– Ее соесть замусила, – раздался покаянный голосок из-под ладошек, плотно прижатых к зардевшемуся личику Носи. – А как вы думаете, почему она вообще взяла этот бинт? – учительским голосом осведомилась Роза, ощущая, что зрителей очень заинтересовали и ее рассказ, и его неожиданная правда жизни. – А он свёйнутый был осень кьясивый, осень ей поньявился, – пояснил голосок. – Ну, лично я очень рада, что она оказалась такой совестливой девочкой. А мораль состоит в том, что, если ты что-то украл, ты не получишь от этого удовольствия и не будешь счастлив, пока не вернешь на место. И чего эта девочка прячет от нас лицо? – поинтересовалась Роза, закончив рассказ. – Носе осень стыдно, – всхлипнула маленькая грешница, терзаясь смятением и угрызениями совести. – Да будет тебе, Роза, негоже раскрывать перед всеми ее маленькие хитрости и вот так вот ее воспитывать; самой тебе это наверняка бы не понравилось, – начал доктор Алек, сажая хнычущую страдалицу на колени и утешая ее с помощью орехов и поцелуев. Роза не успела выразить свое сожаление, потому что Джейми, который уже несколько минут сидел красный и встопорщенный, точно индюшонок, возмущенно выпалил, желая отомстить за обиду, нанесенную его ненаглядной куколке: – А я зато знаю, что ты тоже нехорошо поступила, вот сейчас всем и скажу. Ты думала, мы ничего не видим, а мы все видели, а ты еще сказала, что дяде это не понравится и мальчишки будут дразниться, и велела Ариадне пообещать, что она никому не скажет, а она тебе дырки сделала в ушах, чтобы туда сережки вставить. Так-то! А это гораздо хуже, чем украсть какой-то бинтик, и вообще ты плохая, потому что из-за тебя моя Нося плачет. Эта не слишком связная речь произвела такое впечатление, что о мелком прегрешении Носи тут же забыли, а Роза поняла, что пришел и ее час. – Что? Что? Что? – хором выкрикнули мальчики, побросали противни и ножи и столпились вокруг Розы, а она выдала себя с головой, виноватым жестом прикрыв уши, а потом слабо вскрикнула: – Это Ариадна меня заставила! И спрятала голову в подушках, как какой-то нелепый страус. – И что, она теперь будет ходить с птичьими клетками, корзинками, тележками и свиньями в ушах, как все остальные девчонки? Вот с таким вот дурацким видом? – осведомился один из мучителей, дернув за высунувшуюся из подушек кудряшку. – Вот уж не думал, что она такая глупая, – заявил Мак, и в голосе его звучало такое разочарование, что Роза тут же поняла: она утратила значительную часть уважения своего головастого кузена. – Эта Блиш вообще язва, нечего ее было сюда пускать с этими ее глупостями, – заметил Принц, которому очень хотелось как следует тряхнуть эту зловредную особу – так сердитая собака трясет шкодливого котенка. – И как, дядя, тебе все это нравится? – осведомился Арчи: и сам будучи главой семьи, он считал, что нужно любой ценой поддерживать дисциплину. – Я крайне удивлен, однако я понимаю: она как-никак девочка и, как и все они, склонна к самолюбованию, – ответил, вздохнув, доктор Алек, как будто раньше видел в Розе этакого ангела, не подвластного никаким мирским искушениям. – И что вы с этим собираетесь делать, сэр? – поинтересовался Джорди, которому не терпелось узнать, какое наказание настигнет ослушницу. – Раз ей так нравятся украшения, стоит, наверное, вставить ей еще и кольцо в нос. У меня оно есть – его раньше носила одна красавица с Фиджи. Пойду поищу. – И, оставив Носю на попечение Джейми, доктор Алек встал, будто всерьез собираясь привести свою угрозу в исполнение. – Ага, здорово! Прямо сейчас и вставим! Вот шило, а ну держите ее, ребята, а я сейчас вам предоставлю ее носик! – вызвался Чарли, откидывая подушку в сторону; кузены выплясывали вокруг дивана, прямо как настоящие жители Фиджи. Роза замерла от ужаса – ведь с больной ногой даже не убежишь, – а потом схватилась одной рукой за свой драгоценный нос, другую вытянула и вскричала в отчаянии: – Ах, дядюшка, спаси меня, спаси! Понятное дело, он ее спас, и, оказавшись под защитой его сильной руки, Роза созналась в своем проступке, продемонстрировав столь искреннее раскаяние, что мальчики, от души над ней посмеявшись, решили ей все простить и возложить вину на искусительницу Ариадну. А доктор Алек и вовсе предложил подарить ей две золотые сережки для ушей вместо одной медной для носа – чем в очередной раз было доказано, что если Роза, подобно всем представительницам ее пола, крайне падка на украшения, то и дядюшка ее достаточно непоследователен, чтобы дать потачку малолетней грешнице вопреки доводам собственного рассудка. Глава шестнадцатая Хлеб и петельки для пуговиц – И о чем, интересно, моя девочка размышляет с таким серьезным выражением на лице? – поинтересовался доктор Алек в один из дней ноября; он вошел в кабинет и обнаружил, что Роза сидит, сложив руки на коленях, с видом крайней сосредоточенности. – Дядя, если у тебя есть время, я хотела бы серьезно с тобой поговорить, – ответила девочка, выходя из задумчивости, – похоже, она даже не расслышала его вопроса. – Я к твоим услугам и с радостью тебя выслушаю, – ответил дядя, стараясь соблюдать все правила вежливости, потому что, когда Роза начинала разыгрывать из себя маленькую даму, он неизменно отвечал на это шутливым почтением, что чрезвычайно ей нравилось. Он сел с ней рядом, а она очень по-взрослому объявила: – Я думаю, какое бы ремесло мне освоить, и была бы рада твоим советам. – Ремесло, моя душа? – Вид у доктора Алека стал такой озадаченный, что Роза поспешила объясниться: – Я забыла, что ты не слышал, как мы говорили об этом в «Уютном уголке». Мы там часто сидели с другими дамами под соснами, шили и много разговаривали, и мне это очень понравилось. Матушка Аткинсон считает, что каждая женщина должна знать хоть одно ремесло, чтобы, если что, заработать на жизнь, потому что богатым ведь случается обеднеть, а бедняки вынуждены работать. Ее дочки очень толковые и много что умеют, и тетя Джесси сказала, что она с этим совершенно согласна; и вот, увидев, какие эти юные барышни счастливые и самостоятельные, я тоже решила научиться ремеслу, тогда богатство не будет иметь для меня особого значения, хотя я от него и не откажусь. Доктор Алек выслушал ее откровения со странной смесью удивления, удовольствия и озорства – все это отразилось у него на лице – и посмотрел на маленькую племянницу по-новому, так, будто она внезапно превратилась во взрослую девушку. За последние полгода она сильно выросла, а ум в ее молодой головке все это время работал с таким напряжением, что дядя немало бы удивился, знай он все подробности, ибо Роза была из тех детей, которые склонны наблюдать и осмыслять, а потом они внезапно поражают своих друзей исключительно мудрым или необыкновенным замечанием. – Я совершенно согласен с этими дамами и буду рад по мере сил помочь тебе принять верное решение, – произнес доктор серьезным тоном. – А к чему ты испытываешь склонность? Мне кажется, при выборе нужно учитывать природный вкус и дарование. – Никаких особых дарований у меня нет, да и вкуса тоже, именно поэтому, дядя, я и не могу определиться. Вот я и решила: лучше выбрать какое-нибудь полезное дело, его и освоить, потому что я же не ради удовольствия, а в рамках своего образования, а еще на случай, если вдруг обеднею, – ответила Роза с таким видом, будто не возражала бы против кратковременной бедности – только бы применить на деле свои полезные навыки. – Ну вот что: есть одно отличное, полезное и очень женское дело, которому должна выучиться каждая девочка, потому что эти умения нужны и богатым, и бедным, а еще именно от него зависит благосостояние семьи. В наши дни этим ценным талантом принято пренебрегать, его считают старомодным, но мне это представляется печальной ошибкой, и я не собираюсь ее допускать при воспитании моей девочки. Это дело должна освоить каждая, и я знаю одну очень искусную даму, которая поможет тебе в учебе, да так, что будет и интересно, и толково. – Что это за дело? – тут же спросила Роза, очень довольная, что дядя откликнулся на ее просьбу с таким участием и сердечностью. – Ведение домашнего хозяйства! – ответил дядя Алек. – Но разве это ремесло? – спросила Роза, и личико у нее вытянулось, потому что она-то грезила о всяких смутных, но великолепных вещах. – Да, это очень полезное и совершенно изумительное искусство, которым должна владеть всякая женщина. Может, оно не столь романтично, как пение, живопись, писательство и даже преподавание, но именно оно обеспечивает счастье и уют других, а еще дом – это лучшее место на земле. Да, можешь распахивать глаза, сколько тебе вздумается, но скажу тебе честно: мне приятнее будет видеть в тебе толковую домохозяйку, чем первую красавицу города. Я не собираюсь препятствовать развитию иных твоих талантов, но это ремесло ты обязательно должна освоить, и очень надеюсь, что ты приступишь к учебе незамедлительно, пока у тебя есть здоровье и силы. – А какую даму ты имеешь в виду? – спросила Роза, на которую пылкая дядина речь произвела сильное впечатление. – Тетушку Изобилию. – Разве она искусная? – начала было Роза с сомнением, потому что ей двоюродная бабушка казалась человеком весьма незамысловатым. – Чрезвычайно искусная, в добром старомодном смысле слова, именно благодаря ей в этом доме всегда, сколько мы себя помним, было опрятно и уютно. Она не отличается элегантностью, но по-настоящему добра, а еще пользуется такой любовью и уважением, что, если когда-то место ее опустеет, все вокруг будут по ней скорбеть. И занять ее место будет некому, потому что простые домашние добродетели нашей дорогой тетушки нынче вышли из моды – о чем я уже сказал, – а ничто из новинок не в состоянии их заместить, по крайней мере в моих глазах. – Как бы мне хотелось, чтобы и про меня думали так же. А она научит меня тому, что знает, я смогу достичь тех же высот? – спросила Роза, почувствовал легкие угрызения совести за то, что раньше считала бабушку Биби человеком совершенно обыкновенным. – Да, главное – относись без пренебрежения к ее незамысловатым урокам. И нашей милой старушке будет очень приятно и отрадно сознавать, что кто-то готов у нее учиться, ибо сама она думает, что ее время уже прошло. Попроси научить тебя тому, что она так хорошо умеет: исполнять обязанности искусной, экономной, неунывающей домохозяйки, создательницы и хранительницы счастливого домашнего очага – и ты постепенно поймешь, какой это бесценный урок. – Обязательно, дядя. Но с чего мне начать? – Я с тетушкой поговорю, а она уладит дела с Дебби, потому что одна из первейших вещей – научиться готовить. – Безусловно! И тут я совершенно не против, мне нравится возиться на кухне, и раньше, дома, я не раз пыталась; вот только учить меня было некому, и я разве что пачкала передники. Печь пироги очень весело, вот только Дебби такая злюка – она меня и в кухню-то ни за что не пустит. – Тогда будем готовить в гостиной. Но я думаю, что тетя Биби ее уговорит, так что об этом не переживай. Вот только учти: по мне, важнее научиться печь хлеб, чем самые изысканные пироги. И когда ты принесешь мне безупречный, полезный для здоровья каравай твоей, и только твоей, работы, я обрадуюсь сильнее, чем если ты вышьешь мне домашние туфли по самой последней моде. Не хочу тебя подкупать, но наградой тебе станет самый сердечный мой поцелуй, а еще я обещаю съесть весь каравай до последней крошки. – Договорились! Договорились! Пойдем, поговори с тетей, я хочу начать прямо сейчас! – воскликнула Роза и, пританцовывая, устремилась в гостиную, где мисс Биби сидела в одиноком умиротворении и вязала, готовая при этом устремиться на помощь в любую часть дома при первом же призыве. Словами не описать, с каким удивлением и удовлетворением отреагировала она на просьбу обучить девочку приемам ведения хозяйства, которые составляли единственное ее жизненное достижение, не передать, с какой энергией приступила она к выполнению этой приятной задачи. Дебби и рта не решалась раскрыть, ибо мисс Биби была единственной, кому она повиновалась, Фиби же не скрывала своей радости, потому что эти занятия сильнее прежнего сблизили ее с Розой и, в глазах славной девочки, озарили кухню лучами новой славы. Говоря откровенно, пожилые бабушки частенько сетовали на то, что маловато общаются с двоюродной внучкой, уже давно успевшей завоевать их искреннюю любовь и ставшей солнечным лучиком в их доме. Они часто толковали на эту тему, но всегда сходились в одном: отвечает за девочку Алек, он имеет право на львиную долю ее любви и времени, а им следует довольствоваться теми утешительными крохами, которые им достаются. Доктор Алек уже некоторое время назад разгадал их секрет и, упрекнув себя за эгоизм и слепоту, попытался придумать, как можно поправить положение, никому не причинив вреда, – и вот новая причуда Розы стала прекрасным ответом на вопрос, как несколько отлучить ее от себя. Он и сам не подозревал, как сильно к ней привязан, пока не препоручил ее новой наставнице, и частенько, не удержавшись, заглядывал в дверь посмотреть, как у нее продвигаются дела, украдкой подглядывал, как она месит тесто или внимательно выслушивает содержательную лекцию бабушки Биби. Несколько раз его застукали и немедленно выдворили за дверь под дулом скалки; впрочем, если дело шло необычайно гладко и настроение у хозяюшек было посговорчивее, доктора выманивали в другие части дома имбирным печеньем, маринованным огурчиком или пирожком, недостаточно симметричным, чтобы отвечать всем строгим требованиям. Разумеется, дядя Алек добросовестно присутствовал за обильными трапезами и старался есть побольше; изысканные яства теперь подавали на стол каждый день. Причем особенно вкусной еда ему казалась в тех случаях, когда в ответ на его искреннюю похвалу Роза заливалась краской девичьей гордости и скромно сообщала: – Я это сама приготовила, дядя, и очень рада, что тебе нравится. Надо сказать, что идеальный каравай появился на столе далеко не сразу, ибо искусству выпечки хлеба в одночасье не выучишься, а бабушка Биби оказалась дотошным учителем: сперва Роза освоилась с дрожжами, потом прошла через несколько стадий пирогов и печенья и наконец увенчала свою карьеру «безупречным, полезным для здоровья караваем». Его вынесла к столу за ужином, на серебряном блюде, сияющая от гордости Фиби, которая, не удержавшись, прошептала, ставя его перед дядей Алеком: – Правда ведь, чудо, сэр? – Изумительный каравай! И что, моя девочка сама его испекла? – спросил дядюшка, рассматривая ароматное округлое чудо с неподдельным интересом и удовольствием. – Полностью, ни у кого ни совета, ни помощи не просила, – ответила тетя Изобилия, складывая руки на груди с видом полнейшего удовлетворения, ибо ученица ни в чем ее не посрамила. – Я столько раз все путала и портила, что уж решила, что никогда сама не справлюсь. Один, совершенно безупречный, сгорел, потому что я о нем забыла, а Дебби мне не напомнила. Рядом была, все чуяла, но ничего не предприняла – сказала, что если уж я взялась печь хлеб, то отвлекаться негоже. Сурово, правда? Могла бы хоть позвать меня, – сказала Роза, вспоминая со вздохом этот мучительный эпизод. – Она сочла, что ты должна учиться на горьком опыте, как Розамунда в той истории с алым кувшинчиком[26]. – Я всегда считала, что мама Розамунды поступила очень нехорошо, когда ничего ей не сказала; и показала себя уж полной злюкой, когда Розамунда попросила чашечку, чтобы вылить оттуда алую жидкость, а она ей в ответ, с такой надменностью: «Я не обещала дать тебе чашку, однако дам, милочка». Фу! Мне всегда хотелось тряхнуть эту грымзу за плечи, пусть она и была такой высоконравственной матерью. – Да ну ее совсем, лучше расскажи мне про каравай, – попросил дядя Алек, которого немало позабавила эта вспышка негодования. – Да нечего говорить, дядя, кроме разве того, что я очень старалась, как следует сосредоточилась и, пока он пекся, сидела рядом – сама едва не спеклась. На этот раз все получилось как надо, он оказался ровный, круглый, с хрустящей корочкой – ну, сам видишь. А теперь попробуй и скажи, так ли он хорош на вкус, как и на вид. – А его обязательно резать? Может, лучше положить под стеклянный колпак и поставить в столовой среди всех этих восковых цветов и памятных безделушек? – Скажешь тоже, дядя! Он заплесневеет и испортится. А потом, над нами будут смеяться, вышучивать мои старомодные достижения. Нет, ты обещал его съесть, вот и ешь; не весь сразу, конечно, но побыстрее – тогда я тебе новый испеку.