Она устало смотрит на меня. – Принц уже сказал нам об этом. – Ну? – требую я. – Разве ты не хочешь знать, что они здесь делают? Мои слова встречают еще большее молчание, затем двое зрителей бормочут на другом языке. – Я не понимаю. В чем проблема? Почему ты колеблешься? – Есть способ сделать это, – наконец отвечает Хатта, изучая меня с выражением, которое я не могу истолковать. – Вы не должны торопиться, пока не узнаете всю историю. В реактивных действиях есть опасность. – Лучше, чем вообще ничего не делать. Уэслин бормочет слова предостережения, но я стряхиваю их. Хатта только смотрит на меня. – Ах, оборотень. Ты слишком долго пробыла среди людей. Лишь одно слово зажигает спичку. Оборотень. Монстр. Девушка. Кто ты, черт возьми, такая? Больше не надо. – Меня зовут не оборотень, – выплевываю я, вскакивая на ноги. – Я Рора. Хатта начинает отвечать, но я уже ухожу. Уэслин быстро догоняет. – Думаю, что все прошло хорошо, – сухо замечает он. Я просто продолжаю идти дальше. – Вы должны сохранять спокойствие на переговорах. – Как это дипломатично с твоей стороны, – парирую я. Прощупывание министра Мерет, установление связей с гигантами, спасение Финли – сколько именно причин для того, чтобы отправиться в это путешествие, у него было и не говорить их мне? Мои глаза скользнули по нему в пустоте, которая последовала за этим. Он ухмыляется. Я чуть не спотыкаюсь о собственные ноги. Это первый раз, когда он улыбнулся, по-настоящему улыбнулся мне. Это не улыбка его брата; не такая открытая, не такая легкая. Но я решаю, что эта особенность делает его еще лучше. Это немного рассеивает мой гнев. – То, что ты там сказал о том, чтобы ничего не делать, – я останавливаюсь, чтобы посмотреть ему в лицо. – Раньше ты так себя не чувствовал. Он выдерживает мой пристальный взгляд. – Ты знаешь, я действительно слушаю, когда ты говоришь. Укол беспокойства проходит через меня, но он снова идет, прежде чем я успеваю понять, в чем дело. – Пойдем, я тебе покажу. Следую за ним к рюкзаку, который он кладет себе на колени, опустившись в траву. Я сижу напротив него, с удивлением обнаруживая, что теперь это кажется естественным, воспроизводя момент, когда он встал между мной и кэгаром. «Неужели никто никогда не предупреждал тебя о глазах?» – Вот, – говорит он, отрывая меня от моих мыслей. Я беру предложенную книгу из его рук: не ту, что читает, а ту, где он пишет, которую никогда не показывал ни мне, ни Элосу. Светло-коричневый кожаный переплет потерт в дороге. Я провожу руками по его морщинистой поверхности, пораженная тем, что ему удалось сохранить его сухим и целым, прежде чем открыть первую страницу. Затем я поднимаю на него глаза. – Все в порядке, – говорит он. – Ты можешь прочитать это. Так я и делаю: первая страница, потом следующая, потом следующая. Это отчет о нашем путешествии, но содержание не сентиментальное; это заметки. То, что мы с Элосом говорили и какие давали советы по путешествию по дикой природе. Для выживания. Я листаю страницы, замечая иллюстрации и диаграммы, разбросанные по всему тексту. Наброски растений, которые я назвала ядовитыми, кострища Элоса, цветки жимолости, откинутые назад, чтобы показать крошечные жемчужины. Бритвенные зубы остролистного зайца и даже летучие мыши-вдовы. Невероятно. Он снова улыбается, и я понимаю, что последнюю часть произнесла вслух. – И тем не менее это так, – настаиваю я, наугад листая иллюстрацию. – Они действительно хороши, Уэслин. Он открывает рот, чтобы заговорить, колеблется, затем останавливается и проводит рукой по щеке. Он не делает ни малейшего движения, чтобы забрать книгу обратно, только наблюдает за моим лицом, как будто ждет, что я скажу больше. Ветер треплет кончики моих волос, пахнущих цветами и сосной. Несколько капель воды падают на открытую страницу, разрушая момент. Я отступаю назад, инстинктивно захлопывая книгу. Это бабочка – богомол с крыльями такого ослепительно-синего цвета, что они почти светятся, капли воды стекают с кончиков при каждом взмахе. Она улетает в суете, но на ее место приходят другие, озорно парящие над моей головой, а затем над головой Уэслина. Его собственное, миниатюрное дождевое облако. Он уворачивается, тихо ругаясь и закидывая руки за голову. И я просто смеюсь. Второй раз за несколько дней, а может, недель, я смеюсь, прежде чем успеваю вспомнить свои маски или обычную напряженную линию его рта. Прежде чем воспоминания об этом месте и тяжесть нашей миссии снова обрушатся на мои кости. Его внимание снова переключается на меня, на то, как мои плечи трясутся от веселья. После некоторого раздумья он величественно опускает руки, словно признавая свое поражение, и слегка морщит нос, когда шквал бабочек попадает в цель. Все это настолько абсурдно, что я не могу удержаться и снова смеюсь, на этот раз громче, и он сохраняет свое фальшивое самообладание еще секунду или две, три, прежде чем опустить голову на грудь и тоже засмеяться. Как будто он пытается сдержаться, но не может. Как будто ему нужна передышка так же сильно, как и мне. И я с болью осознаю, что не слышала его смеха с того самого дня в тронном зале короля Герара, до того, как ворвался гонец. – Прекрати, – говорю я, наконец, не ему, а бабочкам, нежно проводя рукой, чтобы разогнать их. Уэслин снова смеется и качает головой, стряхивая воду со своих распущенных кудрей, его серая рубашка на пуговицах испещрена влагой. Этот жест каким-то образом заставляет его выглядеть моложе. Менее отягощенным. Тепло касается моего лица и шепчет о жизни в моей груди. Неожиданный импульс, которому я поддалась только в заимствованной форме, тот, который заставляет голос в моей голове шептать: «Опасность». Мгновение он смотрит на меня не мигая. – Послушай… – Спасибо, что показал мне это, – резко говорю я, возвращая ему книгу и ругая свое колотящееся сердце. – Надо посмотреть, как идут дела у брата. В той стороне есть ручей, если ты хочешь постирать одежду. Я встаю, не успев понять выражение его лица. Конечно, я должна сдержать свое слово, поэтому ухожу на поиски своего брата, грубо заламывая руки на ходу. Это бессмыслица, вспышка чувств – все неправильно. Уэслин – самый трудный из них. Упрямый. Я его почти не знаю – и все же в моих руках была его книга, подаренная мне по доброй воле. Чем дальше я иду, тем больше спадает адреналин, но мне трудно выбросить выражение его лица из своих мыслей. Я думаю, что тоже разочарована. На небе нет ни облачка, и закат сегодня – один из самых красивых, которые я когда-либо видела: яркие оттенки оранжевого, лавандового и розового пронизывают небесное полотно над головой. Невероятное зрелище. Мы ужинаем той же едой, что и накануне вечером, к нам снова присоединяется несколько великанов. Я все еще раздражена предыдущей ссорой, но никто не намекает на нашу размолвку. Вместо этого трапеза – приятное занятие, и даже Уэслин время от времени смеется. Я до сих пор не привыкла к этому звуку. Когда на небе появляются первые хрустальные звезды, мы проходим мимо гнезд из мха и журчащего пруда к другой поляне на краю леса, недалеко от места, где земля встречается с морем. Элос следует за великанами по вдоль луга, поддерживая любой разговор, который они начинают, но я сажусь на траву. Уэслин присоединяется ко мне. Ночи становятся прохладнее, и дрожь пробегает по мне, когда я скрещиваю ноги и кладу на них руки. Некоторое время никто из нас ничего не говорит. В какой-то момент я ловлю взгляд брата, но он быстро отводит глаза, оживленно болтая с самым маленьким великаном. Странный. – Я все еще не понимаю, – бормочет Уэслин, первым нарушая тишину. – Почему туман не привел нас сюда в первый раз? – Может быть, помощь этим людям была важнее. – Мои мысли отступают, когда в голове всплывают образы окровавленного кэгара и его испуганные глаза. – Даже если они этого не заслуживали. – Важнее для кого? Туман? – он тихо фыркает, не веря своим ушам. – Было бы проще, если бы он просто соизволил впустить нас с первой попытки. Скрестив ноги, он рвет разбросанные травинки, затем отбрасывает их вдаль и откидывается на руки. Несколько прядей волос упали ему на лицо. – Ты боишься за своего брата, – наконец отвечаю я. Он отворачивает голову. – Это облегчает устранение вины. Но вы не можете винить туман за то, что он делает то, что хочет. У него нет сознания, как у вас или у меня, он не чувствует сопереживания и не принимает чью-либо сторону. Я слежу за движением великанов по поляне, когда они освобождают огромные виноградные лозы от ветвей, улыбаясь, когда Элос несколько раз дергает одну из них, только чтобы она упала ему на лицо. – Вы не можете приписывать намерение магии. Я же сказала тебе, это ни хорошо и ни плохо. Это не соответствует человеческим ярлыкам, не может быть помещено в коробку больше, чем ты или я. Уэслин некоторое время не отвечает. Однако я узнаю, что его молчание не всегда для того, чтобы отключиться, а для того, чтобы подумать. Поэтому, пока я жду, я запрокидываю голову к небу и вдыхаю его. Темнота кажется знакомой и незнакомой одновременно. – И ты чувствуешь, что тебя посадили в коробку? – интересуется он наконец. Это не та часть моей маленькой речи, которую я ожидала, что он поймет, но я все равно киваю. – Конечно. – Предсказание. Я прижимаю колени к груди, снова изучая небо. – Не только это. Последовавшая за этим тишина кажется слегка выжидательной, что вызывает нервное напряжение. Хотя я и раньше обвиняла его в том, что он закрылся от меня, я все еще ловлю себя на том, что умоляю принца не настаивать на этом. Не сейчас, когда я чувствую, что наконец-то могу расслабиться и когда тот день на берегу реки кажется таким далеким. – Ты любишь звезды, – говорит он вместо этого, и я чувствую укол благодарности.