– Остановите его, Антуанетта, не то он целый час будет воспевать нам швейцарских коров… Едва лишь с порога прозвучал мелодичный голос госпожи де Полиньяк, как Мария-Антуанетта, мигом изменившись в лице, бросилась навстречу своей подруге: – Габриэль, ну наконец-то! Фаворитка неспешно подошла, свежая и розовая; из-под волос, специально зачесанных на лоб, ласково смотрели блестящие глаза. На ней было светло-коричневое платье-полонез, поднятые передние полы которого открывали нижнее платье небесно-голубого цвета, а очень тесные рукава были покрыты тонкой золотой сеткой. Королева суетилась вокруг подруги с предупредительностью любовника, встречающего свою давно ожидаемую пассию. – Злюка, вы заставили меня ждать, – пожаловалась она, – и заслуживаете того, чтобы я вас разлюбила… Проходите, садитесь поближе к огню… О! какое прекрасное на вас платье и какого миленького цвета! Госпожа де Полиньяк отступила на несколько шагов, чтобы Мария-Антуанетта могла полюбоваться ее полонезом: – Новый модный цвет. Цвет бедра блохи… Внезапно лицо королевы исказилось. – Ах, Габриэль, не напоминайте мне про эту тварь. – Неужели они поселились в вашей постели, мадам? – с невозмутимым видом осведомился Безенваль. – Они у меня… в печени сидят! – ответила Мария-Антуанетта дрожащим от гнева голосом. Удивленная фаворитка поджала губы: – Не понимаю, мадам, что в моих словах вызвало столь сильное ваше недовольство? Ведь сам король так окрестил этот цвет, верно? – Вот именно… Когда несколько месяцев назад я показывала ему новое платье, пошитое мне мадемуазель Бертен, то спросила: «Как оно вам нравится?» Он прищурился и буркнул: «Ну!.. цвет блохи». Слово услышали в прихожей, и назавтра все продавцы модного товара выложили вещи блошиного цвета. С тех пор вопрос изучили в деталях, определили нюансы между молодой блохой и старой, брюшком блохи и спинкой… А сегодня в «Бычьем глазе» нашли вот это… И естественно, сразу же притащили мне. Мария-Антуанетта нервно открыла свой секретер и вынула из него бумагу, которую протянула Безенвалю: – Читайте… Эта мерзость с претензией именуется «Придворными новостями». Пока барон разворачивал свиток, госпожа де Полиньяк, точно кошка, подкралась к нему и, встав на цыпочки, заглянула в лист блестящими от любопытства глазами. Взгляды обоих упали на стишок следующего содержания: Коронованная чета Одержима блохами. Каждый на свой манер. Королева скачет, как блоха, А король, видать, ловит блох Вместо того, чтобы исправить крайнюю плоть. – Какой ужас! – воскликнула госпожа де Полиньяк. – Какая гнусность! – подхватил Безенваль с возмущением, выдаваемым его раздувшимися ноздрями. – И это не всё, – сказала Мария-Антуанетта. – Появилось двадцать четыре куплета того же сорта. – Худшей мерзости даже не придумаешь, – заявил барон. – Неужели вы оставите их безнаказанными? Королева энергично покачала головой, и бриллиантовые серьги-подвески, стоявшие ей «каких-то» четыреста шестьдесят тысяч ливров, окружили ее голову мстительным свечением. – Негодяя, сочинившего эту дрянь, будут искать. Если это мужчина, его отправят в Сен-Лазар, и, клянусь вам, он выйдет оттуда не скоро! А если женщина, наказание уже придумано: ее две недели подряд на два часа ежедневно будут выставлять у позорного столба на Новом мосту. Госпожа де Полиньяк нежно обвила рукой шею Марии-Антуанетты и поцеловала ее в щеку. – Вы правы, надо преподать им урок, – сказала она. – Только успокойтесь, не то вам станет плохо. – И все это по вине короля, – продолжала королева. – Если бы он вел себя как нормальный мужчина, никто бы не лез в нашу семейную жизнь. Я едва ли не каждый день терплю подобные унижения. Позавчера я ужинала вместе с ним в его покоях и в шутку стала кидать в него шарики из хлебного мякиша. Он повернулся к господину де Сен-Жермену, военному министру, присутствовавшему там, и спросил: «Что бы вы сделали, граф, если бы вас начали так бомбардировать?» Сен-Жермен, который не выбирает выражений, ответил: «Все просто, сир: заклепал бы жерло вражеского орудия…» Безенваль и госпожа де Полиньяк одновременно фыркнули со смеху. – Вы находите это смешным, – обиженно сказала Мария-Антуанетта, – а я бы хотела увидеть вас на моем месте. Я не знала, куда деваться… – А что на это сказал его величество? – спросил барон, неожиданно заинтересовавшись. – Он? Вместе со всеми громко расхохотался, как болван, каковым и является. Но давайте поговорим о чем-нибудь менее грустном… Пойдемте, я хочу вам кое-что показать. Она повела своих гостей в соседний кабинет. На столе стоял какой-то предмет, напоминающий кукольный домик. – Это восковая модель театра, который Мик построит мне в Трианоне, – объяснила королева. – Видите, здесь все есть, вплоть до двадцати четырех маленьких лампочек, освещающих его. Фаворитка и Безенваль с любопытством наклонились над детально представленным белым с золотым залом с галереями, шелковыми драпировками и обтянутыми синим бархатом креслами и сценой, над которой разместился вензель королевы. – Какая прелесть! – воскликнула госпожа де Полиньяк. – Ведь правда? – заметила Мария-Антуанетта, чьи глаза блестели от удовольствия. Ее мозг обладал счастливой способностью моментально переключаться с неприятных тем на более радостные. – Мик мне обещал, что все будет готово к будущему году. Я прикажу ускорить работы, сад уже вырисовывается… Ах! Мне не терпится поскорее все завершить, чтобы я могла там поселиться. И больше никаких пышных переездов в Марли, в Компьень и Шуази! Я хочу иметь только одну летнюю резиденцию: Трианон! Мы будем там в своем кругу, и обещаю, скучать не… В чем дело, мадам Кампан? В комнату неслышно, точно мышка, вошла молодая женщина, поднявшая на королеву острую мордочку с тонким носом и маленьким полным ртом. – Мадам, – сказала она, – господин де Водрёй спрашивает, можете ли вы его принять, он должен сообщить вам нечто важное. – Конечно, пусть войдет. Через мгновение в комнату вошел Водрёй. – Чума! Мой дорогой граф, – вскричала Мария-Антуанетта, протягивая ему руку, – какой на вас роскошный жилет! Сколько вышивки! – Мадам, – напыщенно объяснил Водрёй, – это аллегорический жилет; если вы посмотрите на него вблизи, то увидите, что он изображает одну из моих плантаций на Сен-Доменг[33], с пальмами, негритянками и всем, что положено, вплоть до обезьян и попугаев. Мария-Антуанетта заметила, что он обменялся взглядами с госпожой де Полиньяк, и подтолкнула его к молодой женщине: – Где моя голова? Ну, поцелуйтесь же! Ладно, я закрою глаза, а вы, Безенваль, повернитесь лицом к стенке: эти игры вам уже не по возрасту. Барон распрямился во весь свой немалый рост и вперил в королеву горящий взгляд: – Если ваше величество бросает мне вызов, я готов немедленно дать опровержение вашим словам. Мария-Антуанетта рассмеялась и повернулась к Водрёю, высвободившемуся из пухлых рук госпожи де Полиньяк и выглядевшему сильно возбужденным. – В чем дело? Граф понизил голос: – Мадам, простите, что нарушаю ваш праздник, но я принес дурную весть. Вам, очевидно, неизвестно решение, принятое сегодня на Совете? – Вы прекрасно знаете, – ответила Мария-Антуанетта, – что, если я не спрашиваю, король мне ничего не рассказывает о происходящем там. – К счастью, у Морепа длинный язык… Да будет вам известно, что решено отозвать нашего посла из Лондона. – Что… Де Гина? – Вот уже несколько часов наш друг больше не посол; новость скоро будет объявлена официально. – Как они посмели? – воскликнула Мария-Антуанетта. – О! – огорченно протянула госпожа де Полиньяк. – Устроить такое де Гину, другу, который нам так дорог! Печаль, отразившаяся на ее миловидном лице, потрясла королеву. – Не бойтесь, моя милая, я сумею воспрепятствовать этому. – Боюсь, не было бы слишком поздно, – заметил Водрёй. – Письмо уже отправлено… – Раз все обстоит так, оставьте это дело, – устало посоветовала фаворитка. – Вы ничего не сможете. Что бы вы ни делали, результатом станут лишь разочарование и огорчение; вы же знаете, что Тюрго вьет из короля веревки. Задетая за живое, королева закусила удила: – Это мы еще посмотрим, кто возьмет верх: он или я. Сейчас удобный случай покончить с этим противным субъектом.