– То, что вы оба делаете, не нейтрально, – бормочу я так тихо, что мои слова почти теряются. Но когда Уэслин отталкивается от стекла, его тело напрягается, и я знаю, что он услышал меня. – Кстати об ужине, я буду говорить сегодня вечером, – говорит он, не обращая внимания на мое замечание. – Вы имеете право присутствовать при разговоре, но старайтесь поменьше высказываться. Это и так будет достаточно сложно. Закатываю глаза. – Послушай, она в любом случае не будет ожидать, что ты заговоришь. Мне жаль, но это правда. В этих вещах есть порядок. Я обучен вести такие разговоры, как эти… Я насмешливо смеюсь. – Четыре года на службе у твоего отца, и ты думаешь, что для меня это как-то по-другому? Есть ли разница для кого-то из нас, если на то пошло? Конечно, я знаю, что переговоры должен вести он, но все же меня раздражает еще одно напоминание о том, что мы с ним не равны. – Мы с… Мой голос дрожит, затем падает до шепота, опасаясь подслушивающих. – Мы те, кто мы есть, живущие в мире, который ваш народ, – я ткнула пальцем в его сторону, – решил, что он не для нас, из-за трех глупых слов. Мы потратили всю свою жизнь, учась делать то же самое, что и вы, и, если вы думаете, что это как-то по-другому, то вы дураки. Воцаряется ужасная тишина, и я уверена, что высказалась не в свою очередь, назвав королевскую знать дураками! Но слова накапливались во мне, и я не буду пытаться забрать их обратно. Обычно в такой момент брат предупреждет меня специальным прикосновением к моей руке или стуком ноги, но он не делает ни малейшего движения, чтобы вмешаться. Я отрываю взгляд от Уэслина, его вид тревожит меня. Гнев запечатлен на нахмуренном лбу и напряженных руках Элоса – это ужасное сочетание печали и ярости. Как будто этот разговор пробудил в нем приступ мстительности, импульс, который ему не принадлежит. Это не свойственно для такого хорошего человека, как мой брат. Я отшатываюсь от окна. Эта комната роскоши и комфорта, мягких вещей и каменных стен, и укрытия от внешнего мира. Эти холмистые холмы, древние леса и открытые просторы неба. Лунный свет на моей коже и ветер в моих крыльях. Все это прогнило. Мир – охотник, который соперничает с лучшими из них; разрушительная красота, которая заманивает в ловушку мое сердце и воспламеняет меня, прежде чем снова и снова напоминать мне, что все это не предназначено для кого-то вроде меня. Дверь открывается и закрывается, и я смотрю на дерево. Я даже не видела, как он ушел. Чья-то рука опускается мне на плечо, и, хотя прикосновение нежное, я все равно инстинктивно вздрагиваю. Я знаю, что мой брат хочет помочь, но он не спрашивает меня, в порядке ли я. Он не беспокоится, потому что как я могу быть? Как он мог быть таким? На одно мгновение, только на одно, я хочу, чтобы мы снова были детьми, и он мог бы защитить нас. Все, что мне нужно было бы сделать, это держать себя в руках. Но мое сердце не примет этого. Я больше не хочу, чтобы меня защищали. Я хочу защитить его для разнообразия. И мы уже давно не были детьми. – Увидимся за ужином, – это все, что говорит Элос, прежде чем подойти к двери и закрыть ее за собой. Сдерживая крик, я хватаю свой рюкзак и изо всех сил швыряю его в стену, желая разрушить мир так же, как он разрушает меня. Вторая половина дня проходит в смеси разочарования и усталости. Я расхаживаю по комнате. Я пытаюсь вздремнуть, но оставляю эту попытку после периода беспокойного ничегонеделания. Я наполняю ванну и соскабливаю каждый слой грязи со своей кожи, расчесываю спутанные волосы и надеваю единственное платье, которое взяла с собой. Затем я сижу у окна со смутным чувством страха, наблюдая закат солнца. Почти время ужина. Мои руки лениво проводят по линии юбки моего платья. Лавандовая ткань немного потрепана, помята и слегка заплесневела от дней, проведенных в моем рюкзаке, но мне все равно нравится ее ощущение, как мазки кисти по моей коже. Я подхожу к туалетному столику босиком и смотрю на свое позаимствованное отражение в овальном зеркале, платье в таком виде почти достает мне до лодыжек, хотя обычно оно заканчивается на середине икр. С легким разочарованием я понимаю, что у меня есть только ботинки, которые грязные и тяжелые и портят весь внешний вид. Что ж, с этим ничего не поделаешь. Раздается стук в мою дверь, и я нахожу Элоса, ожидающего в холле с молодой женщиной, одетой в зеленый цвет Гленвэйла. Я иду в ногу рядом с ним, пока она ведет меня в покои Уэслина. – Хорошие туфли, – замечает он, но выглядит совсем не отдохнувшим, как и я. Хотя он довольно хорошо вымылся, его темные волосы блестят и гладко зачесаны назад. – Хорошая рубашка, – отвечаю я, отмечая пятна травы, обесцвечивающие темно-красную ткань. Элос ухмыляется. Женщина стучит в дверь Уэслина, затем нерешительно открывает ее, когда он зовет ее войти. Его комната, залитая красными и коричневыми тонами, намного темнее моей, хотя и обставлена похожей мебелью. Уэслин развалился в кресле у незажженного камина, держа в руках ручку и коричневую книгу в кожаном переплете, в которой он писал уже несколько ночей. Я никогда не видела того, что внутри; он всегда хорошо скрывает это от посторонних глаз. При нашем появлении в дверях он откладывает книгу в сторону и ничего не говорит ни Элосу, ни мне, только закрывает дверь и идет за женщиной по коридору с непроницаемым выражением лица. Наш проводник ведет нас другим путем, чем мы пришли, и наши ботинки неприятно стучат по полированному деревянному полу, звук проникает высоко в сводчатый потолок. Каждый угол, за которым мы поворачиваем, имеет крутой угол, каждая дверь закрыта на замок. Хотя я пытаюсь запомнить маршрут, я все время отвлекаюсь. Рубашка Уэслина ослепительно-белого цвета, воротник и манжеты четкие и яркие, как маяк в темнеющих коридорах. Я стараюсь не смотреть. К тому времени, как мы добираемся до столовой, я полностью теряюсь. Здесь нет окон, только сырые каменные стены и мерцающий свет канделябров. Ощущение ловушки усиливается. Поверх ковра, затененного черным ониксом и нефритом, был накрыт прямоугольный стол на четыре места. Министр Мерет возвышается в кресле с высокой спинкой в дальнем конце, ее поза безупречна, черные кудри собраны в элегантный узел. Ее прежняя улыбка исчезла. Она жестом приглашает нас сесть, указывая Уэслину занять место справа от нее. Элос предлагает мне место слева от нее, и, хотя у меня нет желания быть так близко, я не смею протестовать перед ней. Изображая благодарность, я сажусь и пересчитываю предметы передо мной: две сложенные керамические тарелки кремового цвета с выгравированными розовыми деталями по краям; два бокала с золотыми полосками вокруг губ, один наполненный водой, а другой вином; две вилки; два ножа; одна ложка; одна салфетка из ткани; все это лежало на коврике цвета рубашки Элоса, с нитями тонкими, как паучий шелк, сплетенными в головокружительный кружевной узор. Это знакомая игра, которую я часто использовала, чтобы успокоить свои нервы, но ощущение, что за мной наблюдают, заставляет меня поднять глаза всего через несколько мгновений. Министр Мерет разглядывает меня с нескрываемым любопытством. Пытаясь подавить свои опасения, я складываю руки на коленях и возвращаю ей пристальный взгляд. Она переключает свое внимание на Уэслина. – Я надеюсь, ваши комнаты удобны? Похоже, это сигнал, потому что мгновенно появляются четыре официанта с широкими неглубокими чашами в руках. В моей – сливочный суп, и я украдкой бросаю взгляд на Уэслина, который без колебаний берет свою ложку. И делаю то же самое. Это, безусловно, самая приятная трапеза, на которой я когда-либо присутствовала, но понятия не имею, каковы могут быть правила этикета. Мрачно я представляю, как могла бы отреагировать министр Мерет, если бы узнала, что пригласила двух оборотней к своему столу, не говоря уже о тех двоих, которым она специально приказала покинуть Гленвэйл. – Очень удобно. Спасибо, – отвечает Уэслин, когда слуги исчезают из виду. – А твоя семья? Как поживает твой отец? – Он в порядке. Министр Мерет кивает. – И все же он не знает, что ты здесь. А она прямолинейна. Уэслин продолжает потягивать свой суп, внешне невозмутимый. – Напротив, он один из немногих, кто в курсе. Министр Мерет откидывается на спинку стула и оценивающе смотрит на него. – Если ты принес с собой неприятности, я не потерплю их в своих границах. – Мы ничего не принесли, – ответ Уэслина последовал незамедлительно, его голос был ясным и спокойным, без следа защиты или тревоги. Тот факт, что он так естественно вписывается в отполированную обстановку: его сшитая на заказ одежда, борода, которую он подстриг до тени, серебряное кольцо на среднем пальце – все это только и заставляет меня чувствовать себя еще более неуместно. – Хотя, согласно вашему местному распределению, проблемы уже здесь. Она немного наклоняется вперед, поглаживая ножку своего бокала. Хотя она выглядит на несколько лет моложе короля Жерара, ее сила присутствия столь же сильна. Я представляю ее и Вайолет лицом к лицу и грозу, которая наверняка последует за этим. – Джоул был занозой в моем боку с тех пор, как его короновали. Он ребенок, играющий в короля, и это просто его последняя истерика. Уэслин откладывает ложку и складывает руки перед собой. – Значит, вы не считаете его серьезным? – Серьезным? – тихо повторяет она, потягивая вино. – Его политика никогда не была направлена против таких, как мы. Мои пальцы сжимаются в кулаки. – Он считает всех, кто противостоит ему, угрозой, – возражает Уэслин. – В этом отношении он похож на своего отца. Министр Мерет пронзает его взглядом. – Он совсем не похож на своего отца. Деймон был не в себе. Джоул точно знает, что делает, какими бы глупыми ни казались его решения. Суп тебе не по вкусу? Ее голова резко поворачивается ко мне, так быстро, что я застываю посреди какой-то ледяной тишины. Бросаю взгляд на ложку, крепко зажатую в моей руке. Я не съела ни кусочка. Я опускаю голову и начинаю есть, не уверенная, ждет ли она извинений. Ее внимание переключается на Элоса. – Ваше лицо мне смутно знакомо. Мы не встречались? Мое тело покрывается льдом. Элос никогда не учился прятаться за масками так, как это делаю я; его чувства обычно легко читаются на его лице. Но к его чести, он лишь слегка откидывается назад, явно удивленный тем, что к нему обратились. – Нет, министр. Она продолжает оценивать его, слегка постукивая по бокалу. – Хм. – Мы говорили о севере, – напомнил ей Уэслин в последовавшей паузе. – Сначала я хотела бы знать, кто сидит за моим столом, – Министр Мерет меняет свой бокал с вином на ложку и окунает ее в суп. – Как тебя зовут? – спрашивает она меня. Я немного выпрямляюсь, борясь с желанием ухмыльнуться Уэслину. Она действительно не будет ожидать, что мы будем разговаривать. – Эвалин, мэм.