– Тебе не кажется странным, что они приходили один за другим и уходили слишком быстро? Пришлось признать, что наблюдение тетушки было верным. Этот вопрос уже был в формуле сыска. – Старая дама могла заметить, если бы кто-то из них уносил некий объемный предмет? Сто двадцать тысяч много места занимают… – Могла, – согласился Пушкин. Медгурст разглядела тросточку и узнала в лунном свете барышню. Отчего бы ей не заметить большой ридикюль, полный денег. – И она ничего не видела? Настал черед промолчать Пушкину. – А из этого следует вывод… – начала тетушка, но осеклась. Вероятно, вывод был слишком расплывчатым, чтобы ему следовать прямо сейчас. – Какова же разгадка? – не удержался племянник. Но мадам Львова уже не была расположена распутывать клубок логики дальше. – Мой милый, у меня к тебе дело, – строго сказала она. – Да, тетя, – ответил Пушкин, как послушный мальчик. – Хоть я сержусь на Тимашеву, но не могу закрыть глаза на то, что рядом с ней вертится некая подозрительная особа. Чрезвычайно подозрительная. – Кто такая? – Некая мадемуазель Бланш… Так она представилась. – Француженка? – Фальшивая! – грозно произнесла тетя. – Посмела на рулетке встать между мною и Тимашевой. Представь, эти глупые создания нацепили маски и думали, что я их не узнаю… Но эта Бланш очень подозрительна. Как бы не втянула Тимашеву в дурную историю. Не удивлюсь, если она воровка. Или того хуже… – Что прикажете мне делать? – Выясни, кто такая, наведи справки… Наверняка за ней тянется нечто преступное. Припугни как следует. А лучше – заставь покинуть Москву. Ты же полиция, мне ль тебя учить, как поступать? В очередной раз пришлось признать: какое счастье, что тетушка не желала нарушать закон. И какая досада, что не служит в полиции. С такой прозорливостью ей везде нашлось бы почетное место. – Обещаю заняться подозрительной личностью, – сказал Пушкин. Арбатский полицейский дом был уже невдалеке. Не хватало, чтобы увидели, как чиновник сыска прогуливается под ручку с престарелой дамой. Пушкин торопливо попрощался и отправился кружным путем. Чтобы не испытывать тетушкино любопытство. Ей бы хватило задора увязаться за ним в 1-й участок Арбатской части. 10 Так хотелось поскорее увидеть Пушкина, так хотелось изложить ему мысли, от которых не было покоя, что Агата взяла извозчика. Хотя до Большой Молчановки было минут десять неторопливого шага. Но как только она села в пролетку, желание совершенно переменилось. Чутье нашептывало, что прежде всего надо не Пушкина искать, а проникнуть в дом Терновской. Наверняка полиция плохо осмотрела там, потому что смотрела мужским взглядом. А она, особым, проницательным, женским, заметит то, что надутый индюк (тут Пушкина снова наградили почетным титулом), конечно, упустил. Чутье подсказывало, что разгадка убийства Терновской скрывается там, где нашли тело. Там есть какая-то деталь, на которую обязательно укажут чутье и сердце. Самые верные и надежные союзники Агаты. Она приказала извозчику не останавливаться, а медленно проехать Большую Молчановку. Агата помнила, чем закончился визит барышни с шапочкой-пирожком: полицейской погоней и падением в сугроб. Улица была пустынной. Городовых не видно. В эту дурацкую ловушку она никогда не попадется: наверняка прячутся и только и ждут, чтобы выскочить и скрутить. Она чувствовала, что опасность поблизости, сходить с пролетки нельзя. Извозчик получил новый приказ: ехать в Кречетников переулок. Пролетка свернула направо. Агата высунулась, чтобы не проехать дом Терновской. Сзади строение выглядело незнакомо. На дом указал каменный забор с шарами. Агата приказала извозчику встать и ждать ее. Заплатив полцены, чтобы ванька не уехал, она подошла к низкому заборчику, окаймлявшему сад. Снег лежал глубокий. Агата заметила дорожку больших вмятин: кто-то уже пробирался здесь. Подняв юбку, она отважно шагнула в ближнюю ямку и, занося высоко ногу, встала в следующую. Идти по чужим следам было куда как проще. И все равно, добравшись до дома, она ощутила, что в ботиночки набился снег. Агата была готова к любым неудобствам. Ради высокой цели. На двери, что наверняка вела на кухню, весела железная пластина с замком жуткого вида. Замки никогда не пугали Агату. Чутье подсказало, что входить надо так, как шел преступник: с главного входа. Тем более про ее появление никому не известно. Агата добралась до крыльца и поднялась по растоптанным ступенькам. Она подумала, что в Москве прямо страсть какая-то вешать на двери амбарные замки – и на этой висело ржавое чудо. Вытащив заколку, что придерживала шляпку, Агата вставила стержень в жерло замка и покрутила. Что-то хрустнуло, грозный замок охнул и отвалился, оставив в заушинах дужку. Оглянувшись на всякий случай, Агата проскользнула тенью за дверь. Нетопленый дом промерз окончательно. В гостиной было так холодно, что пар шел изо рта. Агата спрятала руки в муфту. Оказавшись там, куда вело чутье, она вдруг поняла, что не знает, с чего начать. Вокруг были вещи и только вещи. Где-то среди них спряталась улика, которая укажет на убийцу. Но где? Как она выглядит? Чутье молчало. Агата спросила и его, и сердце. Но ответа не получила. Перед ней был стол, накрытый для чая, с самоваром и чайной чашкой. Другая, разбитая, лежала на полу. Там же были разбросаны листы с записями. Агата подняла один, но ничего не поняла: какие-то названия с цифрами. Подсвечник, стоявший на столе, оплыл огарками. Другие свечи были расставлены по разным местам, но не догорели до половины. Рядом с буфетом, наводившим ужас помпезностью, стояло два стула. На одном лежала на боку кастрюля. Агата заглянула в нее и обнаружила почти догоревшую свечу. Чутье подсказало: важнейшая улика. Ну, конечно: потайной фонарь. И как полиция могла такое пропустить. Наверняка еще что-то отыщется. Стараясь ступать на цыпочках, Агата вышла в гардеробную комнату и тщательно изучила шкаф. Вкус мадам Терновской оставлял желать лучшего. Старомодное тряпье… Дальше, через дверь, следовала спальня. Кровать была нетронута, на туалетном столике некоторый порядок. Агата сунула руку под подушку, под матрац и не поленилась на коленях заглянуть под кровать. Она гордилась собой, что тщательно ведет розыск. Не упустила заглянуть в каждый ящик туалетного столика. При этом посмотрелась в зеркало. Отражение показало ей довольно милого сыщика… «Как красиво звучит: “Агата и сыск”», – невольно подумала она. Но заглядываться на себя, прекрасную, было некогда. Агата прошла на кухню. Кастрюли и припасы никогда не волновали ее. С некоторой брезгливостью она заглянула в шкафчики и бочку. Улик, указывающих на убийцу, не нашлось. Чутье сказало, что им здесь делать нечего, Агата была того же мнения. Она вернулась в гостиную. Солнечные лучи проникали в промежутки между шторами. Они казались мостками в мир иной, добрый, светлый и беззаботный. Быть может, по такому мостику сейчас бредет к вечному покою душа Терновской. Агата отогнала печальные мысли, от которых стало неуютно. Все-таки одна в доме, где была убита невинная женщина. Кроме секретного фонаря, пока не удалось найти ничего существенного. Агата спросила чутье, что делать дальше. Ей было указано на конторский стол с этажеркой. В нем не было ничего интересного. Из секций бумаги выброшены на пол. Она открыла ящики. Чистые листы, запас перьев, чернила, линейка, карандаши с красным и синим грифелем… Карандаши напомнили, какую обиду ей нанес надутый индюк. Но Агата отогнала ее. Не время сейчас для обид. Она с силой захлопнула ящик. Стол дрогнул и сдвинулся с места. Что было любопытным. Агата уперлась в край столешницы и надавила. Стол послушно съехал в сторону. Чутье торжествовало. Так и есть: полиция упустила главное. Перед ней открылся старинный сейф, вделанный в стенную нишу. Такой заколке не поддастся. Сейф наверняка хранил тайну убийства и призывал заглянуть в него. Зов был силен, чутье и сердце пели вместе с ним: «Агата, тебе надо заглянуть!» Медвежатники считались среди воров высшей кастой. Вскрыть несгораемый шкаф или кассу – тут нужно не только мастерство, но и призвание. Талант Агаты был иного свойства: она разбиралась в людях и умела заставить их делать то, что ей хочется. А люди ведут себя одинаково… Между стальной стенкой и кирпичной был зазор. Как раз, чтобы засунуть руку. Чутье требовало, чтобы Агата сделала именно это. Желание было слишком сильно. Кроме него Агата ничего не замечала. Она облизнулась и потянулась к щели. – Стоять! Полиция! – раздалось позади. 11 Визит пристав ожидал и думал, что подготовился. Пушкина встретил как дорогого гостя. Предложил заглянуть в кабинет угоститься, чем богаты, так сказать, но получил отказ. Опережая события, Нефедьев доложил, что городовым приказано строго следить за Большой Молчановкой. И даже за прилегающими улицами. И днем и ночью. Ночью – особенно. Каким же чудом кто-то пробрался с Кречетникова переулка через сад Терновской и скрылся через сад Живокини? Таким вопросом смущать пристава Пушкин не стал. У него имелся другой. – Советы мадам Терновской оказались успешными? Не то чтобы Нефедьев испугался. Тема не пришлась по душе, не ждал такого. – Анна Васильевна была мудрой женщиной, – ответил он аккуратно. – Значит, акции, которые она советовала покупать, принесли неплохой доход. Разговоры о деньгах, его деньгах, пристав не переносил. Кому какое дело, как он готовится к пенсии. В полиции получали пенсию только высшие чиновники и офицеры. А ему, капитану, сильно должно повезти, чтобы назначили жалкие триста рублей в год… Так что самому приходится расстараться… – Пару жалких копеек выиграл, говорить не о чем, так, ради интереса игры только, – выжал из себя Нефедьев. Что означало: навар был хороший. Слишком давить на мозоль Пушкин не стал. – У какого нотариуса Терновская составила завещание? Не обязан пристав знать, где проживающие в его участке лица составляют завещание. К нему это касательства не имеет. Но ведь чиновник сыска так въелся в печенки, что не отстанет. – Эггерс Виктор Карлович… Контора его на Никольской улице, в доме «Славянского базара». Место Пушкину было знакомо. Но и этого было мало. Он спросил, где проживает крупье, который крутит рулетку в доме на Спиридоновской. Желая как можно скорее отвязаться, Нефедьев сделал то, что не должен был: раскрыл почти секретный адрес в Поварском переулке. Только просил не сильно пугать: француз слишком нервный, не привык еще к жизни в Москве, то и дело впадает в отчаяние. Пушкин обещал быть исключительно вежливым. Он еще захотел взглянуть на результаты вскрытия мадам Терновской. Вот это милое дело… Нефедьев немедленно предоставил протокол – все, как полагается. Пролистав, Пушкин спросил, на месте ли доктор. Преображенский был у себя в медицинской. Он как раз закончил перевязывать вывихнутую лодыжку господина Краузе, учителя местной гимназии, который так удачно прогулялся по Скатертному переулку, что до врачебной помощи доковылял при поддержке городового. Вручив раненому палочку и отпустив с советом показаться завтра хирургу, Преображенский был к услугам чиновника сыска. Пушкин немного знал его. Участковый доктор был довольно спокойным, если не сказать равнодушным человеком. Он никогда не повышал голос, делал то, о чем его просили, лично не использовал запасы спиртовой бутыли, но замерзшим городовым никогда в этом не отказывал. Жил жизнью тихой, ровной и незаметной. Как огонек медицинской спиртовки. – Нашли недостатки в заключении? – спросил он, указывая Пушкину на белый табурет с вращающимся сиденьем. – Недостатков нет. От вас хотел услышать, Павел Яковлевич, мелкие подробности. – Что именно? – Яда в крови и желудке Терновской не нашли? – Если считать ядом чай, который она пила незадолго до смерти… – Быть может, лекарства? – Следов не обнаружено, – ответил доктор бесцветным голосом. – Дама, несмотря на возраст, сохранила крепкое здоровье. Я бы назвал его завидным. – А полнота? Доктор небрежно махнул рукой. – Все эти истории, что пироги и жирная пища вредны, – выдумки французов, – сказал он. – Да, на Масленицу бывают смерти от заворота кишок. Но если человек питается регулярно в своем режиме, вес идет только на пользу. У нас в Москве нельзя есть мало. Здесь же не Петербург, где съедят рыбку-с-пальчик и бегут делать карьеру. Все болезни от нервов и переживаний… Надо жить жизнью нашей, московской, смирной и покойной… Мадам Терновская в этом отношении – прекрасный пример. – Нельзя ли взглянуть на предмет, который извлекли из ее сердца?