– Увы, не только они! Едва эти мегеры покинули ратушу, как взбунтовалась Национальная гвардия. Несколько гренадеров возбудили своих товарищей. «На Версаль, – кричали они, – перережем телохранителей, топтавших национальную кокарду! А потом свергнем короля…». – А Лафайет? Что он делал? – спрашивает дрожащая королева. – Жалкий генерал больше не управляет своими людьми, мадам. В какой-то момент он пытался их вразумить. «На фонарь!» – крикнули ему и показали веревку. Он позеленел… Я насмотрелся достаточно и уехал. Эти люди – господа положения, их решения не подлежат обсуждению. В данный момент они направляются в Версаль. Присутствующие подавленно переглядываются. – Что же вы мне посоветуете? – спрашивает королева. – Бежать отсюда как можно скорее, – отвечает Ферзен. – От этого зависит ваша жизнь. – Возможно, вы правы, – говорит Мария-Антуанетта, – но мы не можем ехать без короля, решать ему. Тем не менее она приказывает держать кареты наготове, и все ждут в молчании, с сжимающимся сердцем, навострив уши. – Слушайте!.. Это они! Эти слова, полные ужаса, повторяются раз двадцать. Снаружи ветер переходит в бурю, хлещет по оконным стеклом струями дождя. Наконец, промокший и замерзший, возвращается король. Его вводят в курс событий. Собирается Совет, начинаются прения. Неккер предлагает уступить, господин де Сен-При склоняется к тому, чтобы оказать сопротивление, он убеждает своего повелителя уехать в Нормандию, в остающуюся верной провинцию. – Я, король, беглец?.. – шепчет Людовик XVI. – Нет, нет, кто убегает, тот проигрывает. Как всегда, слабый и нерешительный, он не знает, что выбрать. Мария-Антуанетта торопит его и заклинает принять решение. Наконец он соглашается уехать в Рамбуйе, но тут же отменяет это свое решение. Кареты отсылают, двор остается в Версале. Однако король приказывает организовать оборону замка. Фландрский полк выстраивается на площади, а телохранители перед Воротами министров. И вдруг в сгущающихся вечерних сумерках где-то у горизонта возникает гул, он приближается, нарастает, усиливается. Это пришли из Парижа женщины, которых ведут Майяр и Теруань де Мерикур. Промокшие до костей, они приближаются беспорядочно, растрепанные, волосы падают на глаза. Дрожа от гнева, они потрясают ружьями, пиками и палками и выкрикивают слова ненависти к Марии-Антуанетте: – Смерть Австриячке! Смерть шлюхе! Мы отрежем ей голову, мы вырвем ее печень, мы вытащим ее кишки и наделаем из них кокарды! Первый визит они наносят в Национальное собрание. Чтобы успокоить их, Мунье, председатель, соглашается провести нескольких участниц похода к королю. Людовик XVI их принимает, целует самую хорошенькую, обещает им хлеб и заверяет, что подпишет декреты. Тем временем на Оружейной площади телохранители схватились с версальским ополчением и чернью. Они дают ружейный залп, чтобы очистить подходы. Гремят выстрелы, слышны стоны, крики и шум схваток, которые завязываются и прекращаются. Людовик XVI понимает, что совершил ошибку, не уехав в Рамбуйе, но, бросив взгляд наружу, понимает, что теперь это уже невозможно. Часы проходят во все усиливающейся тревоге. Каждую минуту количество восставших растет, их кольцо плотнее сжимается вокруг дворца, и солдаты Фландрского полка, подавляемые числом, отступают. Наконец в полночь приезжает Лафайет с тридцатью тысячами своих подчиненных. Он вплоть до Севрского моста безуспешно уговаривал их повернуть назад. На Парижском шоссе он останавливается, обращается к своему войску с речью, заставляет вновь поклясться в верности нации и королю, а затем идет с докладом к Людовику XVI. Собравшийся вокруг короля двор ждет. Как друг или как враг пришел командующий Национальной гвардией? Он входит, высокий и стройный; его синий мундир с золотыми эполетами, его шляпа с белым пером и трехцветной кокардой блестят от дождя. Мария-Антуанетта смотрит на этого неблагодарного, на его голову с редкими волосами, покатым лбом, орлиным носом, большими глазами навыкате и тонкими губами, и ею овладевает непреодолимое отвращение к человеку, предавшему свой класс и своего государя и теперь размахивающему, точно зажженным факелом, республиканскими идеями, привезенными из Америки. – Вот и Кромвель! – произносит кто-то, когда он проходит через «Бычий глаз». – Месье, – парирует Лафайет, – Кромвель не пришел бы один. Он подходит к Людовику XVI и склоняется перед ним. – Сир, – говорит он, – я принес вам мою голову, чтобы спасти голову вашего величества. Если моя кровь должна пролиться, то пусть это будет на службе моему королю. – Я всегда рад вас видеть, господин де Лафайет, равно как и наших добрых парижан, – добродушно отвечает Людовик XVI. – Идите и передайте им от моего имени эти мои чувства. У всех очевидцев этой сцены вырывается вздох облегчения. Генерал говорит, что ручается за свою армию и берет на себя обеспечение безопасности двора. Король спешит принять эту пришедшую с небес помощь. Решено, что внешние двери замка будут охраняться национальными гвардейцами, а внутренние – телохранителями. Лафайет уходит. Два часа ночи, спокойствие, кажется, восстановлено. Мария-Антуанетта собирается пройти в свои апартаменты, но ее заклинают идти к королю, где она будет в большей безопасности. Она уже готова согласиться, но тут замечает Ферзена, который, стоя рядом, не сводит с нее глаз. Если в момент опасности кто-то должен заключить ее в объятия и спасти, то только он. – Нет, – отвечает она, – я не боюсь… И идет в свою спальню. А тем временем Лафайет, отдав приказы и проследив за их исполнением, уверенный, что королевской семье ничто не угрожает, отправляется спать во дворец Ноай[50]. Версаль погружается в тишину, сорок тысяч мятежников спят крепким сном. Национальные гвардейцы расположились по казармам, церквям и частным домам. Женщины, пьяные от усталости и вина, повалились, где придется, вперемежку с мужчинами; несколько сотен устроились на скамейках Собрания, другие разожгли большой костер на Оружейной площади, на котором изжарили и съели лошадь, а потом тоже завалились спать. Около шести часов начинает светать. Внезапно странный звук вырывает Марию-Антуанетту из сна: глухой топот под окнами. Встревоженная, она приподнимается на своих подушках и вслушивается. С каждым мгновением звук усиливается, бьется о стены дворца. Женщины и пришедшие следом за ними из Парижа мужчины проснулись; они замерзли и голодны. Они собираются в группы, агитаторы выступают с речами, в которых доказывают, что они были обмануты королем, королевой и Лафайетом. Вчерашняя ярость вспыхивает вновь. – На дворец! Бьют барабаны, разворачиваются знамена. Банды врываются во Двор министров, находят малую королевскую дверь запертой, возвращаются назад и через Ворота принцев устремляются в парк в поисках выхода. Проход через Колоннаду охраняют всего несколько солдат, толпа сминает их, заполняет Королевский двор, хватает господина де Ворикура, телохранителя, поставленного часовым у ворот, волочет его, убивает и идет дальше, насадив его голову на пику. Их теперь несколько тысяч, они размахивают пиками, ружьями и саблями, крича: – Смерть королеве! Смерть потаскухе, шлюхе! Убить! Убить! Никакой пощады! – Мы съедим ее сердце! – грозятся женщины. Один из версальских ополченцев, хилый и чернявый, становится во главе штурмующих: – Сюда! Идите за мной к королеве… Словно змея, гибкая и опасная, толпа взлетает по мраморной лестнице. Наверху вход в апартаменты защищают два телохранителя. Их хватают, валят на пол, бьют прикладами. Одному из них, господину де Мьонмандру, удается подняться на ноги; весь в крови, он открывает дверь и кричит: – Спасайте королеву! Призыв услышан. Госпожа Огье, одна из горничных Марии-Антуанетты, запирает дверь второй прихожей на засов. Перепуганная королева встала. – Они здесь, мадам! – кричит госпожа Тибо. – Скорее бегите к королю. Под грохот выбиваемых дверей и крики громил она надевает на нее нижнюю юбку, набрасывает на плечи накидку и увлекает в потайной коридор, ведущий в «Бычий глаз»… Они спасены… Нет, дверь заперта. – Друзья! Дорогие мои друзья, спасите меня! Проходит несколько смертельно опасных мгновений. Наконец королевский лакей услышал стук и открывает дверь. Мария-Антуанетта бросается в спальню Людовика XVI, но его там нет. Что с ним случилось? Но вот и он входит, сопровождаемый госпожой де Турзель; на руках у него завернутый в одеяло дофин. – А моя дочь? – кричит королева. Со свечой в руке она бежит в спальню Мадам Руаяль, будит ребенка и приводит к остальным. Вся семья в сборе. Дворец дрожит от яростного вторжения бунтовщиков, крушащих и грабящих все, что попадается им под руку. Штурмующие наконец добрались до спальни Марии-Антуанетты и, придя в ярость оттого, что нашли ее пустой, кромсают штыками и ножами еще теплую постель. Телохранители тем временем забаррикадировались в «Бычьем глазе». Со шпагами наголо они атакуют, чтобы освободить подступы к нему. Как долго продлится эта отсрочка? Но тут во главе своих гренадеров прибегает извещенный о происходящем Лафайет, разгоняет грабителей, выставляет их из дворца и восстанавливает подобие спокойствия; затем он идет к королю, который совещается со своими министрами. Вся королевская семья собралась в спальне Людовика XVI. Стоя у окна, Мария-Антуанетта наблюдает за толпой, бурлящей на Мраморном дворе. Перед ней дофин, поставленный на стул, играет с волосами своей сестры. – Мама, я хочу есть, – говорит он. – Потерпи, мой мальчик, – отвечает королева, раненная в самое сердце этой просьбой, слабым отголоском громких криков о голоде, сотрясающих дворец. Все присутствующие охвачены мрачным отчаянием. Снаружи мятежники начинают терять терпение, слышатся требования: – Короля! Булочника! Мы хотим видеть короля! Людовик XVI решается показаться. Он хочет что-то сказать, но получается какое-то невнятное бормотание, его голос заглушается ревом толпы. Крики становятся громче: – Да здравствует нация! Короля в Париж! В Париж! Бледный и хмурый, он заходит внутрь, и тотчас слышатся вопли: – Королеву! Булочницу на балкон! Выйди на балкон, потаскуха! Мария-Антуанетта взглядом советуется с Лафайетом. – Мадам, – заявляет генерал, – одна вы можете их успокоить. Ее бьет дрожь, она боится, собирается отказаться; но воспоминание о матери, которая одним своим появлением умела усмирять толпы, заставляет решиться. Она берет за руку сына и дочь и выходит с ними на балкон. – Без детей! – кричат снизу одержимые. – Одна королева! Одна! Она отстраняет дофина и Мадам Руаяль и делает пару шагов вперед, прямая в своем плаще в желтую полоску. Долгих две минуты она стоит над толпой, отбросив назад растрепанные волосы, скрестив руки на груди, подняв голову и презрительно выпятив губу. У ее ног на солнце блещет смертоносный лес сабель, пик и штыков, между которыми сверкают глаза диких хищников. Какой-то мужчина берет ее на прицел. – Стреляй! Стреляй! – кричит женщина. А она не шевелится, словно окаменев, открытая смерти. Ружейный ствол опускается. Повисает долгая тишина. В свою очередь выходит Лафайет, кланяется ей, целует ее руку и, подняв свою, провозглашает: – Да здравствует королева! Неожиданно масса народу вздрагивает, словно вода, которая вот-вот закипит, и к небу летит единый крик: – Да здравствует королева! Она возвращается и, подхватив на руки сына, разражается рыданиями. Но нужно действовать и воспользоваться этой разрядкой. Собирается Совет. Людовик XVI выражает сожаление из-за того, что не уехал накануне в Рамбуйе, но он все еще колеблется. Сен-При говорит, что ради выигрыша времени королю следует притвориться, будто он уступает требованиям народа. Лафайет заявляет, что в случае отказа не сможет больше ручаться за свои войска. Король капитулирует и объявляет Совету, что переезжает в Париж.