Гостья подняла лицо. Улыбнулась дружелюбно и застенчиво. Как умела, когда было нужно. Тетушка еще не решила, как поступить: кинуть в племянника подушкой или расцеловать. Нечто было новым: не знала, что Пушкин склонен к театральным эффектам. – Э-мммм, – произнесла она. – У госпожи Керн много лиц. Может быть светской львицей, француженкой и даже воровкой, – сказал Пушкин, ожидая скорой развязки. – Позвольте представить: мадам Львова, Агата Кристофоровна. Моя родная тетя… Хотя вы имели случай познакомиться. При иных обстоятельствах. Зная тетю, Пушкин рассчитывал, что сейчас Агате устроят взбучку или что-то в этом роде. За то, что мадемуазель Бланш оказывает дурное влияние на барышню Тимашеву. Слово за слово, Агата вспылит, произойдет скандал, который он достойно погасит. После чего Агата, обозленная до крайности, оставит попытки вмешиваться в розыск. И, может быть, покинет Москву. Раз отвести Агату в участок у него рука не поднялась. С другой стороны, тетя будет вполне счастлива, что спасла Настасью. Одним ударом будут разрублены два узла. Логически было рассчитано точно. Учтены взрывные характеры обеих. Сейчас в порох упадет искра… Дамы повели себя странно. Одновременно склонили головы к плечу, и улыбнулись. Тетушка вскочила, раскинула руки, бросилась к Агате и заключила в объятия. Агата прижалась к ней. В довершение они троекратно расцеловались, как родные. – Дорогая моя! – сказала тетушка, рассматривая Агату, как обретенную дочь. – Как я рада вас видеть! Вы такая замечательная! Просто великолепны… – А вы, Агата Кристофоровна… – Прекратите делать из меня старуху, моя милая! Для вас – просто Агата! – Агата! – нежнейше произнесла Керн. – Вы сама мудрость и проницательность! Я сразу поняла, что вы – необыкновенная! Разгадать девиц под масками – это великолепно! – Но и вы были просто неподражаемы: как заступились за них, как тонко вели игру! Пушкин редко попадал в ситуацию, когда не понимал, что происходит. Сейчас он в нее попал. У него на глазах вершилось невозможное. Противное логике и расчету. Враги сделались нежнейшими подругами. С чего вдруг? Он стоял меж двух Агат, беспомощный и сбитый с толку. – Тетя, вы понимаете, что… – начал он, но от него отмахнулись. – Прошу тебя, не порти такой сюрприз. Раз уж сумел его устроить. Дай насладиться моментом… – Самые незабываемые минуты в моей жизни, – сказала Агата, держа в руках его тетушку. – Вы точно понимаете, что мадемуазель Керн… Тетушка показал ему кулак. – Так и знала, что испортишь! Я все поняла, только взглянув на эту шалунью. – Агата Кристофоровна любовалась Агатой. – Такая умница и в таком возрасте… Хоть нельзя говорить вслух, но я разгадала твою загадку, мой милый Пи: эта чудесная барышня – тайный агент сыскной полиции! – Как вы его назвали? – спросила Агата с тайным злорадством. – Пи! – повторила тетушка. – В честь великого числа π. Мой мальчик с детства делал успехи в математике. Оно так идет ему. – П-и-и-и, – протянула Агата, смакуя каждую «и». Месть была сладка. – Как это чудесно! Буду знать… – Благодарю тебя, что поручил Агате присматривать за Тимашевой… Это очень разумно. – Не только присматривать за Настасьей, – подхватила Агата. – Господин Пушкин поручил мне помогать в розыске убийцы мадам Терновской… – Что вы говорите, моя милая?! Это потрясающе! Пойдемте, расскажете мне свои версии… У меня тоже есть соображения… Агата Кристофоровна, не отпуская рук Агаты, потянула ее к диванчику. Они уселись, как кумушки. Буквально родственные души нашли друг друга… Про Пушкина забыли. А он чувствовал себя так, будто побывал под ведром ледяной воды. Естество его возмущалось и протестовало. Но он слишком любил тетю, чтобы разочаровать ее, раскрыв фатальную и ужасную ошибку. Нет хуже оскорбления, чем сказать: Агата не агент полиции, а воровка, хоть и бывшая. И не поручал ей Пушкин опекать Тимашеву, это вышло случайно, как поворот рулетки. И, конечно, не нуждается он в ее помощи. Это была правда, которую нельзя оглашать. Иногда правда должна оставаться в тайне. Чтобы не принести боль дорогому человеку… Пока чиновник сыска обретал себя, дамы на диванчике щебетали без умолку. Агата Кристофоровна рассказала, что обожает разгадывать ребусы, шарады, загадки и даже имеет за это награды. Агата Керн сообщила, что владеет мастерством управления мужчинами. Чем привела тетушку в полный восторг. Мадам Львова немедленно выложила все тайны детства Пушкина, то есть Пи: про самовар, про книжки, про ранние успехи в математике. Агата тут же рассказала, какой проницательный и деятельный чиновник Пушкин, как держит преступный мир в стальном кулаке. Ну и тому подобное… От трескотни у Пушкина побежали мурашки. Он не спал вторые сутки. Еще немного – и совершит какой-нибудь необдуманный поступок. Например, запустит вазой в окно. – Мадам Львова! – сказал он, как говорил задержанным. Тетушка уперла руки в боки. – Фу-ты ну-ты! Какие строгости! А ты отведи нас в участок… – Как не совестно влезать в разговор дам, – сказал Агата и добавила: – Пи… – Извольте помолчать… Тут Агата Кристофоровна поняла, что племянник не шутит, а разозлен до крайности. И круги у него под глазами. Устал, бедный, убийц ловить… – Ладно тебе злиться, Алеша, – сказала она, взяв руку Агаты в свою. – Прошу вашего внимания, тетя… – Оно принадлежит тебе, – ответила Агата Кристофоровна, подмигнув новой подруге. Пушкин медленно выдохнул, отгоняя мурашек. – В вашей юности в моде был крохотный пистоль. Стрелял стальным шариком… – Помню, помню! Его называли «Последний аргумент дамы». – Вспомните, у кого имелся пистоль: у Терновской, Живокини или Амалии Тимашевой. К такому вопросу тетушка не была готова. И не решалась ответить. – К чему тебе? – Прошу вас назвать фамилию. Или пистоль хранился у вас? – Вера Васильевна купила его в Висбадене, – ответила она. – Но зачем тебе… Пушкин не мог больше находиться в таком приятном и милом обществе. Одной Агаты было достаточно. Две – вынести невозможно. Он поклонился и сбежал. 21 Портье «Лоскутной» предложил подняться в номер: гость который раз уж бывает, поведение и вид безупречные. Пушкин не хотел менять правила. Просил отправить мальчика. Уговаривать портье не стал, мальчику все равно, куда бегать. На то и мальчик в красном мундирчике. Пушкин ждал у лестницы. Мадемуазель Тимашева появилась. Она сменила платье, была слишком спокойна и не ответила на его поклон. – Что вам угодно? Ледяной тон, как будто ей в сердце попала льдинка. – Настасья Андреевна, прошу отнестись к моим словам с полной серьезностью, – сказал Пушкин. – В чем дело? – В сложившихся обстоятельствах прошу вас немедленно покинуть Москву и выехать в Тверь. Вашего отца пре-дупрежу телеграммой. – Зачем мне уезжать? С какой стати? Вопрос разумный: наследнице полумиллиона рублей куда веселее в Москве, чем в имении. – Вам может угрожать опасность. Настасья вызывающе усмехнулась. – Опасность? Мне? От кого? – Не могу назвать точно, круг лиц вам известен. – Это так странно. – Она брезгливо скривила губы. – Говорите о каких-то опасностях и не называете их… Мне известна только одна опасность: мадам Львова. Если оградите меня от этой дамы, буду вам признательна… Потребовалось все спокойствие, накопленное логикой и ленью. – Настасья Андреевна, прошу вас поступить разумно, – сказал Пушкин. – Готов лично сопроводить вас на вокзал и посадить на поезд. Петербургский как раз отходит через два часа. Вы успеете собраться? – На поезд? – проговорила Настасья так, будто ей предлагали выйти замуж за каторжника. – Да вы в своем уме, месье Пушкин? И слышать не желаю… Провожатые мне не требуются, сама справлюсь… – Я не смогу дежурить около вас круглосуточно и защитить. – Мне не нужна ваша защита, – проговорила она, будто втыкая булавки. – Это ваше последнее слово? – Месье Пушкин, вы казались вполне достойным человеком, не то что ваша тетушка. Но теперь я вижу, что ошибалась… Отныне прошу не беспокоить меня. Всего вам доброго, господин полицейский. Ловите преступников, а меня оставьте в покое…