Часть 14 из 15 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ну вот и всё. Показания бывшего министра написаны его собственной рукой, заверены мной и британским послом Робертом Бульвер-Литтоном. Именно то, что доктор прописал! Взамен же предателю Конфедерации была выдана полная индульгенция за подписью Борегара. И отсчёт времени пошёл. Разумеется, я не мог об этом не напомнить.
- Неделя, Джуда! Если твоя шакалья шкура окажется на земле Конфедерации после крайнего срока - я прикажу своим парням оттащить твоё уже мёртвое тело к чучельнику, после чего выставлю получившийся результат в холле "Базы". Ты меня понял?
Понял... Потому как даже не побледнел, а посерел и, что-то булькнув, умёлся из бильярдной быстрее, чем я успел что-либо добавить к уже сказанному. Мне же осталось вежливо попрощаться с Бельвер-Литтоном, после чего покинуть посольство, унося с собой ценную добычу. Очень ценную, учитывая даваемую ею возможности.
Собственно, с этим согласились все кто увидел показания Бенджамина. Я говорю даже не о Джонни с Вильямом, тут то всё без вопросов. Зато Борегар, Тумбс и прочие также признали. Что подобные откровения бывшего министра и нынешнего предателя настолько "жареные", что лишь малую часть из оных можно кинуть прессе на поживу. Большую же часть показывать лишь очень узкому кругу лиц. Одним по причине необходимости держать обновлённую верхушку Конфедерации в курсе. Другим - за ради поселения в их душах "страха иудейского". Ведь хорошенько напуганный наличием такого компромата противник начинает вести себя подобно мышу под метлой - то есть тихо-тихо. Как раз это нам и требовалось от особо вредных представителей оппозиции в ближайшее время. Ну а если кто-то из них предпочтёт слинять следом за Джудой Бенджамином... Право слово, воздух в Конфедерации чище станет!
Интерлюдия
США, Нью-Йорк, сентябрь 1862 года
Город полыхал! Сначала в переносном, а потом в самом прямом смысле. А всего несколько дней назад никто и представить не мог, что всё обернется таким вот печальным образом. Хотя нет, кое-кто мог. Некто Стэнли О"Галлахан. Бывший ганфайтер, не чуравшийся откровенно уголовных дел, но сумевший пару лет назад ухватить фортуну за хвост, после чего вознёсся к таким вершинам, о которых раньше и мечтать не мог.
Он то знал, почему город погрузился в огонь сначала стихийного бунта, а потом вполне осмысленного восстания. Равно как и те, кто был под его началом. А ещё те, кто послал его сюда, снабдив средствами, помощниками и консультантами, оружейными поставками и прочими, крайне полезными вещами и знаниями.
Началось же все чуть больше недели тому назад, когда в Нью-Йорк прибыли - почти одновременно - приказы из столицы. А заодно и люди, которые должны были проследить за их исполнением. Что за приказы? Тут всё просто. Линкольн принял целый ряд законов, направленных на то, чтобы восполнить большие потери в войсках, причём сделал это довольно специфическим образом.
Закон о призыве, под который мог попасть любой мужчина в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет, почти сразу после принятия был опубликован во всех мало-мальски значимых газетах США. Та планировалось дать населению возможность сначала воспринять сию новость, а потом уже и принять её как должное. Вот только были в законе и некоторые, скажем так, нюансы. Главный из них "коммутационный платёж". Что это за зверь такой загадочный? На самом деле непонятным было только название, но никак не суть. Каждый, кто не желал отправляться на войну, имел право в тот момент, когда его уведомят о призыве, заплатить отступные, а именно триста долларов. Не обесценившимися на время войны бумажками подобного номинала, а серебром или золотом. Хотя можно было и банкнотами... по нынешнему курсу.
Излишне говорить, что заплатить подобную сумму могли далеко не все. Понимали это и в Вашингтоне, решив одним выстрелом убить двух зайцев. Каким образом? Во-первых, заработать на тех потенциальных призывниках, для которых три сотни - не великие деньги. Во-вторых, сам Линкольн и его окружение были не настолько наивны, чтобы не понимать, к чему может привести призыв в армию тех, кто их поддерживал из числа не слишком богатых и совсем не богатых граждан. Именно поэтому "сеть призыва" должна была пройтись по тем, по кому уж точно не будут рыдать полезные для республиканской партии люди. Кто именно? Негры и недавно прибывшие мигранты.
Сначала началось массовое создание и обучение "свободных полков". Некоторые оптимисты надеялись, что их боевые качества окажутся пусть не хорошими, но хотя бы приемлемыми для того, чтобы затыкать дыры и гнать негритянские части вперёд, под пули конфедератов.
Просчитались. Не во всём, конечно, но во многом. Да, удалось создать немалое число "свободных полков" и даже найти тех, кто - по убеждённости или зажав нос, ради званий и денег - согласится ими командовать. Только в боях эти части показали себя самым отвратительным образом. Без стоящих сзади "рот поддержки" негры при признаке малейшей угрозы бросали винтовки и бежали в тыл с такой скоростью, что догнать их могла разве что кавалерия. Зато "охранные роты", по сути при первых признаках паники стреляющие трусам в спины, помогли хоть как-то повысить пользу от новых частей. За это в Вашингтоне были благодарны генералу Вильяму Текумсе Шерману. Равно как и за ещё одну его затею, о которой мало кто знал, лишь высшее руководство страны. Ту самую, с помощью которой, используя знания об особенностях психологии недавних рабов, удалось привязать к себе "свободные полки" так крепко, что "оторваться" те просто не могли. Уж точно не после того, как в Конфедерации был принят закон о "неграх в форме или с оружием".
Мотивация для этих самых "негров в форме" пусть немного, да повысилась. Страх попасть в руки конфедератов - тоже замена храбрости. Слабая, корявая, но за неимением лучшего годилась и она. И всё равно, всем было понятно, что на одном лишь призыве негров восстановить боеспособность армии просто невозможно.
Вот тут и должны были пригодиться недавно прибывшие в США европейцы: ирландцы, немцы, поляки, французы и иные, несть им числа. Денег на то, чтобы откупиться, у подавляющего большинства из них сроду не водилось. Да и их судьба не особенно волновала тех, кто родился и вырос в США. А город Нью-Йорк с его почти что миллионным населением, немало долей которого были те самые прибывшие из Европы в поисках лучшей жизни, более чем подходил для того, чтобы стать надёжным поставщиком качественного призывного материала.
Судя по всему в Вашингтоне опирались ещё и то, что при первичном наборе добровольцев почти десять тысяч нью-йоркцев выразили такое желание и записались в армию. Вот только затем были Булл-Ран и Геттисберг, не говоря уж о не столь значимых сражениях. После них энтузиазм даже со стороны тех, кто поддерживал Линкольна и его партию, значительно упал. Чего уж говорить о сторонниках демократической партии, которые с самого начала относились к начавшейся войне без малейшего энтузиазма. Более того, выбранный в этом году губернатор Гораций Сеймур был явным и последовательным сторонником скорейшего прекращения войны с Конфедерацией. А победил он с ну очень заметным преимуществом!
Впрочем, кого боги хотят наказать - первей всего разума лишают. Явно недооценивая сложившуюся в Нью-Йорке атмосферу нелюбви к федеральному правительству и отсутствие поддержки ведущейся войны большинством жителей города, эмиссары Линкольна все же прибыли туда с однозначным намерением провести призыв, да ещё в количестве как минимум пары десятков тысяч человек. И это несмотря на предупреждения губернатора Сеймура о том, что город неспокоен, что обстановка "на грани кипения" и любое неосторожное действие после принятия закона о призыве может привести к "взрыву котла".
Не послушались. Хотя понять президента и его министров было можно. Им требовалось пополнение для армии с минимальным ущербом для интересов их опоры в народе и элите. Поэтому в качестве "искупительной жертвы" были выбраны нью-йоркцы из числа ещё не успевших как следует укорениться в США. Разумно, логично... но в данной ситуации ошибочно.
Двадцатое сентября. Именно это день стал первым днём знаменитого впоследствии "Нью-йоркского восстания". Тот день, когда прибывшие из Вашингтона чиновники и местные власти начали проводить собственно призыв. Оглашение имён призываемых должно было происходить на улице перед некоторыми из полицейских участков Нью-Йорка. Вполне подходящие места, учитывая то, что осуществляющие призыв правительственные чиновники осознавали, скажем так, недружелюбную реакцию как призываемых, так и их родных, близких, просто знакомых. Именно поэтому весь личный состав полицейского управления города с самого утра был не то что на ногах, но и готов к некоторым осложнениям.
Осложнения... они ведь бывают разные. Полиция рассчитывала на обычные проявления недовольства в виде криков, ругани. Самым серьёзным из числа возможных происшествий считалась возможность закидывания участка или нескольких участков камнями и гнилыми овощами. А вот к чему-то действительно серьёзному блюстители порядка готовиться даже не думали.
И зря. Для них зря, потому как О"Галлахан накануне вечером отдал своим людям последние приказы. Кому-то лично, кому-то через посыльных. Последнее особенно относилось к уголовному люду, ведь с ними он, по заранее полученным приказам, старался общаться как можно меньше и не лично. "Запомни, Стэнли, они - это мясо, расходный материал!" - говорил ему полковник Станич, знакомый ещё со времен того самого ограбления банка в этом городе. И он же рекомендовал ему беречь ганфайтеров, как мастеров своего дела, способных сражаться как в поле, так и на городских улицах. Потому и оплата, которой их убедили участвовать, была... поражающей воображение многих. Хорошие наёмники - хорошая плата. И тут О"Галлахан был полностью согласен с полковником Станичем.
Но сначала была не их очередь. Сегодня работали именно те, кто был совсем по ту сторону закона. По крайней мере, сначала. И за одной их группой Стэнли наблюдал лично, находясь на некотором отдалении от места, где разворачивались события.
Девятый полицейский участок на пересечении Третьей авеню и Сорок седьмой стрит. Один из призывных пунктов, где сегодня должны были оглашаться имена части призываемых из числа тех, которые проживали в зоне ответственности именно этих полицейских. И собравшаяся толпа, в которой немалую часть составляли выходцы из Ирландии, настроенная изначально враждебно.
Как ещё они могли быть настроены? Даже до начала войны между США и Конфедерацией их жизнь была далеко не сахар. Сейчас же она стала и вовсе отвратительной. Цены росли, зато оплата труда у некоторых не слишком, а у большей части и вовсе не думала подниматься. Капитализм с перекосом в олигархию во всей своей сомнительной красе, чего уж тут удивляться. Да ещё и проводимая новым президентом политика в аболиционистском духе позволяла хозяевам фабрик нанимать негров, платя тем куда меньшие деньги. Прежние же работники тупо увольнялись без особых причин. Точнее сказать, причиной могла послужить любая мелочь. Естественно, подобное не нравилось не только попавшим под увольнение, но и тем, кто пока ещё не потерял работу, пока же находясь под незримым "дамокловым мечом". Негры, они ж согласны были работать за куда как меньшие деньги.
Их уже начинали не просто бить, но бить сильно, от души и с фантазией. И тем сильнее, чем больше их набегало в северные штаты. А набегало много! С учётом же того, что мало для кого в Нью-Йорке оставался тайной неудачный ход войны для США... В довесок же к вышесказанному в последний год среди ирландской общины настойчиво и в то же время аккуратно продвигались мысли о необходимости хоть как-то отвечать на пренебрежительное к ним отношение. И не только в ирландской, если честно. Некоторые воспользовались услугами вербовщиков, отправляясь в армию. Но не армию США, а совсем наоборот, в армию Конфедерации, где и платили побольше, и давали выполняемые обещания. Почему выполняемые? Да хотя бы потому, что у многих был дальний родственник или на крайний случай знакомый, который, завербовавшись в армию конфедератов, кое-что приобрёл. Хотя бы возможность вывезти из Нью-Йорка свою семью.
Не была ли это ситуация "из огня да в полымя"? Вовсе нет. Хотя бы потому, что семьям до их отъезда приходили неплохие деньги. В случае же гибели сына или мужа также выплачивали небольшие суммы. Периодически, раз в пару месяцев. Небольшие деньги, но достаточные, чтобы не идти побираться. А это по нынешним временам многое значило. Равно как и помощь общине в целом. Тоже невеликая, но другие и вовсе не обращали на их нужды никакого внимания.
Поэтому тех, кто помогал, внимательно слушали. Не отмахивались, когда им объясняли, кто именно виноват в их крайне печальном положении. И уж тем более не собирались идти в армию янки, которым, если что, ничем не были обязаны. Стрелять в своих собратьев, воющих на стороне конфедератов и зовущих их вслед за собой попытать счастья? Впитавшие с молоком матери клановость и обособленность от всего остального мира, наследники диковатых, буйных, но очень воинственных предков-кельтов, ирландцы впитывали очередную порцию ненависти. И её становилось настолько много, что она вот-вот должна была выплеснуться наружу. Последней каплей стал этот самый призыв. Точнее, оглашение списков призываемых, где было очень уж много ирландских фамилий.
Сначала раздались крики возмущения. Затем, что логично, полетели те самые гнилые овощи, дохлые крысы, камни... Звон разбивающихся стёкол заставил полицию начать стрельбу в воздух, что заставило толпу отступить, но это и стало сигналом для тех, кто был внутри толпы, но не являлся частью оной.
Поджигатели. Во внутренних карманах каждого было по паре стеклянных бутылей с керосином, заткнутых пропитанной той же горючей жидкостью тряпкой. Им только и нужно было, что вытащить сии метательные снаряды, поджечь и переправить по адресу - в разбитые уже окна, внутрь участка. Что они и сделали, естественно, заранее получив неплохой аванс "за риск".
Хорошо полыхнуло! Это Стэн О"Галлахан видел собственными глазами, наблюдая за тем, как девятый участок самым простецким образом горит вместе со всем содержимым. Со всем, но не со всеми, потому как полицейские, сперва отступившие внутрь, превращаться в "барбекю в форме" ну никак не желали. Вот и рванулись оттуда, открыв пальбу из револьверов уже не поверх голов, а просто куда придётся. Тут и пролилась на мостовую первая кровь. О"Галлахану было больно видеть, как падают на мостовую такие же ирландцы, как и он сам, но тут он ничего не мог сделать. Разве что то, что и должен был - отдать приказ ганфайтерам, ведь только приказа начинать они и ждали.
Сложность с ганфайтерами - для представителей полиции - была в том, что их, как бы это сказать, не воспринимали в качестве источников возможной угрозы. Слишком уж разительный контраст был между подпадающими под призыв бедняками, не так уж давно прибывшими в страну, и вот этими людьми. Хорошая, скорее даже богатая одежда, вопиющая о хорошем материальном положении. Показательная отстраненность от происходящего. Более всего они ассоциировались у блюстителей порядка с богатыми зеваками, явившимся посмотреть за призывом от нечего делать. Ну, может быть ещё на журналистов, стремящихся продать свежий материал в одну из газет. И тут...
Под плащом очень хорошо прячется винтовка системы "генри", особенно если ей чуть укоротить ствол. Ну а уж про то, чтобы прикрыть полами сюртука пару револьверов и вовсе говорить не приходится. А стрелять ганфайтеры умели и метко, и быстро. Те, кто не приспособился хотя бы к одной из этих двух составляющих, слишком быстро заканчивали работу. Как правило, оказавшись мирно лежащими в гробу. А тут, в Нью-Йорке, собрались те, кто давно и успешно занимался своим ремеслом.
Были ли у полицейских девятого участка хоть какие-то шансы отразить неожиданную атаку? Разве что чисто теоретические. И вот уже пролилась кровь с другой стороны. Люди в форме и без, но относящиеся к представителям полиции и просто власти падали на мостовую убитыми, ранеными, прикидывающимися мёртвыми в надежде избежать меткой пули.
А наёмники чётко и без эмоций выполняли то, за что им щедро платили - уничтожали цели. Им сказали - полицейские и представители власти, проводящие призыв, должны быть уничтожены. Плюс пообещали доплату за "чистую работу". Это значило, что живых не оставлять. Вот они и не оставляли, доводя работу до конца. Им было не привыкать к подобным заказам, этот на фоне иных смотрелся ещё более чем пристойно.
О"Галлахан, если быть честным, являлся таким же, одним из этой братии. Поэтому хорошо знал, что если работают мастера своего дела, то шанс уцелеть есть лишь у значительно превосходящих числом или же у таких же умельцев. А полиция... Это же не техасские рейнджеры и не ветераны "индейских войн". Уж в Нью-Йорке такие если и встречались, но несколько человек на весь город. Форму тут одевали совсем другие люди. И немалой их части сегодня суждено было просто умереть.
Видя, что девятого участка больше, по сути, не существует, а внутри разгорается весёлое яркое пламя, О"Галлахан отдал приказ ганфайтерам отступать. Что до первоначально собравшихся перед участком людей... Среди них было несколько тех, которые знали, что именно следует делать. Например, помочь раненым, указать места, куда их следует переместить, начать призывы к тому, чтобы забирать у убитых полицейских оружие и быть готовыми к тому, что всё только начинается. Понятно, что далеко не все рискнут взять в руки оружие. Вместе с тем, вот они, убитые полицейские и иные представители власти. Просто так это уже не оставят. А у О"Галлахана на сегодня были и другие дела
Что за дела? Убедиться, что в других местах происходит то же самое. Не лично, поскольку бегать по всему городу было бы глупо, а через курьеров, место встречи с которыми было назначено заранее. Спокойное место, вдали от тех полицейских участков, на которые было запланировано напасть.
Впрочем, О"Галлахан изначально знал, что участки - это лишь средство завести толпу, а затем заставить полицию открыть огонь. Провокация с целью того, чтобы именно представители власти пролили первую кровь, разъярили собравшихся до такой степени, что трупы обидчиков были восприняты как нечто обыденное. Полковник Станич и давний знакомец Джон Смит, ранее звавшийся совсем иначе, это ему долго и тщательно растолковывали.
Более важными целями был арсенал, располагавшийся на перекрёстке Второй авеню и Двадцать первой стрит, полицейское управление города, а также резиденция мэра города и банки. Первый - оно и понятно. Оружие, причём в довольно большом количестве. Не то что оно было жизненно необходимо - в порту стояли шхуны "Мерседес" и "Санта-Лючия" под испанским флагом, в трюмах которых было достаточное количество винтовок и боеприпасов к ним, чтобы вооружить несколько тысяч мятежников - но лишить запасов оружия лоялистов, если те попробуют выступить на защиту федеральной власти, это тоже полезно.
Полицейское управление... Оно являлось целью куда более опасной. Хотя бы потому, что в здании был как собственный арсенал, так и большое количество людей. умеющих этим самым оружием пользоваться. Потому его взятие не было запланировано как обязательное условия. Если получится прорваться внутрь, не встретив особенного сопротивления - великолепно. Нет? В таком случае отряд, выделенный для этой цели, получил приказ отступать, избегая серьёзных потерь. Правильный приказ, потому что большую его часть составляли наёмники, которые жертвовать жизнью ради каких-то идей не собирались.
Что до банков - удар по ним Станич приказал отдать на откуп тем, кто давно стоял по ту сторону закона. Их не стоило жалеть и оказывать поддержку силами ганфайтеров и немногих просочившихся в город "диких" точно не следовало. Цель? Отвлечение внимания и мучительные стоны банкиров. Большего от налётов никто и не ждал.
Главная же цель - мэрия города. И тут стоящая перед штурмовыми отрядами задача была куда более сложная, чем просто "войти и разгромить". Как раз этого делать и не следовало. Мэр Нью-Йорка Фернандо Вуд нужен был живым, здоровым, а к тому же готовым идти на сотрудничество.
Болезненный бред? Вовсе нет, если как следует изучить жизнь это не самого обычного человека. А полковник Станич явно изучил во всех подробностях, после чего донёс свое видение до О"Галлахана.
Начать стоило с того, что мэр Вуд был давним членом демократической партии, открыто заявлявший о своих симпатиях в Конфедерации и проповедуемых там идеалах. Более того, он был большим сторонником отделения города Нью-Йорк от США и объявления его "вольным городом", причём поддерживающим тесные связи с КША.
Ещё до образования конфедерации, аж в 1857 годы. во временя первого избрания Вуда мэром, его обвиняли в бунте против федеральных властей и даже арестовывали. Тогда часть полиции поддержала мэра, другая часть федералов и всё чуть было не кончилось стрельбой с большим количеством трупов. Но тогда до такого уровня дело так и не дошло, хотя банды Нью-Йорка были просто счастливы, видя, как полиция грызётся между собой инее мешает им проворачивать свои дела-делишки.
А потом был перерыв, а затем "второе пришествие Фернандо Вуда в знакомое мэрское кресло". Демократия и её выборное право, они порой преподносят таким вот сюрпризы.
Неугомонный противник федеральной власти, Вуд буквально сразу после избрания, в январе 1861 года бросил большой булыжник в уже малость успокоившееся болото городского совета. То самое предложение об отделении Нью-Йорка и заключении мирного договора с Конфедерацией. Реакция была, скажем так, довольно предсказуемой. Меньшинство поддержало. А большинство встретило сию инициативу истерическими воплями, угрозами или попытками высмеять столь экстравагантное предложение.
Однако время шло, ситуация менялась. Усиливалась Конфедерация, США же напротив, лишь слабели. И в свете этого стремление Вуда сделать Нью-Йорк "вольным городом" становились откровенно опасными. Сместить мэра было слишком сложно, а вот окружить его преданными федеральной власти людьми - намного легче. Особенное внимание удили полицейскому управлению, чтобы ни его глава, ни значимые персоны не испытывали и тени симпатий к нынешнему мэру города. Оправданное решение, чего уж скрывать.
Зато сейчас, когда эту самую полицию нанятые ганфайтеры весьма резво сокращали в численности и показывали, что люди в форме умирают столь же быстро, как и другие - ситуация в городе менялась. Именно в этих условиях Станич и приказал попробовать договориться с мэром Вудом по хорошему. Пообещав ему то, к чему он так давно и безуспешно призывал - отделение Нью-Йорка от США. А уж будет ли это "вольный город", часть Конфедерации или просто предмет торга на переговорах - решать отнюдь не ему. И не О"Галлахану, который вообще лишь орудие, но не организатор восстания.
Мэр был важен! Поэтому на Пятую авеню, где находилась его резиденция, были направлены самые лучшие и надёжные: большая часть просочившихся в город "диких", самые спокойные, умеющие держать себя в руках ганфайтеры и некоторое количество местных, но находящихся под полным контролем людей О"Галлахана. Местные нужны были ещё и по той причине, что именно они должны были символизировать "обращение простых нью-йоркцев к своему мэру" с определённой целью - защиты их от произвола федеральной власти с повышенными налогами, дешевеющими бумажными деньгами, призывом, вознёй с неграми и прочими явлениями, которые не нравились немалому числу жителей Нью-Йорка.
К слову сказать, именно к Пятой авеню он сейчас и направлялся. Нужно было лично убедиться в том, что лучший из имеющихся у него в распоряжении отрядов сумел выполнить задачу. А дальше... Дальше всё зависело исключительно от Фернандо Вуда.
* * *
США, Нью-Йорк, резиденция мэра, сентябрь 1862 года
Уже не первый день у Фернандо Вуда было откровенно плохое настроение. А всё исключительно из-за инициатив Вашингтона. Нет, он давно привык к тому. что у федеральных властей в принципе отсутствует чувство меры и разговаривать с политическими противниками они давно разучились. С настоящими противниками во внутренней политике, а не с "как бы противниками". Иначе не было бы ничего из числа того, что привело сперва к сецессии, а потом и к началу гражданской войны.
И вот очередное не самое умное решение - обширный, массовый призыв из числа жителей Нью-Йорка. Того самого города, где симпатии к Линкольну, даже изначально бывшие не самыми великими, падали с каждым месяцем.
Он предупреждал как прибывших из столицы чиновников военного министерства, так и начальника полиции собственного города, Джона Кеннеди, о необходимости вникнуть в обстановку, не бросаться с головой. Помогло ли? Он надеялся, что да.
Надежды, они редко когда сбываются. Это он понял часов в одиннадцать, когда к нему в кабинет, забыв даже постучаться, ворвался Джек Гарфилд, один из его секретарей, юноша из хорошей семьи и с планами сделать карьеру. Вид у него был... страшный. Точнее вид человека, который принёс страшные известия.
- Господин мэр, в городе бунт! - с ходу выпалил секретарь, жадно глотая воздух. - Атакованы полицейские участки. В двух не осталось никого. Совсем никого!
- Как это "никого"? Куда они делись? Говорите точнее.
- Все... убиты, -нервно сглотнул Гарфилд, но постарался взять себя в руки и продолжил. - Седьмой участок тоже сожжён, но там уцелели несколько человек. Говорят о том, что сначала в них кидали камни, потом бутылки с керосином. И как только они вынуждены были стрелять - по ним тоже стали. Другие люди, не эти, которых призывали. Хорошо одетые, вооружённые револьверами и многозарядными винтовками.
- Кто? - не позволяя себе терять присутствие духа, отрывисто пролаял Вуд. - Не говори, что банды. Они не посмеют.
- Не банды, - помотал головой Гарфилд. - Стрелки. Хорошие стрелки. Раненых не оставляли, добивали выстрелом в голову. А призывники, большей частью ирландцы, разбирали оружие убитых полицейских. И это...
- Это ещё не всё, я понял. Где ещё нападения?
- Арсенал захвачен, охрана убита или разбежалась. Нападение на управление полиции. Джон Кеннеди жив, атака отбита.
Фернандо Вуд набрал побольше воздуха в грудь, чтобы как следует наорать на секретаря за то, что тот лишь сейчас соизволил доложить, но вдруг в голову пришла мысль, которую не стоило так сразу отбрасывать. И он очень хотел оказаться неправым.