– Неужели я ошиблась? – Агата растерянно помахала муфтой. – Так обидно, столько пройти и вот… Подруга меня послала с поручением… – Никого тут нет. – Экономка стала закрывать дверь. – Так вы, верно, не Агапа… Створка замерла на полпути. – Вы кто такая? – В голосе экономки слышалась подозрительность. – О, я мадемуазель Бланш, приятно познакомиться… Так обидно перепутать адрес… – Да кто вам нужен-то? – Подруга моя, мадам Львова… Знаете ее? О, такая очаровательная дама… Она всегда говорит мне: «Будь внимательна, моя милая, не теряйся в городе». А я, как нарочно, вечно теряюсь и все путаю… Кажется, экономка теряла терпение. – Скажите толком, что вам нужно. – О, простите мою рассеянность… – Агата беззаботно покачала головкой. – Мадам Львова велела передать привет своей старинной подруге… Так и сказала: «Пойди, моя милая, передай привет моей дражайшей подруге и наилучшие пожелания, надеюсь, не забыла после Висбадена». А где живет ваша подруга, спрашиваю ее? Тут мадам Львова мне и говорит: отправляйся на Большую Молчановку, моя милая, в особняк, что напротив дома Терновской, там и спросишь… Но, видно, все напутала… Буду другой особняк искать… Или лучше вот: пойду в участок, там буду спрашивать… Полиция всех знает, кто где живет… Прощайте, моя милая, не стойте на морозе, это вредно для кожи… Агата повернулась, чтобы уйти, но экономка поймала ее за локоть. – Да что вы все спешите, торопитесь, – сказала она, прихватывая крепко. – Вон замерзли как, на ресничках иней… Идемте ко мне… Чаем угощу, подумаем, где ваша подруга живет… Как ни упиралась Агата, ее вежливо волокли в дом. Она уже подумала применить коронный удар, чтобы освободиться. Тем более Агата Кристофоровна точно указала: не входить в дом. Но любопытство и уверенность в своих силах оказались сильнее. Чутье и сердце Агата перестала слушать. Наказав их за прежние ошибки. 19 Портье Кротков никак не мог взять в толк, что от него хочет этот господин. Если мальчика послать в 21-й номер, дело простое. А тут – что за загадки? Если бы не фигура пристава Ермолова за спиной этого господина, портье и разговаривать бы не стал. Но принужден был оказывать глупейшую услугу. – Давайте поищем по-другому, – сказал Пушкин. – Нужна одинокая дама средних лет, без особых примет, среднего роста, нечасто появляется, проживает на втором или третьем этаже. Номер не из лучших, но удобный… – У нас в «Лоскутной» все номера покойные и удобные, – сообщил портье. Ничего другого он не мог сказать. Дам в гостинице проживало много. Но под описание никакая не подходила. О чем Кротков сообщил назойливому господину. Кажется, пристав был на его стороне… – Когда мадемуазель Тимашева въехала в 21-й номер? Портье полистал книгу записи постояльцев. – Извольте… Двадцать третьего декабря… – Одна точка есть, – сказал Пушкин, не замечая, удивления в глазах портье. – Дама, которую мы ищем, приехала на неделю или две раньше… Это сколько страниц просмотреть? А про чаевые и думать нечего. Кротков развернул книгу. – Извольте сами проверить, хоть за месяц… Почерк у портье был не лучший. Грамоте сам обучался. Чтобы разобрать каракули, Пушкину пришлось напрягать логику. – А это кто? – Он указал пальцем в приехавших двадцатого декабря. Кротков покосился на запись. – О, эта мадам вам не подходит – она проживает с дочерью. В книгу постояльцев дети не вписывались. – Сколько лет дочери? Портье задумался. – Барышня в возрасте… Я бы сказала, засидевшаяся… Что означало: дурнушка, которой не хватает приданого выйти замуж. – Мадам в номере? – Нет, отбыли, – ответил Кротков, глянув на ключницу. – Когда видели ее в последний раз? – Вероятно… Вероятно… Вчера или даже третьего дня… Они часто отлучаются… Как понимаю, осматривают монастыри Москвы… Пушкин потребовал ключ. Только кивок пристава заставил портье нарушить правила гостиницы. Оставив за стойкой помощника, Кротков повел полицейских на второй этаж, в номер 29. Прежде чем открыть, постучал. И только убедившись, что не принесет беспокойства жильцам, открыл замок. Дверь распахнулась. В нос ударил резкий запах. Портье поморщился. – Какое безобразие, почему в номере не убирали. – Он хотел сунуться. Но его остановили. Приказав ждать в коридоре. Ермолов тоже ощутил запашок. И предпочел пропустить вперед чиновника сыска. Он вошел, когда Пушкин рассматривал кровать. На одеяле лежала барышня в сером платье. Вытянув руки по швам и свернув голову к правому плечу. – Кто это такая? – спросил пристав, прикрывая нос платком. Вблизи запах был удушающим. Тело лежит не меньше двух суток. Окна закрыты, в номере тепло. – Та, кого ищем, – ответил Пушкин, разглядывая белое лицо, на котором уже появились пятнышки разложения. – Барышня Прасковья… – Как здесь оказалась? – Позвали, она пришла… Посмотрите на нижнюю губу, на белки глаз… Насколько Ермолову хватило скромных знаний криминалистики, внешние признаки удушения были: темно-синеватое окрашивание нижней губы и кровяные прожилки в глазном яблоке. – На шее следов асфиксии нет, – сказал он весомо. – Использовали подушку… Вон, вмятина осталась… В углу кровати лежала смятая подушка. Как будто в середину вонзили нечто округлое. Улика была слишком очевидной. – Трудный и неумелый способ душить, – заметил пристав. – Душили, чем пришлось, – сказал Пушкин. И стал рассматривать ногти жертвы. Как ни привык Ермолов видеть трупы, все равно было неприятно. Он поежился. – Дело о насильственной смерти открывать? – спросил он. – Задушить себя подушкой еще никому не удалось… Начинайте, Сергей Николаевич, протокол, я ненадолго отлучусь… 20 Разобраться в московских родословных не каждому дано. Такой ребус бывает с троюродными дядьями по материнской линии от младшей сестры, что голову сломишь. Свекры и свекрови, пасербы и пасынки, девери и швагеры, золовки и свояченицы, стрыи и ятровицы перемешаны так, что всех не упомнишь. Ребусов мадам Львова не боялась. Она их разгадывала. Родство – тем более. У мужа Анны Васильевны, чиновника Терновского, уже покойного, была родная сестра Марина. Она вышла замуж за господина Фуделя, владевшего крохотным имением в Рязанской губернии. Родители отправились доживать свой век в деревню, оставив юного Фуделя жить в Москве и посылая ему сто рублей в месяц. Чего модному молодому человеку решительно не хватало. Войдя в квартиру, пропахшую одеколоном, Агата Кристофоровна ткнула Фуделя пальцем в грудь, от чего он свалился на стул. – Денег хочешь, юный оболтус? – спросила она с прямотой, на какую была способна. – Хочу, – ответил Фудель, облизнувшись. Тетушка вынула из сумочки десять рублей. – Получишь, если ответишь честно… – Мало, – заявил модник, будто играл в «двадцать одно». Агата Кристофоровна вынула другую синюю бумажку. – Больше не дам, – сказала она.