23 В доме Терновской среднее окно было заколочено на совесть. А в соседнем все окна были целы, в них пробивался свет. Пушкин заглянул, но шторы укрывали плотно от посторонних взглядов. Он невольно подумал, что мадам Медгурст наверняка проснулась после снотворного и наблюдает за ним. Возникло желание помахать темным окнам особняка. Мальчишество в себе Пушкин пресек, списав на усталость. Без сна человек глупеет. Он поднялся на крыльцо и дернул звонок. За дверью послышался шум, как от сдвигаемых стульев. – Кто там? – Мадам Живокини по-прежнему была осторожна. – Алексей Пушкин из сыскной полиции. Открывать не спешили. – Что вам угодно? – Некий вопрос требует срочного разъяснения. – Слишком поздно, я ложусь спать… Приходите завтра. Лезть за часами не стоило, от силы девять вечера. Даже одинокие женщины так рано не ложатся. – В таком случае, вернусь с приставом, и мы высадим дверь… Угроза подействовала. – Прошу подождать, я не одета… Ждать пришлось не слишком долго, не так, как мадемуазель Тимашеву. Живокини открыла, прячась за створкой. Пушкин вошел. В прихожей висели салоп, шуба и дорожное пальто. Ничего, кроме одежды и обуви хозяйки. В гостиной был накрыт стол к чаю. Зайдя, Живокини села за него. Переодевалась Вера Васильевна стремительно. За краткий промежуток сменила ночную сорочку с домашним халатом на платье, в каком не стыдно выйти. Она не замечала, что нервно постукивает указательным пальцем. Сесть Пушкину не предложила. – У вас гости? – спросил он, глядя на чашку с блюдцем и блюдце без чашки. – С чего вы взяли? Что за вопрос? Кажется, сегодня не лучший день для шуток. Уже насмеялись от души… Что вам угодно? – Терновская обещала оставить вам немного денег и обманула… Вера Васильевна гордо держала подбородок. – Если ради этого надо врываться ночью в дом вдовы, то извольте… Да, вы правы. Она обещала, что оставит небольшой капитал Вадиму, моему сыну… Не думала, что Анна так злопамятна… И кому оставить все? Тимашевой! Амалия, ее мать, и так ни в чем не нуждалась… Выгодно выскочила замуж… Такая несправедливость. Наследство достается не тем, кто его достоин… Зачем Настасье деньги Анны? Свои девать некуда… А Вадиму так нужны средства, он блестящий офицер… До сих пор не нашел себе достойную партию… Уже вызвала его телеграммой… Хоть бы Настасья заехала ко мне с визитом… Вероятно, мадам Живокини уже продумывала безумную комбинацию: получить церковное разрешение на брак Вадима с Настасьей. Что было категорически невозможно. Двоюродных брата и сестру не венчали никогда. В законе на этот счет имелось точное определение: для венчания двоюродные должны были состоять в родстве не ниже четвертой степени. Никакое епархиальное начальство не поможет. Даже если Тимашева забеременеет от Вадима Живокини. Идея настолько странная, что могла прийти в голову только матери, безумно любящей сына. – Ваше любопытство насытилось, господин Пушкин? На самом деле ему хотелось знать, что скрывается за плотно закрытыми дверями. А точнее – кто. Если, конечно, Живокини не прячет любовника. В Москве всякое бывает… – Много лет назад вы купили пистоль, – сказал Пушкин. Брови мадам Живокини сдвинулись в глубоком непонимании. – Что я купила? – «Последний аргумент дамы», крохотный револьвер на один заряд, вот такой… – Он показал пальцами. – В Висбадене… Вспомнили? – Да-да… Кажется, припоминаю… Но откуда вы узнали? – Из верных источников… Вера Васильевна усмехнулась: – У вашей тети отменная память… Это была игрушка… Забава… – Не совсем. С близкого расстояния убивает. – И что с того? – Позвольте взглянуть на ваш пистоль. Она только руками всплеснула. – Помилуйте, господин полицейский! Столько лет прошло… И думать забыла. Давно уж потерян. Если бы не сказали, и не вспомнила б никогда… – Позвольте я поищу… Живокини резко встала, готовая защищать свой дом от вторжения. Защищать до последнего. – Нет, господин Пушкин не позволю. Чтобы рылись в моих вещах? С какой стати? Я же не преступник… Хоть с приставом вашим гадким приходите – не позволю. А самоуправство допустите – дойду до прокурора. Так и знайте! Настроена дама была решительно. Пушкин не собирался обыскивать ящики и комоды. Ему хотелось заглянуть за двери. И другого повода не было. Не бросаться же, распахивая каждую… Хотя соблазнительно… Вот только одно обстоятельство: если никто не прячется, скандал раздуют до небес. Эфенбах его не потушит, а сам пристав Нефедьев постарается дровишек подбросить. А если и прячется кто-то, что с того? Всегда найдется благовидное объяснение. Взвесив все, Пушкин решил не совершать безумного поступка: победителей, конечно, не судят, а проигравшего выгонят из сыскной полиции. Идти в учителя математики ему не хотелось. Лучше воры и убийцы, чем гимназисты… Он почтительно поклонился. – Прошу простить, Вера Васильевна. Не имел намерения вас оскорбить… Дама смягчилась. – Прощаю вас, – сказала она милостиво. – Как не простить: молодая кровь, горячий. Прямо как Агата в юности… Такая задорная была, баловница… Как ни хотелось Пушкину узнать пикантные подробности о любимой родственнице, но спросить не посмел. Что не относится к розыску, чиновник сыска не имеет права знать. Как-нибудь наведается расспросить… В неслужебное время. Хотя вряд ли такое будет. …Большая Молчановка отходила ко сну. Городового, который обязан следить за домом Терновской, не заметно. Наверняка Оборин сидит в тепле у дворника. Оставалось приниматься за дело самому. Как всегда. Пушкин перебрался на другую сторону и облюбовал для наблюдения дерево, за которым пряталась Агата. Но теперь другое дело: чиновник сыска следит, а не бывшая воровка. В доме Живокини погас свет. Зато мороз взялся крепко. Пушкин быстро понял, что в ботинках и пальто, без валенок и тулупа, долго не выдержит. А когда сугроб показался ему мягкой подушкой, понял, что силы на исходе. Он сделал последнее, что мог. Вернулся обратно и заглянул во все окна Живокини. Там было темно и тихо. Вера Васильевна в самом деле легла спать. Чего Пушкин хотел больше всего. 24 Сменять наряд было некогда. Агата отправилась на Спиридоновскую в чем была. Ходить в одном платье с утра до вечера – верх неприличия. Но ей было не до приличий. Она вошла в зал, когда игра шла. Подозреваемые были на месте. Лабушев и Фудель держались по разные стороны стола, но на шарик смотрели одинаково жадно. Поискав, Агата обнаружила Рузо. Селедка в коричневом платье держалась за спинами игроков. Блокнотик зажат между ладонями, будто шептала ему. Агате показалось, что в глазах Рузо блуждает нездоровый блеск. Игра шла не слишком бойкая. Месье Клавель в отличном настроении бодрил игроков: «Faites le jeurs, messieurs! Faites le jeurs, messieurs!» Призыву следовали неохотно. Ставки были маленькие. Агата заметила, что Фудель тщательно следит за Лабушевым, будто выжидая. Так и оказалось. Как только Петр Ильич решительным образом поставил сто рублей на красное, Фудель последовал его примеру. Агате все стало ясно: доказательства налицо. Оставалось наблюдать, что будет дальше. Месье Клавель запустил цилиндр и шарик над ним. Выпало «22, черное, чет, больше половины». Ставки на красное собрала лопатка крупье. Лабушев усмехнулся и отошел от стола. Фудель, казалось, с трудом перенес удар: тряс головой и что-то зло бурчал. Агата решила остаться, пока Лабушев не уйдет. И по возможности проследить за ним. Ночью филерить куда проще. Она не сразу заметила невысокую, но довольно крепкую даму. Обратила внимание только потому, что Лабушев и Фудель уставились на нее, как на привидение. Зато дама их игнорировала. Взглянув на меловую табличку с выпавшими номерами, сделала ставку en plein[36], положив сто рублей на один квадрат игрового поля. Крупье запустил шарик. Когда цилиндр замедлил бег, шарик упал в красную ячейку с белой цифрой «32». Мадам получила выигранные 3500 рублей. Как по команде, Фудель и Лабушев обменялись выразительными взглядами. Быть может, одна мысль посетила обоих. Но подойти к даме не посмели. Агата старалась ничего не упустить. Дама, зажав выигрыш в кулаке, следила за выпадавшими номерами. Прошло пять, если не шесть ударов. Как вдруг она сделала ставку на крайнюю колонну, la colonne. Шарик полетел. Когда движение его замедлилось, крупье выкрикнул: «Rien ne va plus!», запрещая менять ставки. Никто не пытался их поменять. Выпало «15, черное, нечет, меньше половины». Месье Клавель дрогнувшей рукой собрал проигранное и отсчитал даме ее выигрыш: 7000 рублей. Среди игроков, вполголоса обсуждавших удачу, раздался смех. Смеялась Рузо. Месье Клавель сделал замечание, она замолчала. Игра пошла дальше. Лабушев хотел было приблизиться к знакомой, но удачливая дама так глянула на него, что красавец-мужчина остался на месте. Агата видела, что между ними происходит, но не до конца понимала причину. Пролетели пять кругов игры. Дама терпеливо ждала, прижав деньги ладонями к столу. Крупье объявил новый кон. И тут она выложила все семь тысяч a cheval:[37] на линию между «16» и «17». Зал затих. Несчастный месье Клавель, сохраняя лицо, запустил шарик. Все ждали, чем кончится вращение. Помедлив, шарик выбрал «17». Игроки зашумели в голос. К мадам придвинули горку купюр, в которой было 119 000 рублей. «Уходи, немедленно уходи, глупая!» – про себя вскрикнула Агата. Ей было жаль, что незнакомая дама сейчас лишится всего. Но та хладнокровно сгребла выигрыш к себе. Агата забыла и про Лабушева, и про Фуделя, и даже про Рузо. Она следила только за той, кому благоволила удача. И не возникло мысли: в следующий раз, когда та будет ставить, попробовать поставить на то же число. Теперь игроки ставили по рублю. Все ждали, когда вступит невероятная дама. А больше всех ждал месье Клавель. Только он знал, что случится. Прошло два скучных кона. Крупье собрал со стола руб-лей шестьдесят. И объявил новую игру. И тут мадам сдвинула чудовищную кучу денег на красный ромб. Никто не посмел сделать ставку. Она играла один на один с рулеткой. Шарик полетел… Месье Клавель молился, чтобы Мадам Игра или высшее милосердие его услышали. Шарик скользнул и упал на «18, чет, больше половины». Красное… Раздался отчаянный вопль. Кричала Рузо. Жутко, отчаянно, безнадежно. Следом закричали все. Агату толкали со всех сторон, она потеряла из виду даму, когда крупье только отсчитывал 238 000 рублей. Куда-то пропали Лабушев и Фудель. Не было видно Рузо. Когда Агата пробилась к столу, где победительница должна была собирать выигрыш, ее не было. С такой кучей денег смогла проскользнуть мимо беснующихся игроков. Месье Клавель объявил, что на сегодня рулетка закрыта. На лбу у него выступил пот. Агата бросилась ко входу и дальше на улицу. Над дверью светили фонари. Она успела заметить, как уезжала по Спиридоновской пролетка. Верх поднят, кто в ней, узнать было нельзя. Агата почувствовала мороз и вернулась за полушубком. Из игорного зала неслись крики. Звали доктора, кому-то стало плохо. Агате самой нужна была помощь.