Лелюхин, куда более жалостливый, предложил городовому оставить даму на поруки, но Оборин уперся. Только лично Пушкину. И не отходил от Агаты, которой подали стул, пока не вошел Пушкин. Браво козырнул ему. – Приказание выполнил, ваш бродь. Мадам эта, – городовой кивнул на задержанную, печально ждавшую решения своей участи, – изловлена и доставлена… – Поймана в доме Терновской? – спросил Пушкин, разглядывая Агату. Заметно было, что ей пришлось несладко. – Так точно! Вскрыла замок навесной. Не подчинилась приказу полиции. Оказала сопротивление при задержании… – Царапалась? – Кинула стул в окно и выпрыгнула. Еле догнал. Спасибо, дворник лопату подставил, так она в сугроб угодила… – Руки ремнем скрутили? – Это как полагается… Извольте знать, объявила себя тайным агентом полиции… – Все тайное становится явным… Окно в доме Терновской забейте досками. – Уже приказал дворнику… – Благодарю за службу… Передайте приставу мою личную благодарность… Можете быть свободным… Образцово исполнив «кругом марш», Оборин вышел, чрезвычайно довольный поощрением. А более всего тем, что сбыл с рук жуткую мадемуазель. Иметь с ней дело городовому совсем не хотелось… Между тем Пушкин пригласил баронессу пересесть на стул у его стола. Агата покорно пошла. Лелюхин кивнул Пушкину и, понимая, что разговор будет непростой, вежливо удалился. Агата тяжело опустилась на скрипящее сиденье. – Довольны? – тихо спросила она. – Назначили себя тайным агентом полиции… – У меня не было выхода… – Кроме выхода в окно. Защитная бумага, которую надо было показать городовому, осталась в номере. Хуже всего, что он был прав. Как будто глядел в волшебное зеркало. Агата закусила губку, чтобы не заплакать. – Я хотела вам помочь… – Предупреждал же ничего не делать без моего ведома, – сказал Пушкин. Поучение было верное, но отчего-то совсем неправильное. Он это понял. – Хотели найти в доме Терновской улики, которые мы не заметили? Ну как можно общаться с таким бездушным типом? Не пожалел, что ей руки стянули ремнем. – Да, и нашла то, что пропустили. – Неужели? Что именно? – Во-первых, – выставив руку так, чтобы он видел красные рубцы на запястье, Агата согнула мизинец, – убийца оставил потайной фонарь: кастрюля, а в ней свечка… – Еще… – Терновская держала скрытный сейф за этажеркой! – поставила она победную точку. – А еще я насквозь промочила ноги, пока пробиралась через снег в саду… Лицо Пушкина было непроницаемым. И омерзительно равнодушным. – В сейф заглянули? – только спросил он. – Держиморда ваш помешал. Там наверняка скрыта тайна ее смерти… – Нет, не скрыта. – Да вам откуда знать? Формула дурацкая подсказала? – Сам заглядывал. В сейфе нет ничего, что объяснило бы смерть Терновской. – А что там? – не сдавалась Агата, уже понимая, что проигрывает. Чутье и сердце подсказали. И так не вовремя. Когда нужны – помалкивают. – Личные бумаги Терновской, – ответил Пушкин. – Тайный фонарь сделал я, когда дежурил ночью в доме. Жаль, что только утром явились… Была бы приятная встреча. Вот и все. Конец. Старания ее пошли прахом. Зря ноги промочила, зря мысли хотела донести, зря ремень терпела… Ничего ему не нужно… Остается только все бросить и уйти. Агата совсем поникла духом. – Вчера вечером вы были на рулетке, – сказал Пушкин, старательно отводя глаза, чтобы не видеть печальный лик. – Что там происходило? Хотел услышать о ваших наблюдениях. Они крайне важны сейчас. Прошу вас, Агата, расскажите, что видели… Не так дождь оживляет траву в засушливое лето, как ободрили простые слова. Агата не могла поверить: ему нужен ее рассказ. Разве такое возможно? Неужели лед тронулся? Она так обрадовалась, что забыла слегка помучить его отказами. – У меня много полезных наблюдений, – сказала Агата с достоинством. – Жду с нетерпением. – Во-первых, те родственники Терновской, о которых я вам рассказывала, снова играли на рулетке… – Молодого зовут Фудель, солидного господина – Лабушев. Будет удобнее называть их по именам. Невероятно! Какая вежливость. Какой такт. Быть может, еще не все потеряно… – Благодарю, – сказала Агата. – У Фуделя и Лабушева на кармане было по сто рублей у каждого. Что странно, они их проиграли. – На рулетке странен выигрыш… – Вы не знаете главного! – победно заявила она. – Как они должны были играть? – Ставить по маленькой… – Вот именно! А что сделали? – Что? – спросил Пушкин, чтобы доставить удовольствие мадемуазель. – Оба и сразу поставили на zero. Новость была не так чтобы фантастической. – Для чего? – опять последовал вопрос вежливости. Непривычный для чиновника сыска. – Фудель и Лабушев хотели повторить успех Терновской. Она тоже начинала со ставки сто рублей на zero… Пушкин старательно показал, как удивлен. – Zero не выпало, на большее у них не хватило средств, – сказал он. – Господа сразу ушли? – Нет, жадно следили за игрой. Наверное, в кармане был последний рубль… Не решались сделать ставку. И уйти не могли… – В ночь выигрыша Терновской на рулетке была барышня, которую вы назвали… – Селедкой! – подхватила Агата. – Ее зовут Ольга Рузо, она была секретарем у Терновской… – Прибежала с выпученными глазами, в блокнотик смотрит, ставку делает, аж пальцы дрожат… И все спустила. Она сумасшедшая. Вывод немного неожиданный. Пушкин не стал оспаривать, его интересовало другое. – Когда Рузо появилась на рулетке? Агата посмотрела в потолок, будто там показывали живые картинки. – Довольно поздно, после десяти вечера, мы с Настасьей и Прасковьей уже собирались уходить… Я старалась, чтобы барышни… Ей не дали рассказать, какая она была добрая и заботливая опекунша. – Агата, вспомните: у платья Рузо подол был сырой? Вопрос поставил в тупик. Агата честно пыталась вспомнить, но, кроме блокнотика, дрожавшего в руках, ничего в голову не приходило. – Игровой стол платье скрывает, – сказала она. – Если эту коричневую тряпку можно назвать платьем… – Сколько проиграла Тимашева? – Она не играла. Ставила компаньонка… Причем сотню на zero, вместе с Фуделем и Лабушевым… Не помогло… Потом еще два удара – и спустила триста рублей… В такой азарт вошла, скромница… Жаль, вы этого не видели. Рулетка раскрывает человека, все видно: и дурное, и хорошее… Как в волшебном зеркале… И еще я подумала, что… – Агата запнулась. Мысли, которые бродили у нее голове, вернулись. Она боялась произнести их вслух.