– Что будем делать с ним? – спросил Ольберг. – Долго держать его здесь я не могу. – Поговорю с ним еще раз. Думаю, он действительно не знает, почему находится здесь. Но теперь он об этом узнает. Ольберг встал, надел пиджак и вышел. Мартин Бек несколько минут сидел в задумчивости, потом позвонил, чтобы к нему привели Эриксcона, взял папку и перебрался в соседний кабинет. – О господи, так что же все это значит? – начал Эриксcон. – Я ничего не сделал. Вы не имеете права меня здесь держать, если я ничего не сделал. Черт бы… – Молчите, покуда я не разрешу вам говорить. Будете отвечать на мои вопросы и больше ничего, – оборвал его Мартин Бек. Он взял отретушированное фото Розанны Макгроу и показал его Эриксcону. – Вы знаете эту женщину? – Нет, – заявил Эриксcон. – А что это за кошечка? – Хорошенько посмотрите на фотографию, прежде чем ответить. Вы когда-нибудь видели эту женщину? – Нет. – Вы в этом абсолютно уверены? Эриксcон облокотился на спинку стула и теребил указательным пальцем верхнюю губу. – Да. Никогда в жизни ее не видел. – Розанна Макгроу. Вам говорит о чем-нибудь это имя? – Ну и имя. Наверное, какая-то актрисочка, а? – Вы слышали когда-нибудь имя Розанна Макгроу? – Нет. – Ну так я вам кое-что расскажу. Женщину на этой фотографии зовут Розанна Макгроу. Она была американкой и путешествовала на борту парохода «Диана» рейсом третьего июля текущего года из Стокгольма. В этом рейсе у «Дианы» был почти целый день опоздания, сначала из-за тумана к югу от Окселёсунда, а потом из-за поломки в машине. Когда пароход «Диана» почти с десятичасовым опозданием пришел в Гётеборг, Розанны Макгроу на борту не было. В ночь с четвертого на пятое июля она была убита, а через три дня ее тело обнаружили у причала вблизи буренсхультских шлюзов. Эриксcон внезапно выпрямился на стуле, словно его ударили. Он судорожно сжимал спинку стула, левый уголок рта у него дергался. – Так вот почему? Вы думаете, что я… Он зажал ладони между колен и подался вперед так, что его подбородок оказался почти на столе. Мартин Бек видел, что у него побелел кончик носа. – Я никого не убивал! Я никогда в жизни ее не видел! Клянусь! Мартин Бек ничего не говорил. Он не сводил взгляда с лица сидящего перед ним мужчины и видел, как у того в тупых, выпученных глазах растут неуверенность и ужас. Когда он заговорил, его голос звучал сухо и бесцветно. – Где вы были и что делали вечером четвертого июля и в ночь с четвертого на пятое июля? – Я был в своей каюте. Клянусь! Лежал и спал! Я ничего не сделал! Эту девушку я никогда в жизни не видел. Не видел! Голос его сбился на фальцет, он безвольно откинулся на спинку стула, взметнул правую руку к губам и принялся грызть сустав указательного пальца, не сводя при этом глаз с фотографии перед собой. Он сдвинул брови, в его голосе было напряжение и истерика. – Вы хотите меня подловить. Думаете, я не способен сообразить? Этой девушкой вы хотите меня запутать. Вы говорили с Роффе, и он вам сказал, что это сделал я, вот свинья. Выдал меня, свинья. Но это сделал он, а я не виноват. Правда. Я ничего не сделал. Роффе вам сказал, что это был я? Он это сказал? Мартин Бек по-прежнему упрямо смотрел ему в лицо. – Дьявол, это он сорвал замок и обчистил ту кассу. Он подался вперед и начал говорить торопливо и сбивчиво. Слова лились из него водопадом. – Он заставил меня пойти с ним. Он это и раньше делал. Он все придумал сам – он, и только он. Я не хотел. Я сказал ему об этом. Это подсудное дело, сказал я, не пойду. Но он заставил меня, гнида. А теперь донес, свинья… – Ну хорошо, – сказал Мартин Бек. – Роффе донес. Теперь я хочу услышать об этом от тебя. Спустя час он уже прослушивал запись вместе с Ларссоном и Ольбергом. Это было прекрасное описание кражи со взломом, которую Карл-Оке Эриксcон и Роффе Шёберг совершили в одной автомастерской в Гётеборге несколько недель назад. Когда Ларссон пошел звонить в гётеборгскую полицию, Ольберг сказал: – По крайней мере, какое-то время будем знать, где он находится. – Он молча барабанил пальцами по столу. – Итак, остается допросить всего лишь пятьдесят человек, – сказал он. – Конечно, если придерживаться версии, что преступника нужно искать среди пассажиров. – Некоторых можно сразу исключить. Над этим сейчас работают Кольберг с Меландером. Они буквально завалены материалами. Меландер объявляет себя сторонником метода исключения и подозревает всех, включая маленьких детей и древних старушек. Мартин Бек замолчал и посмотрел на Ольберга, который сидел перед ним понурив голову и изучал собственные ногти. Он выглядел таким же удрученным, каким был Мартин Бек, когда понял, что допрос Эриксcона ничего не даст. – Ты разочарован? – спросил он. – Честно говоря, да. Я уже было подумал, что мы в конце пути, а оказалось, до финиша по-прежнему далеко. – На один шажок вперед мы все же продвинулись. Благодаря Кафке. Зазвонил телефон, Ольберг взял трубку. Он долго прижимал ее к уху и ничего не говорил. Потом вдруг закричал: – Ja, ja, ich bin hier. Ahlberg hier[20]. Амстердам, – сказал он Мартину Беку, тот деликатно вышел и тихонько прикрыл за собой дверь. Он мыл руки и приговаривал: «An, auf, ausser, hinter, in, neben, über, unter, vor, zwischen»[21]. Это вызывало у него воспоминания о сладковатом воздухе в классе много лет назад, о круглом столе с зеленой скатертью и старой учительнице с потрепанной немецкой грамматикой в пухлых руках. Когда он вернулся, Ольберг как раз закончил разговор. – Неприятное дело, – объявил он, – Шёберга нет на судне. Он нанялся в Гётеборге, но на судно не явился. Сообщим в Гётеборг, пусть они им займутся. В поезде Мартин Бек уснул. Проснулся он только тогда, когда поезд остановился на Центральном вокзале, но окончательно пришел в себя дома в Багармуссене, улегшись в постель. 16 Без десяти пять Меландер затюкал в дверь. Он стучал пять секунд, потом в дверях появилось его вытянутое, узкое, меланхоличное лицо со словами: – Ну так я пойду домой. Можно? Вопрос был совершенно лишним, тем не менее эта процедура повторялась ежедневно. Впрочем, ему ни разу не пришло в голову доложить утром, что он пришел. – Ты ведь знаешь, что можно, – сказал Мартин Бек. – До свидания. – И через мгновение добавил: – Спасибо. Мартин Бек сидел за столом и слушал, как постепенно затихает рабочий день. Сначала умолкли телефоны, потом пишущие машинки, понемногу исчезали голоса и звуки шагов в коридорах. В половине шестого он позвонил домой. – Нам подождать с ужином? – Нет-нет, ешьте. – Ты придешь позже? – Не знаю, наверное. – Ты уже целую вечность не видел детей. Несомненно, с тех пор как он их видел и слышал, прошло не больше девяти часов и она знает это так же хорошо, как он. – Мартин? – Да? – У тебя грустный голос. Какие-то неприятности? – Нет-нет. Просто много работы. – И больше ничего? – Нет. Она была такой, как всегда. Несколько банальных фраз, и разговор закончен. Он рассеянно сидел с трубкой в руке и слышал, как она положила свою. Щелчок, абсолютная тишина, словно она внезапно оказалась в тысяче миль от него. Уже много лет они толком и не разговаривали.