5 Сердиться тетушка не умела. Что свойственно умным людям. Вместо того чтобы возмущаться, она стала думать. В сущности, мелкое событие могло оказаться не таким уж мелким. Если не сказать подозрительным. Поведение экономки, то, как она пряталась за дверь, вызывало вопросы. Даже если мадам Медгурст нездоровится, об этом можно сказать спокойно, разъяснить. Конечно, Агапа недалекого ума, простовата. Но ведь мадам Львову знает, чаем напоила. Вроде Агата Кристофоровна ничем не могла вызвать такую озлобленность. Разве только настойчивостью: в третий раз пытается познакомиться с хозяйкой. Ведь что странно: кого-то Агапа впустила в дом. Почему же ей вход был закрыт? Что она скрывает? Снова Агату Кристофоровну посетило странное чувство, что она упускает нечто важное. Как в тот раз в доме Терновской. Так и не вспомнила, что там попалось на глаза и не давалось памяти. И сейчас она была уверена, что не поняла все причины поведения Агапы. Что вызывает еще больше подозрений в отношении тихой экономки. Так бывает с головоломками: чем проще ребус кажется, тем труднее бывает его разгадать. Ничего не придумав, а только разбередив мысли, Агата Кристофоровна вернулась в квартиру. Гость уже разгуливал по гостиной. Вид потрепанный, но приличный. Господин Тимашев мучился последствиями роскошного ужина, выпил всю воду в доме и искал, чем бы еще поживиться. Как печенег, не иначе… – Агатушка, сделай хоть кофе, – простонал он. С этим безобразием пора кончать. Какая бы ни была дружба, но всему есть предел. Тетушка решила устроить серьезный разговор, несмотря на то что у гостя похмелье. – Андрей, разве можно столько пить с твоим сердцем? – спросила она уже серьезно. – Совсем доктора запретили мне, – ответил Тимашев, прислонив лоб к стеклу. – Тогда как понимать вчерашнее? – Так ведь запретили тверские врачи, а московские того гляди разрешат… – Нельзя в твои годы быть таким… наивным. Тимашев поморщился и схватился за сердце. – Ой, нельзя, Агатушка… Пожалуй, серьезный разговор надо отложить. Агата Кристофоровна чутко относилась к чужой боли. И не только сердечной. – Так, Андрей, собирайся… Едем… – Куда едем? – Тимашев оторвался от стекла, на лбу осталось красное пятно. – К доктору Берензону, Нилу Александровичу. Доктор медицинских наук, я его знаю. Принимает на Пречистенке. Тут недалеко… Андрей Алексеевич вздохнул полной грудью. – Все, отпустило… После заглянем. Даю слово: больше не буду пить… Ну или чуть-чуть шампанского… Без этого нельзя. Спорить и уламывать взрослого чужого мужчину Агата Кристофоровна не смогла. Ей и так еле хватало сил на родного племянника. – Как знаешь, твоя жизнь, – сказала она. – Тогда езжай в «Лоскутную», там и дочь найдешь, и завтрак… Тимашев сонно потянулся. – Да, дочь… Надо повидать. Никуда не денешься… И раньше не было секретом, а сейчас тетушка убедилась: Тимашев равнодушен к дочери. А может, вообще ее не любит. Причины этого Агате Кристофоровне были известны, точнее, она догадывалась о них, но обсуждать никогда бы не решилась. Они касались только семьи Тимашева. Мадам Львова не была его семьей. Только один вопрос по-настоящему беспокоил ее: что же будет, когда Андрей Алексеевич узнает, что дочь теперь намного богаче его? – Какие у тебя планы на Прасковью? – вместо этого спросила она. Сам вопрос подразумевал, что ей известно нечто особенное. Он только поморщился. – И думать не хочу… Кто она? Прислуга… Пусть живет своей жизнью. Найду ей какого-нибудь мелкого чиновника. У нас в Твери их как тараканов… – И он засмеялся своей шутке. – Андрей, можно тебя спросить?.. Робость Агаты Кристофоровны была столь мила, что Тимашев подошел, легонько обнял и нежно расцеловал в щеки. – Тебе, моя дорогая, можно все. – Ты что-нибудь слышал о ней?.. Кажется, Тимашев не мог сообразить, о ком идет речь. – О ней, – намекнула интонацией Агата Кристофоровна. – Ах, это… Нет, ничего… Да и что тут слышать? Узнал бы, так во второй раз бы убил. Своими руками придушил бы за то, что тогда сделала с Амалией… Прошлого не воротишь… А что ты вдруг спросила? – Ничего. – Тетушка мило улыбнулась. И напомнила, где на бульваре стоят извозчики. Если ногами до «Лоскутной» уже не дойти. 6 Взгляд Михаила Аркадьевича был цепким и пронзительным. Как всегда, когда он брался за дело по-настоящему. – Ну, раздражайший мой, как? Краткое наречие «как» вместило в себя длинный вопрос о результатах, которые ожидались от чиновника сыска. Пушкина понял без словаря. – Есть гипотеза, – доложил он, – Мадам Живокини могла застрелить Терновскую и пустить пулю себе в висок… – Это каким же фендерыком? – Вероятно, Живокини купила пистоль в оружейном магазине «Силин и Ролен». – На боку Кузнецкого? – На углу Неглинного проезда и Кузнецкого Моста, – уточнил Пушкин. – Приказчик опознал ее. – Погоняй, сокол мой, – сказал Эфенбах, недовольный, что из него тянут жилы. – Доктор Преображенский провел сравнение пуль, которые извлек из сердца Терновской и головы Живокини… При помощи лупы удалось установить схожие следы. – Она стреляйничала? – не выдержал Михаил Аркадьевич. – Так думает пристав Нефедьев, – ответил Пушкин. – А ты куда думаешь? – У этой гипотезы есть слабое место: пропавшие деньги… – А рулеткина тайна? В математике есть величины столь малые, что ими можно пренебречь. Пушкину очень хотелось пренебречь такой мелочью. Но формула без этого винтика выдавала заранее странные результаты. – Нет никаких данных на этот счет, – сказал Пушкин. Эфенбах принялся отбивать на столе ритм, в котором можно было узнать что угодно: от вальса феи Драже до «Эх, полна моя коробочка». В зависимости от развитости слуха. – Плохо, плохо, плохо, – сообщил он. – Вчера на рулетке девицу по щекам в чувства привел. На zero сто рубликов хлопнула и сама хлопнулась… Такой заморыш… А больше никаких пирогов… Так, вечер убил… Пушкин предполагал, кого спасла мощная рука его начальника. – Так что делать с убиенной… Живодревой? – Мадам Живокини… Приказчик видел, как она ушла после покупки пистоля с какой-то барышней… – Ну так вот! Хватай! – оживился Михаил Аркадьевич. – Кто такая? – Пока не могу сказать точно… Есть несколько кандидаток. Одна из них два дня как пропала… Эфенбах снова разразился тирадой из слова «плохо». – Секрет положительно найти и изничтожить, – закончил он. – Сам бдеть буду нынче на рулетке… Пушкин поднялся. – А постой-ка… – Эфенбах был серьезен. – Вдруг нынче опять выигрыш страшный выпадет у меня на глазах… Так это вот оно… Чтобы с пониманием хватать… Это убийца выиграет? На этот вопрос у формулы сыска было несколько ответов. Но каждый не слишком надежный. – Высока вероятность…