Да! И главное – чтобы муж больше не приближался к ней! Когда рассчитываешь на роскошный пир, не довольствуешься жалкими объедками. Коронованный супруг теперь внушает ей непреодолимое физическое отвращение. Она отказывает ему в доступе в свою спальню. Он настаивает, но она не сдается. Он призывает на помощь медицину. Он вошел во вкус супружеских баталий и сгорает от желания поразить мир своими подвигами. Наконец, когда она уже готова уступить, у нее обнаруживается очень своевременная корь, дающая передышку. Она запирается в Трианоне, и первая ее мысль о короле. Только бы он не пришел ее навестить! Говорят, в этом году корь особенно коварна, люди от нее умирают; она никогда не простит себе, если заразит мужа столь опасной болезнью. Растроганный до слез такой заботой, Людовик XVI подчиняется и остается в Версале, вдали от болезнетворных микробов. А Мария-Антуанетта, выздоровев, скучает. Да еще несчастное стечение обстоятельств: госпожа де Полиньяк тоже заболевает. Вокруг себя королева видит только строгие добродетельные лица. Ей нужно оживление, чтобы переносить карантин. Безенваль, Куаньи, Гин и Эстергази приглашены составить компанию их государыне. Они мгновенно появляются! Да, великолепные сиделки! Их лекарства – грубые шутки. Они располагаются в спальне, изгнав оттуда женскую прислугу. Они с удовольствием проводили бы там и ночи, если бы господин де Мерси не добился, приложив массу усилий, чтобы они умерили свой пыл. В одиннадцать часов вечера они покидают свой пост, но ровно в семь утра вновь заступают на него. Они великодушно предоставляют врачам неблагодарное занятие врачевания тела, а на себя берут лечение души коронованной больной. Впрочем, они не отказываются взглянуть и на плоть, так что, если Мария-Антуанетта случайно показывает им некое место, каковое обычно скрывают, они обсуждают увиденное, как просвещенные любители. Но Людовику XVI кажется, что карантин слишком затянулся, и он требует свою супругу. Проинструктированная Мерси и Вермоном, королева соглашается принять супруга, но только так, чтобы он не заразился. Свидание происходит. Мария-Антуанетта появляется на балконе, тогда как король стоит внизу, на твердой земле и свежем воздухе. Беседа продолжается несколько минут. Спрятавшись за шторами, Куаньи, Безенваль, Эстергази и Гин фыркают от смеха и держатся за бока при виде этого коронованного трубадура, которому недостает лишь гитары, чтобы исполнить серенаду. – Дорогое мое сердечко, – сказала Мария-Антуанетта между двумя вздохами, – если бы вы знали, как я скучала без вас эти два месяца! – Мне вас недоставало не меньше, моя нежная подруга, – ответила госпожа де Полиньяк с небрежной мягкостью, – но эта поездка, как уверяли, необходима для моего здоровья. – Не всегда следует верить докторам, Габриэль. В конце концов, главное, то, что вы не скучали. Впрочем, вы были в компании с любезными Водрёйем, Куаньи и его последней пассией. – Куаньи и госпожа де Шалон обожают друг друга. На них приятно посмотреть. – Я рада за них; по крайней мере, воды Спа пошли им на пользу, в отличие от вас, моя милая, потому что вы по-прежнему плохо выглядите. Фаворитка взглянула на свое отражение в висящем напротив зеркале. – Увы, я сама это прекрасно знаю, – прошептала она. В этот теплый сентябрьский вечер они сидели рядом на канапе в малой туалетной комнате Трианона. Вокруг них подвижные зеркала множили до бесконечности их лица, головка с белокурыми завитками совсем рядом с темноволосой, украшенной пурпурной розой. Чтобы лучше насладиться прохладой, они устроились поудобнее: на Марии-Антуанетте было перкалевое дезабилье, на госпоже де Полиньяк розовая муслиновая сорочка; обе были без чулок, на ногах бумазейные тапочки. Нежным жестом, открывшим ее темную подмышку, фаворитка прижала к своей обнаженной груди голову Марии-Антуанетты. Королева с удовольствием потерлась щекой о свежую атласную кожу. – Вот лучшее место в королевстве, – сказала она. – Король не может похвастаться, что когда-либо слышал от вас подобное, Антуанетта. – Не напоминайте мне о моем муже, моя хорошая, я достаточно насмотрелась на него за последние два месяца. Подумайте только, что по три-четыре раза в неделю я следовала за ним на охоту. Это единственное развлечение, которое он способен мне предложить… – Его величество действительно великий охотник, – иронично заметила госпожа де Полиньяк. – Дальше больше, чем вы думаете, моя милая. Ему просто необходимо загнать и убить несколько несчастных животных. Но ему перестало хватать диких птиц и зверей. Он открыл для себя новый вид охоты в дождливые или слишком солнечные дни: он сбивает палкой кошек с версальских крыш. – Какой палач! – воскликнула фаворитка. – Он устроил такую бойню котов, что мыши скоро станут хозяевами дворца. Ангорский кот господина де Морепа, неосторожно вышедший погулять, так лишился жизни. Морепа был в ярости, он очень любил это животное. Мы были в двух пальцах от смены кабинета. Вот таковы мои развлечения, моя красавица. О, в ваше отсутствие я стала такой серьезной! Много времени занимает моя дочь. Вы знаете, она стала говорить «папа» и ходить в своем манеже? – Милое дитя! Госпожа де Полиньяк произнесла эти слова вялым голосом, глядя на что-то, что видела она одна. Мария-Антуанетта, лежавшая на ее груди и смотревшая на нее снизу вверх, заметила, что ее лицо, прежде яркое, сейчас уже не противостояло победоносно сумеркам, придававшим ему свинцовый оттенок. Под глазами у нее залегли тени, виски пожелтели, губы стали бледными. – Решительно, Габриэль, – сказала королева, – мне кажется, вы больны. Пребывание в Спа не пошло вам на пользу. Вам следовало бы попить ослиного молока и овсяного настоя. Мне это очень помогло. Посмотрите на цвет моего лица… – Ах, здесь не поможет ни ослиное молоко, ни другое лекарство, – угнетенно произнесла госпожа де Полиньяк. Мария-Антуанетта поднялась и взяла свою фаворитку за руки: – Неужели вы действительно больны? Ах, Габриэль, вы от меня что-то скрываете, я чувствую… Что с вами? Госпожа де Полиньяк провела тонкой рукой по лбу, словно смахивая с него терзавшую ее заботу: – Мадам, позвольте мне промолчать и не докучать вам моей бедой… Мария-Антуанетта вздрогнула, ее огромная тревога выразилась в словах: – Она сказала «моей бедой»! Неужели все настолько плохо? Я в страшном волнении… Говорите! Разве я вам не подруга? Неужели вы мне не доверяете? Побежденная такой заботой, фаворитка положила голову на плечо королевы. – Раз вы требуете… знайте, что я беременна. Мария-Антуанетта рассмеялась: – Беременны, вы? Ну, это небольшая беда… А виновный этот повеса Водрёй? Госпожа де Полиньяк мило покраснела и потупила глаза. – Да, – прошептала она. – Бедный друг! Он так нервничает в последнее время! – Что он вам и доказал. – Я не это хотела сказать, Антуанетта. Он больше не владеет собой с тех пор, как у него начались крупные финансовые затруднения. – У него? Я полагала, он богат… – Так и есть, но все его владения находятся на Сен-Доменг, а с тех пор, как мы вступили в войну с англичанами, он не получает с острова ни экю! – Что же вы мне раньше не сказали! Необходимо возместить бедняге Водрёю убытки, это прямой долг короны… Как вы думаете, примет он компенсацию в тридцать или сорок тысяч ливров на время, пока продолжается война? – Он был бы рад, но думаю, что, если это будет исходить от вас, он откажется. – Я поговорю об этом с королем и Морепа… Вот видите, как хорошо вы поступили, доверившись мне, Габриэль… Нет, не благодарите… когда я впервые вас увидела, то дала себе обещание сделать вас счастливой; я стараюсь держать слово. Как и в случае с вашим будущим зятем, графом де Грамоном, я вбила себе в голову, что он, вопреки семейству Сиврак, получит место капитана гвардии, о котором вы для него мечтали, и он его получил. Что же касается приданого вашей дочери, не беспокойтесь, я сама займусь им; и, разумеется, я возьму на себя обеспечение всем необходимым этого ребенка, который уже сейчас доставляет вам столько забот. – Вы самая прекрасная и самая могущественная из фей, что склонятся над колыбелью этого младенца, – смущенно пробормотала госпожа де Полиньяк. – Вот видите, моя милая, со мной решаются все проблемы. Велика беда, что Водрёй сделал вам ребенка; после родов вы станете еще красивее. – Да услышит вас Небо, Антуанетта! Но вы не подумали о том, что эта беременность разлучит нас? Возможно, найдутся такие, кто воспользуется моим отсутствием, чтобы заменить меня в вашем сердце… – Кого вы боитесь? – Я не знаю… Госпожа де Ламбаль… – Она? – пылко возразила Мария-Антуанетта. – Успокойтесь, мое дорогое сердечко! Она опостылела мне со своими требованиями и придирками. – Возможно, ей можно найти извинения, – заметила фаворитка с лицемерным сочувствием. – Ее здоровье оставляет желать лучшего! С ней случаются нервные припадки и конвульсии из-за пустяков. Ее остается только пожалеть… Вы знаете, что она не может даже смотреть на омаров? Так вот, однажды у принцессы д’Энен она заметила одного, нарисованного на картине… И тут же упала в обморок… Королева рассмеялась: – Как забавно! Нарисованный омар! Согласна, это в ее духе; все ее шокирует и ранит. Уверяю вас, Габриэль, что ее общество мне совсем не приятно. – Однако же, вы с ней еще видитесь… – Приходится. Время от времени я провожу с нею несколько часов, но чего мне это стоит! Как я жалею, что поставила ее на то место, которое она сейчас занимает! Если бы я знала!.. Мне следовало подождать; и моей сюринтендантшей были бы вы, моя милая. Госпожа де Полиньяк всполошилась: – Я?.. Но я ничего не хочу; важные должности меня не манят. Мария-Антуанетта растрогалась: – Ах, вы совсем не такая, как принцесса, которая постоянно у меня что-нибудь просит. Разве некоторое время назад она не просила назначить великим адмиралом своего свояка, герцога Шартрского? Выдающийся мореплаватель, который во время битвы при Уэссане[39] спал мертвецки пьяный в трюме своего корабля! Она его ненавидит, но он член ее семьи. Впрочем, себя она тоже не забывает. Представьте себе, она осмелилась попросить моей поддержки в том, чтобы ей подарили поместья в Лотарингии. Эта маленькая операция принесла бы ей шестьсот тысяч ливров годового дохода. – Она требует слишком много, – заметила госпожа де Полиньяк. – Вот именно! Я бы еще поняла ее действия, если бы у нее ничего не было, но ее дом богат… Фаворитка опустила голову и вздохнула. Мария-Антуанетта тут же прижала ее к себе: – Главное, моя милая, не принимайте это на свой счет! Мне было бы неприятно причинить вам малейшую неприятность. – О, мадам, я никому не завидую. Мы бедны, но умеем довольствоваться тем, что у нас есть. Если бы я пожаловалась, то проявила бы неблагодарность к вам. – Оставьте, Габриэль. – Разве вы не были уже слишком щедры к нам? – продолжала госпожа де Полиньяк голосом, дрожащим от волнения. – У меня никогда не хватило бы дерзости просить у вас о столь непомерных милостях; хотя Бог ведает, как мы нуждаемся! Сумма наших долгов… – У вас есть долги? – воскликнула королева. – Не в упрек вам будь сказано, мадам, но положение, занимаемое мною при вашей особе, вынуждает меня к крупным тратам. Я иду на них с радостью и ни о чем не жалею, однако приходится занимать, покупать в кредит… – И много вы должны?