– Три дня? – Снова вздох удивления. Вспомнив про зеленовласых русалок, Люба побледнела, что не укрылось от врача. Тот сунул ей парочку таблеток и стакан с водой, попросив все выпить до дна. – Снова голова закружилась? – подскочила к ней бабушка. – Держись, Любочка, ты сильная, ты справишься! – Да, Любочка, держись! – Ее крепко обнял Саша Ильин и нежно погладил по руке, отчего девушка покраснела как маков цвет. – Ну, я вижу, вам нужно о многом поговорить. Пойдемте, Зоя Филимоновна, я хочу переговорить с вами в ординаторской по поводу специальной диеты и упражнений для Любы. – Доктор увел пожилую даму из палаты, а Саша неуклюже топтался возле больничной кровати. – Люба, прости меня, пожалуйста. Это все из-за меня, – понуро склонил он голову. – За что простить? – Это из-за меня, из-за Обводного канала, из-за этих зеленых чертей ты заболела. Ты в бреду все про русалок говорила, тебе они мерещились. Это все из-за нашего расследования. Не стоило тебя в это вмешивать, – объяснился парень. – Никогда себе не прощу, что ты из-за меня чуть не погибла. Люба счастливо улыбнулась. – Саша, да ты что! Это я тебя во все это втянула, я сама привела тебя к Обводному каналу, нашла информацию по истории этого проклятия. Так что, Саша, это ты меня прости, но я не могу жить спокойно, зная, что где-то рядом, в нашем городе, гибнут обычные люди, древнее зло утягивает их на дно канала, а возможно, только мы сможем этому помешать! – Люба, но мы ничего не можем… Пока ты болела, я пытался обратить внимание начальства на феномен самоубийства на Боровском мосту, обратился к майору Хвостову, а тот просто посмеялся над моими опасениями, обозвал меня параноиком и попросил с такими глупостями идти к психиатру, а не к начальству, – скривился парень. – Зато мне отпуск внеочередной оформили, чтобы здоровье подправить! Хоть что-то хорошее! – Это замечательно! И чем в твой отпуск мы займемся? – счастливо улыбнулась девушка. – Я понял, что майор Хвостов прав, это не к нему надо обращаться с этими проблемами, а гораздо выше! – подмигнул ей младший сержант. – К кому? – Ты мне вот что скажи, товарищ Семибогатов еще ходит на процедуры к Ивану Даниловичу? – Да, вроде ходит, – кивнула Люба. – А ты помнишь, с кем лично знаком Игнатий Степанович? – Глаза Ильина лукаво блестели. Люба кивнула и захлопала в ладоши. Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г. После ухода Мирона в кабинете капитана Железнова наступила оглушающая тишина, которую прерывал лишь шорох гусиного пера по бумаге. Семен Гаврилович записывал показания Мирона Ткачевского. После он отбросил письменные принадлежности и наконец-то обратил внимание на Глафиру, тихонько сидевшую в дальнем кресле. – Ну, Глафира Кузьминична, что вы об этом павлине думаете? Вам он пришелся по нраву? Он считает, что все женщины должны быть сражены его внеземной красотой, – фыркнул Семен Гаврилович. – Я ценю в мужчинах другие качества! – улыбнулась Глафира. – В частности? – Ум и интеллект, – снова лукавая улыбка. – Да, на эрудита и интеллектуала Мирон Ткачевский явно не тянет! А как вы думаете, он мог убить Остапа Савицкого и расчленить его на куски? Глаша встала с места и принялась кругами ходить по комнате. – Самый главный вопрос: зачем именно разрезали на куски Остапа Савицкого? Когда мы решим эту проблему, то выясним, кто его убил! – принялась размышлять вслух Глафира. – Ну, с этим как раз все ясно! Разрезали на куски и сбросили в разных частях Канавы, чтобы Остапку не опознали или хотя бы сразу не опознали, – объяснил капитан Железнов. – А кому и для чего это было нужно? – Ну, я все-таки думаю, что это Анфиса его укокошила, даже не спорьте со мной, Глафира Кузьминична! – Я и не собиралась спорить, по крайней мере не сейчас! – улыбнулась Глаша. – В чем я с вами полностью согласна, так в том, что Мирон его не убивал! – Так я про Мирона ничего не говорил! Откуда вы… – Ну вы же так подумали, правда ведь? Мирону совершенно не было нужды убивать Остапа, он не мешал гулять с его женой. А жениться такие подонки, как Ткачевский, и не собираются. – Он мог убить его в драке! – И в драке на кусочки разрезать? Да нет, чепуха какая! – покачала головой девушка. – Тогда остается одна подозреваемая – Анфиса Савицкая, – посветлел лицом Железнов. – А ей зачем мужа убивать? – Такого мужа, как Остап, чтоб убить, много причин не нужно, достаточно того, каким гнусным человеком он был! Непонятно другое, как она его раньше не порешила, а столько лет такое поведение супруга терпела! – сообщил Семен Гаврилович. – А больше некому? – Вы, Глафира Кузьминична, предлагали опросить еще одного якобы подозреваемого. Как его зовут? – Насколько я помню, некий Степан Коновалов – близкий друг и собутыльник Остапа. Тот точно должен знать, какие грешки водились за Савицким. – Ну, тогда поехали снова в район Канавы, знаю я парочку мест обитания подобных субъектов! Петроград. Ноябрь 1923 г. Игнатий Степанович Семибогатов просто расцвел на глазах, на работе дела шли прекрасно, дома радовала любимая жена, ужасные ночные кошмары практически отступили. Заслугой всего этого товарищ считал уникальный метод австрийского психоанализа, который с большим успехом начал использовать (практически первым в молодой Стране Советов) доктор Иван Данилович Ефимов. Во время сеанса Игнатий Степанович выплескивал на доктора все свои потаенные желания и мечты, жаловался на пронырливых коллег, делился впечатлениями о вредных соседях – и после вываливания всей этой психологической «грязи» на врача Семибогатову действительно становилось легче. Чего нельзя было никак сказать о самом Иване Даниловиче, который героически терпел неиссякаемый источник негатива от скромного партийного работника. Но чего уж, назвался психиатром – будь добр, разбирайся в хитросплетениях человеческой души. Сегодня сеанс прошел как обычно, если бы не одно «но». В приемной Ефимова Игнатия Степановича окружили симпатичная медсестричка и тот самый милиционер, который и привез его сюда после тех самых событий, которые Семибогатов силился забыть и никогда более не вспоминать. – Игнатий Степанович, добрый день. Можно вас на одну минутку? – поманил его младший сержант. Семибогатов недовольно хмыкнул, но пришлось покориться служителю закона. – Да, я вас слушаю. Что вы хотели? – сказано было отнюдь не радостным тоном. – Как ваши сеансы проходят? Вам стало легче? – участливо поинтересовался Ильин. – Спасибо, не жалуюсь, – скривившись, ответил партийный работник. – А на работе как у вас дела? – Вы еще про погоду спросите! Извините, давайте ближе к делу, у меня много на сегодня дел, – сердито отозвался Семибогатов. Начало разговора ему очень не нравилось. – Хорошо, давайте ближе к делу. Вы говорили, что близко знакомы с товарищем Ждановым. Нам нужно очень срочно попасть к нему на прием, а ближайшая запись к первому секретарю ПетроградЦИКа только в следующем году. Вы сможете организовать нам приватный разговор с Андреем Александровичем в ближайшее время? – напрямую, без недомолвок спросил младший сержант. – Да вы что?! Да как можно? Да я не буду жертвовать своим положением! – замотал головой Игнатий Степанович. – И вообще, неужели милицейское положение не дает вам возможности встретиться с товарищем Ждановым без бюрократических препон? – Чтобы встретиться с товарищем Ждановым без, как вы выразились, бюрократических препон, нужно обладать генеральскими погонами, а у меня их покамест нет! – иронически ответил сержант. – Ну а я что могу сделать?! У меня тоже нет генеральских погон! – желчно заметил Семибогатов. – Да, у вас погон нет, но неужели у вас и совести нет, вы не помните, кто менее чем месяц назад спас вам жизнь на Боровском мосту? – пытливо глядя ему в глаза, спросил Ильин. – Не понимаю, о чем вы говорите! – нервно дернул шеей Игнатий Степанович. – Ах, не помните?! Ну, тогда, может, в ЦК партии порадуются информации, что их ответственный работник чуть было не загремел в психиатрическую лечебницу? – доверительно сказала Любочка, помахав перед носом Семибогатова его медицинской картой. – Да вы… Да я… Да это произвол! – также тихо «завопил» Игнатий Степанович. – Никакого произвола нет! Просто, пожалуйста, организуйте нам встречу с Андреем Александровичем. Пожалуйста! Это вопрос необычайной важности, дело жизни и смерти – только он может помочь спасти сотни и тысячи людей, – тоже тихо на ухо сообщил ему Александр Ильин. Семибогатов хмыкнул, почесал подбородок: – Хорошо, молодые люди, я постараюсь… но ничего вам обещать пока не могу…