— Кто ты, выдь да покажись, с нами честно подружись, — пробормотала я незабываемое, пушкинское. Внутренний голос суровой прозой подсказывал, что дружить с предполагаемой любовницей мужа Галка будет крепко и до самой смерти — то есть скорее всего недолго. — Хто-о-о-о? — донеслось со двора протяжное, как скрип колодезного ворота. Шаркая калошами, к калитке прибрела древняя бабка в фольклорном прикиде типа «сто одежек, и все без застежек». На старушке были шерстяные гамаши, плюшевая юбка, мужской свитер с растянутым воротом, меховая жилетка, вязаная шапочка и просторная серо-бурая шаль, косматая, как старая медвежья шкура. В качестве аксессуаров к этому наряду идеально подошли бы ступа и помело. Я хихикнула и покосилась на Галочку. Она выпятила нижнюю губу и построила брови домиком. Вообразить Бабушку Ягушку соблазняющей кого-нибудь более молодого и симпатичного, чем Кощей Бессмертный, было совершенно невозможно. — Чаво надо-ть? — неожиданно добродушно спросила старуха. — Ищите кого? — Мужа! — брякнула Галка. — А-а-а! Ну, заходьте! Хозяйка погремела засовом, открыла калитку, повернулась к нам сутулой спиной и зашаркала прочь, на ходу помахивая рукой, как хвостиком. Мы с Галкой поняли это как призыв следовать за ней, по дорожке, выложенной замшелым кирпичом, пришли в хату и сели на древний горбатый диван с деревянной спинкой. — С кого снимать будем? — деловито спросила бабка, шаря в буфете. Мы с Галкой переглянулись, и я отрицательно помотала головой. Снимать с себя что бы то ни было в компании Бабки Ежки в обстановке вопиющей антисанитарии я лично не собиралась. — А что снимать? — спросила Галка и, не дожидаясь ответа, принялась расстегивать пуговицы на плаще. — Ну — что? Венец безбрачия, конечно! — Бабка обернулась, держа в руке восковую свечку. — Ты же за мужем пришла! — А-а-а! — Галка деловито застегнулась и подтолкнула меня локтем. — Если венец, то это не с меня! Это вот с нее снимать надо! — Я не хочу! — буркнула я. — Надо, Федя, надо! — прошептала мне приятельница. — От тебя не убудет, я за все плачу, глядишь, еще и мужа на халяву себе оторвешь! — Пятьсот рублей! — бухнув на стол ковшик с водицей, сказала, как припечатала, хозяйка. Галка без задержки расплатилась. Затем последовало типичное сольное выступление артистки художественной самодеятельности кружка ветеранов и инвалидов, не впечатлившее меня ну нисколько! Галка же, напротив, сразу после завершения ритуала начала с любопытством оглядываться по сторонам, словно ожидая, что из сеней или из темного угла за печкой без задержки выпрыгнет мой суженый-ряженый. Выпрыгнула только тощая серая кошка, и я скептически хмыкнула: — Ну, и когда же мне обещанного мужа ждать? — А и жди, — легко отговорилась бабка, вручая мне половинку тетрадного листа, исписанного крупными печатными буквами. — Вот тебе слова заветные, читай их каждое утро, помолясь да перекрестившись! Придет время, и будет тебе супруг! — Бабушка, а у вас муж есть? — заерзала на трескучем диване Галка. — А что ж ты думаешь? Был, и не один! — Заподозрив, что мы усомнились в ее профессионализме, обиделась ворожея. — Да я трех мужей до срока схоронила! — Ух, ты! — искренне восхитилась Галка, тоже уже почти дозревшая до идеи досрочных мужних похорон. — А кто же с вами остался? Или вы совсем одна тут живете? — Зачем — совсем одна? — Бабка с прозрачным намеком убирала со стола. — Жиличка у меня есть, девочка молодая. — Ну, как же так? — хитрая Галка показательно расстроилась. — В доме есть молоденькая девочка, а калитку отпирать ходит старенькая бабушка! Вот молодежь пошла, совсем не уважают старших! — Посмотреть бы в глаза ее бесстыжие! — сообразив, куда ветер дует, поддакнула я и огляделась, нет ли где фотографии молодой девочки. Единственный женский портрет, украшающий стену над диваном, явно запечатлел саму хозяйку дома в бытность ее еще не бабушкой, а Девушкой Ягой. Зато за стеклом обшарпанного буфета обнаружился тетрадный листок, на котором крупными печатными буквами было написано: «Наталья Силина, ПТУ-33» — и два телефонных номера. Я записала их на бабкиной бумажке рядом с «заветными словами». — Так ведь нет ее сейчас, Наташки-то! — заступилась за свою квартирантку бабка. — Она только к вечеру приезжает, а днем в городе учится да работает. — Знаем мы эти работы, — поднимаясь, проворчала помрачневшая Галка. Спасибо, бабушка! Провожать нас не надо, мы и сами дорогу найдем. Естественно, пошли мы с ней не к калитке, а к флигелю на заднем дворе. В отсутствие жилички на двери домика красовался амбарный замок, а окно было закрыто деревянными ставнями, но распахнуть их ничего не стоило — достаточно оказалось повернуть щеколду. Солнечный свет залил маленькую комнату с выбеленными известью стенами, на одной из которых, прямо напротив окна, висела большая цветная фотография. Это оказался портретный снимок молодой девушки с короткой стрижкой. Лицо у нее симпатичное, но заурядное, а вот волосы необыкновенные — ослепительно рыжие, как морковка. Насыщенный цвет прически подчеркивали фантазийные серьги в виде зеленых бабочек. Девчонка на фото выглядела дерзкой и яркой. Оценив соперницу, Галка ахнула и схватилась за сердце. Я сочувственно похлопала ее по плечу: — Галь, ты раньше времени ничего не придумывай, с этой девочкой еще ничего не ясно. А тебя Валера любит. — То-то и оно! — непонятно прошептала Галка. Думая ее порадовать, я отдала соседке листок с телефонами Натальи Силиной из тридцать третьего ПТУ, но Галку не проняло и это. На обратном пути в город она сидела, отвернувшись к окошку, и угрюмо молчала. На лестничной площадке мы без слов разошлись по своим квартирам, но не успела я, как собиралась, залезть под душ, как в дверь постучали. Я открыла и увидела на пороге Галку. На лице у нее было выражение отчаяния, в руке — бутылка текилы. — Надо поговорить! — показав бутылку, мрачно сказала соседка и проследовала мимо меня на кухню. Ясно было, что обсуждать мы собираемся отнюдь не вкусовые качества мексиканской огненной воды, однако я молча достала из шкафчика рюмки. Галка презрительно фыркнула, убрала их на место и поставила на стол чайные чашки. — У-у-у-у! — протянула я, оценив размах предстоящего загула. — Неужели все настолько плохо? — Ты даже не представляешь, насколько! — соседка нескупо разлила по чашкам обманчиво невинную желтую жидкость. — На вот, посмотри! Она вытянула из кармана халата фотокарточку и протянула мне. — Узнаешь? — Откуда она у тебя? — удивилась я. В первый момент мне показалось, что я снова вижу портрет рыжей жилички Бабы Яги. Волосы у девушки на снимке были оранжевые, стрижка та же самая, в ушах — незабываемые изумрудные бабочки… Однако, присмотревшись, я уловила отчетливое сходство и ахнула: — Галка! Это кто — ты?! Соседка глубоко кивнула и затянулась сигаретой так, что щеки провалились ямами: — Я! Мне здесь двадцать, и я только-только познакомилась с Валеркой. — Но ты же не рыжая! Ты шатенка! — Я крашеная! — рявкнула Галка. — Мне сорок два, седины полно, да и не нравилось мне никогда быть красной, как морковка. Это Валерка от рыжих-бесстыжих всегда был без ума, я-то думала, это у него прошло, ан — нет. Надо же, нашел себе вторую любовь, точную копию первой! — Почему сразу — любовь, может, у него к ней платонические чувства? — сказала я глупость, в которую сама не верила. — Такая ностальгия по молодости? — Ностальгия — это я понимаю, — Галка набулькала себе текилы и выпила ее залпом. — Ностальгия — это нормально. А только в платоническую любовь я, Танька, не верю! Ты сюда смотри! Она постучала ногтем по фотографии. — Сережки видишь? — Такие же, как у той девушки! — Не такие же! — Галка помотала головой. — Те самые! Мои собственные! Ты знаешь, у меня разных бирюлек больше, чем в ювелирном магазине, и эти серьги я давно не надевала — прическа у меня теперь неподходящая. Так что валялись сережки в шкатулке с украшениями, валялись… А сейчас я посмотрела — нет их там! Выходит, Валерка, сволочь, подарил мои серьги своей новой пассии! Похоже это на платонические взаимоотношения? — Не похоже, — вынужденно признала я и от огорчения тоже хлебнула текилы. Галка отодвинула в сторону чашку и аккуратно приложилась лбом о стол: — Я дура! Не надо мне было слушаться Маринку! — Какую еще Маринку? — Парикмахершу мою! — Галка подняла голову. — Несколько месяцев назад Валерка вдруг заговорил о том, какая красивая у меня была прическа в молодости. И с таким, знаешь, восторгом говорил… Я и подумала: сделаю любимому мужу приятное. Пошла в парикмахерскую, показала мастерице свою фотографию допотопных студенческих лет и попросила перекрасить меня и подстричь по образцу. А она, парикмахерша моя, уперлась и ни в какую! Вам, говорит, Галина Дмитриевна, давно не двадцать, и цвет лица у вас уже не тот, чтобы оранжевые лохмы носить, да и волосы резать жалко, потом заново отпустить проблематично будет. Я и сдалась, осталась при своих полудлинных каштановых. А Валерка, видать, не зря те рыжие лохмы с трепетом вспоминал. Не иначе, он уже тогда закрутил с этой своей рыжей-бесстыжей! — Ну, может, и закрутил, — сдалась я. — Так ведь это наверняка ненадолго! Валерке за сорок, девчонке вдвое меньше, что у них может быть общего? — Дети! — веско сказала Галка и отбила свои слова новым ударом головой об стол. — У них вполне могут быть общие дети! А ты понимаешь, как Валерка хочет детей? Ты же знаешь нашу историю! Страдалица многозначительно замолчала, и лицо у нее сделалось безжизненное, как маска. Я испугалась, что она снова отключится у меня дома, и опять возникнет проблема с ночлегом. — Галя, хватить пить и плакать! — по возможности твердо (язык уже заплетался) сказала я. — Вставай, я отведу тебя домой! Чудесным образом нам удалось переместиться с моей кухни в соседкину спальню, и там Галка рухнула, как подстреленная. Я понадеялась, что Валера вернется домой поздно, будить спящую супругу не станет и таким образом не нарвется на пьяный дебош. Сама я заснула под какой-то дурацкий телесериал о жизни большой разветвленной латиноамериканской семьи. Его сюжет породил в моей стремительно тяжелеющей голове некие мысли, но проследить за их ходом я не смогла: алкогольные пары заполнили мозговые извилины, как желтый туман, и свели видимость к нулю. Тем не менее даже во сне я помнила о том, что Галка оформила мне больничный на три дня и торопиться утром на работу не нужно. Поэтому я спала до десяти часов, а могла бы и до полудня, если бы не помешали Галкины крики: «Соня, вставай!» — Я Таня, — ворчливо сообщила я соседке, впустив ее в квартиру. — Я знаю! — отмахнулась она. — Живо собирайся! — Куда на этот раз? — зевнула я.