Заплакал и Чарли, едва услышав надломленный голосок кузины; но, будучи мальчиком, он в этом не признался, лишь досадливо произнес, проводя рукавом по глазам: – Да не держи ты эту гадость у меня под носом – у меня от горчицы глаза слезятся. – Ну уж не знаю, как оно так, в этой штуке крепости не больше, чем в столовой горчице. Доктор так сказал, я иду купить чего посильнее… – начала было Фиби, совершенно не стесняясь собственных слез, которые так и капали на негодный пластырь. – Я сам куплю! – И Чарли умчался прочь, радуясь предлогу скрыться на несколько минут с чужих глаз. К возвращению он сумел побороть все неподобающие чувства и, отдав доктору пачку самого едкого горчичного пластыря, какой удалось отыскать, отправился «отволтузить» Мака, считая, что в этом и состоит следующая его прямая обязанность. За дело он принялся с такой энергией и дотошностью, что бедный Червь погрузился в пучину отчаяния и угрызений совести – и лег в тот день спать с чувством, что он отвержен всем человечеством и на челе у него печать Каина. Благодаря умелым действиям доктора и старательности его помощников к полуночи Розе стало легче – появилась надежда, что худшее позади. Фиби готовила ужин в камине в кабинете – с тех пор как Роза заболела, доктор ничего не ел и не пил, и тетя Биби настаивала на том, чтобы он «основательно закусил» после такого душевного напряжения. Услышав стук в окно, Фиби вздрогнула и, подняв глаза, увидела за стеклом чье-то лицо. Испугаться она не успела, потому что почти сразу поняла, что это не призрак и не вор, а всего лишь Мак, бледный и очумелый, явившийся из ветреной зимней ночи. – Ну же, впусти меня, – произнес он негромко, а оказавшись в прихожей, сжал Фиби локоть и хрипло зашептал: – Как Роза? – Благодарение Господу, получше, – ответила Фиби с улыбкой, которая солнечным светом озарила смятенную душу несчастного парнишки. – То есть завтра она поправится? – Да нет, куда там! Дебби говорит, у нее наверняка будет ревматическая лихорадка, а то и немония! – ответила Фиби, тщательно выговаривая на этот раз шкодливое слово. Мак тут же повесил голову, его снова начали терзать угрызения совести; потом он тяжко вздохнул и поинтересовался: – Мне ведь, наверное, к ней нельзя? – Да уж куда там, прямо среди ночи – мы ее пытаемся усыпить! Мак раскрыл было рот, но тут у него немилосердно защекотало в носу, и громкое «Апчхи!» эхом разнеслось по всему притихшему дому. – А удержаться нельзя было? – с упреком поинтересовалась Фиби. – Наверняка ж ее разбудили. – Да я сам не ожидал. Все у меня сегодня наперекосяк! – простонал Мак и развернулся к двери, не желая нанести еще какого-нибудь вреда своим присутствием. Но тут сверху долетел негромкий голос: – Мак, поднимись, Роза хочет тебя видеть. Мак взлетел по ступеням, наверху его ждал дядя. – Ты чего в такое время явился, приятель? – шепотом спросил доктор. – Чарли сказал, что это я во всем виноват и если она умрет, то я убийца. Я не мог заснуть, вот и пришел выяснить, как она, и никто об этом не знает, кроме Стива, – сообщил Мак с такой тревогой на лице и в голосе, что доктору не хватило духу в чем-то его винить. Больше Мак ничего сказать не успел – до них донеслось слабое: «Мак!», после чего доктор торопливо прошептал: – Давай, но только на минутку, чтобы она не переживала, а потом сразу уходи, ей нужно поспать. И доктор отвел племянника в комнату больной. Лицо на подушке было совсем бледным и детским, улыбка, которой Роза встретила двоюродного брата, слабой – девочка обессилела от боли, но не могла заснуть, не рассеяв его тревогу. – Я узнала твой смешной чих и поняла, что ты пришел обо мне справиться, хотя уже совсем поздно. Не переживай, мне лучше, и я сама виновата, что заболела, ты ни при чем; глупо было стоять на холоде только потому, что я что-то пообещала. Мак тут же все объяснил, обильно посыпал голову пеплом, стал умолять, чтобы она ни в коем случае не умирала, – тирада Чарли произвела на бедолагу сокрушительное впечатление. – А я и не знала, что могу умереть. – Роза снова подняла на него большие серьезные глаза. – Ой, только не это; но ведь люди иногда умирают прямо ни с того ни с сего, вот я и не мог уснуть, не попросив у тебя прощения, – забормотал Мак, думая про себя, что Роза уже очень похожа на ангела, с этими ее золотистыми локонами, рассыпавшимися по подушке, и печатью покорности и страдания на бледном личике. – Ну, я вряд ли умру, мне дядя не позволит, но если вдруг – помни, что я тебя простила. Она ласково глянула на него просиявшими глазами и, увидев, как жалок он в своем бессловесном горе, мягко добавила, притянув к себе его голову: – Под омелой я тебя целовать отказалась, а сейчас поцелую: хочу, чтобы ты точно знал, что я тебя прощаю и по-прежнему очень люблю. Все это перевернуло душу бедному Маку; он смог лишь пробормотать слова благодарности и тут же ретировался, пробрался на ощупь до кушетки в дальнем конце зала и лежал там, пока не уснул, обессиленный попытками «вести себя как взрослый». Глава двадцать вторая Чем бы заняться Какими бы опасностями ни грозила внезапная болезнь, они скоро миновали, хотя тетя Сара, разумеется, отказывалась в это верить, а дядя Алек еще много месяцев пестовал свою девочку с удвоенной бдительностью и нежностью. Розе очень понравилось болеть, потому что, как только ушла боль, начались всяческие приятности: неделю-другую она вела жизнь маленькой принцессы, не покидая «будуара», а все остальные ее баловали, развлекали и лечили самым умилительным образом. Потом доктору пришлось уехать – тяжело заболела его давняя приятельница, – и тут Роза почувствовала себя птенчиком, лишенным ласкового материнского крыла; особенно остро она ощутила это однажды днем, когда тетушки прилегли отдохнуть, а в доме повисла полная тишина – лишь снег тихо падал снаружи. «Пойду отыщу Фиби, она всегда такая жизнерадостная и деловитая, а еще ей нравится, когда я ей помогаю. Если Дебби не запретит, можно наготовить карамелек – будет мальчикам сюрприз, когда они придут», – подумала Роза, откладывая книгу; она очень соскучилась по обществу. Прежде чем войти в кухню, она осторожно заглянула туда через окошко для подачи блюд, потому что, когда Дебби была на месте, она не дозволяла никакого «баловства». Оказалось, что путь свободен, лишь Фиби сидит за столом, опустив голову на руки, и, видимо дремлет. Роза как раз собиралась громко сказать: «Бу!», но тут Фиби подняла голову, вытерла синим фартучком мокрые глаза и с решительным видом продолжила трудиться над чем-то, что ее явно очень занимало. Над чем именно, Розе было не разглядеть, поэтому ее начало разбирать любопытство: Фиби писала стареньким плюющимся пером на обрывке оберточной бумаги – что-то копировала из неведомой книжки. «Нужно узнать, чем наша лапушка занимается, почему она плакала, почему так поджала губы и снова изо всех сил взялась за дело», – подумала Роза, тут же забыв про карамельки. Она подошла к двери, шагнула в кухню и непринужденно произнесла: – Фиби, мне нечем заняться. Может, тебе как-то помочь или я только помешаю? – Да что вы, душенька, конечно нет; я люблю, когда вы приходите, особенно ежели у меня все прибрано. Чего хотите поделать? – откликнулась Фиби, открывая ящик с явным намерением припрятать свои вещички; Роза, однако, ее остановила, воскликнув, как любопытный ребенок: – Ну-ка дай посмотреть! Что там у тебя? Я Дебби не скажу, если ты не хочешь. – Да вот пытаюсь маленько поучиться, только голова глупая, ничего не выходит, – неохотно ответила девочка и показала молодой хозяйке свои жалкие каракули. Сломанная черепица вместо грифельной доски, огрызок карандаша, старенький альманах вместо букваря, несколько клочков пожелтевшей или оберточной бумаги, тщательно разглаженные и сшитые в тетрадку, несколько рецептов, переписанных опрятным почерком бабушки Изобилии. Вот из этого, да еще из пузырька с чернилами и состоял школьный набор Фиби, поэтому не было ничего удивительного в том, что у нее «ничего не выходит», несмотря на все упорство, которое осушило слезы отчаяния и заставило ее вновь взяться за непослушное перо. – Вы вот хоть смейтесь, мисс Роза, знаю я, что у меня все коряво, потому и прячусь; но вам мне не стыдно показать, и я совсем не стесняюсь, вот разве что того, что уже такая взрослая и такая безграмотная, – смиренно произнесла Фиби и густо покраснела, одновременно смывая парочку совсем уж увечных прописных букв, еще не высохших на черепице. – Смеяться над тобой! Да мне плакать хочется от того, какая я ужасная эгоистка: у меня же куча книг и учебников, а я не сообразила с тобой поделиться! А ты чего ж не пришла не попросила – сидишь тут одна и мучаешься? Это неразумный поступок, Фиби, и я тебя ни за что не прощу, если ты так же поступишь снова, – ответила Роза, положив руку Фиби на плечо, а другой мягко переворачивая страницы бедной тетрадочки. – Да куда ж еще чего просить, вы и так ко мне ух как добры, мисс моя милая… – начала Фиби, глядя на хозяйку благодарными глазами. – Какая ты у нас гордая! Так я только порадуюсь тому, что могу с тобой поделиться! Ну, смотри, я уже все придумала, а ты только не отказывайся, не то буду тебя бранить. Я все думала, чем бы заняться, вот и выучу тебя всему, что сама знаю; много времени это не займет. – И Роза, рассмеявшись, обняла Фиби за шею и опустила ей на гладкие черные волосы свою добрую руку, так любившую бескорыстно давать. – Ой, это будет просто божественно! – От одной мысли лицо Фиби просияло, но потом снова вытянулось, а сама она уныло произнесла: – Вот только боюсь, негоже мне вам это позволять, мисс Роза. Времени оно отберет, да и доктору может не понравиться. – Он мне сказал, чтобы я поменьше училась, но ни слова не говорил о том, чтобы поменьше учить, и я уверена, что он будет не против. В любом случае можем попробовать до его возвращения, так что бери свои вещички, идем ко мне в комнату, начнем прямо сейчас; мне и самой очень хочется, и нам будет весело, сама увидишь! – с нетерпением воскликнула Роза. Умилительно было смотреть, как Фиби складывает свои скромные школьные принадлежности в передник, а потом вскакивает с таким видом, будто осуществилось самое сокровенное ее желание; еще умилительнее было смотреть, как Роза весело шагает впереди, с улыбкой доброй феи, маня за собой спутницу, напевая по ходу дела: В комнатку мою ведет лесенка крутая, Сколько там диковин, я и сам не знаю, Посмотреть не хочешь ли, Фиби дорогая? – Ну еще бы! – с пылом откликнулась Фиби, а когда они вошли в «будуар», добавила: – Вы самый славный на свете паучок, а я – самая счастливая мушка! – Я буду очень строгой учительницей, так что садись вон туда, на стул, и ни слова, пока класс не будет готов к уроку, – распорядилась Роза, страшно довольная, что теперь ей очень даже есть чем заняться. Фиби покорно сидела не шевелясь, пока ее новая учительница раскладывала грифельные доски и книги, доставала изящную чернильницу и маленький глобус; отрывала кусочек от своей большой губки, точила карандаши – столь же старательно, сколь и неумело, – а когда все было готово, аж подпрыгнула от удовольствия, вызвав смех у своей ученицы. – Ну, школа открылась; послушаем, как вы читаете, мисс Мур, чтобы понять, в какой класс вас определить, – начала Роза с большим достоинством. Она положила перед ученицей книгу, а сама опустилась в большое кресло, держа линейку в руке. Фиби справилась недурно, лишь иногда спотыкалась на сложных словах – «презрительно» произнесла как «перзительно» – и выглядела при этом так серьезно, что Роза едва сдерживала смех, однако ни разу даже не улыбнулась. Потом был урок правописания, тут дело пошло хуже; представления о географии у Фиби были самые смутные, а о грамматике не было и вовсе никаких, хотя сама ученица настаивала, что изо всех сил пытается говорить «как всякие ученые» – Дебби даже обзывает ее за это «наглой выскочкой, не знающей своего места». – Дебби невежда, не обращай на нее внимания, она до самой смерти будет говорить «ихний», «ходивши» и «ложить» – да еще и утверждать, что так и надо. Ты, Фиби, очень красиво говоришь, я это уже заметила, а знания по грамматике помогут тебе говорить еще более красивее, вернее, просто красивее: в смысле, ты будешь понимать, где правильно, а где нет, – торопливо поправила себя Роза, понимая, что теперь и ей придется внимательно следить за своей речью, чтобы служить Фиби достойным примером. Когда дело дошло до арифметики, маленькая учительница обнаружила, что с некоторыми вещами ученица ее справляется не хуже ее самой: Фиби столько сводила счета от мясника и булочника, что научилась складывать быстро и правильно – Роза удивилась и поняла, что по этой части Фиби того и гляди ее превзойдет. Фиби сильно приободрилась от похвалы, и они решительно двинулись дальше, причем так увлеклись, что время пролетело незаметно, и вот появилась бабушка Изобилия, увидела две склоненные над грифельной доской головки и воскликнула: – Господи, твоя воля, что вы еще задумали?