствах. Ведь наследуем мы не только сберкнижки, недвижимость, тряпки, машины – это ещё и память о тех, кто это нажил или построил. Как же с нею-то быть? Сказать «спасибо» покойным родителям и забыть? Но мне не хотелось без повода думать о сестре дурно. На мои объявления в газете поступил лишь один звонок. Девушка из села Хомутинино предлагала обменять трехкомнатную квартиру в медгородке на наш дом. Естественно, без доплаты. - Давай обменяем, - предложил я сестре. – Потом трехкомнатную квартиру разменяем на две полуторки – одну мне, другую тебе. - Мне нужны только деньги, - настаивала сестра. - Продашь. Но Людмила на обмен не согласилась. - И что будем делать? Но она отмолчалась. А через несколько дней позвонил племянник Андрей. - Дядька Толик, давай продадим бабушкин дом и купим тебе полуторку. Так будет надежнее и быстрей. - Если ты знаешь, как это делать – карты в руки. - Управлюсь за две недели. Похоже, он уже начал хлопоты. Ведь свои деньги от продажи дома Людмила обещала ему. А единственный сын её давно мечтает о новой машине. Как бы то ни было, дней через десять он позвонил снова и озвучил день, час и место встречи покупателя, продавателей и риэлтера. Наверное, осмотр дома и прилегающей усадьбы заинтересованными лицами проходил в моё отсутствие. Сообщил об этом сестре. - Я желаю тебе добра! – с отчаянием в голосе сказала она. А я задумался. Вот блин, дурная привычка думать по поводу и без – просто какая-то чесотка души! И нашел единственный выход в сложившейся ситуации – напиться. После нескольких рюмок навалилась странная слабость. Голова закружилась, растревоженные мысли отказались повиноваться, к горлу подступила тошнота. Быть может, это воздействие алкоголя? А всего вернее – наступившего стресса. Под его давлением мне вдруг стало бесконечно, до болезненности одиноко. Что за люди меня окружают? Желают ли они мне добра? В полумраке вечера нахлынувшие видения стали как живые, и это тоже причиняло мне муку. Внезапный страх пред чуждостью и враждебностью окружавших меня людей, их непонятого мною мира доводил до отчаяния. Никогда ещё не был так близок к мысли о самоубийстве. И это совсем не шутки. Надо мной вдруг повисла реальная опасность, разверзлась пропасть, жизнь повисла на волоске. Я не раз рисковал головою – и на службе в морчастях погранвойск, и в своём гражданском существовании. По совету отца даже вел счет звонкам с Того Света. Первый раз это случилось, когда мы ехали в Южноуральск и меня, совсем малого ещё тогда, вышибло из сидения мотоцикла – отец чудом поймал летящее мимо него тельце наследника. Годом позже уснул в густой кукурузе на уборочном поле, и комбайнер заглушил двигатель в тот самый момент, когда ножи жатки приблизились ко мне на расстояние спичечного коробка. Потом были драки и финки бандитов, приставленные к груди, где билось отважное (я так думаю) сердце. И много ещё чего. Но никогда не возникало желания наложить на себя руки. Как же такое могло случиться? Ведь о продаже родительского дома мы начали разговоры с сестрой давно и серьёзно. А теперь страшная тоска сжимает тисками сердце – тоска по дому, построенному моими родителями; по дому, долгие годы служившим уютным надежным кровов нам всем; по дому, являвшемуся по сути моей малой родиной… Я пил и пил беспробудно… и только лишь на третий или четвертый день почувствовал усталость от водки и вернулся к жизни – вновь стал чувствовать и понимать происходящее вокруг меня. Заставил себя сбегать к лиственнице. От бега, наверное, кровь снова запульсировала в жилах, принося отрезвление. Пышная красота природы опять радовала взор и сердце. Прислонился лбом к стволу шершавому, упиваясь благоуханием смолы, и это показалось мне прикосновением к самой жизни. Живительный поток тепла, силы, радости, тревоги и грусти передался от тотемного древа в мою душу. Дома, позавтракав, обнаружил на мобильном телефоне кучу неотвеченных звонков от Насти. Беспокоится дочь – почему не еду? Могла бы и навестить… Впрочем, не надо. Не стоит ей видеть меня в таком состоянии: все свои беды надо пережить самому.