И снова пролетка привезла их в Ямской переулок, дальше по традиции шли пешочком, благо что было недалеко и дневное время, да еще Глафиру успокаивало наличие у ее провожатого в кармане револьвера, который себя уже хорошо зарекомендовал при встрече с хулиганами. К удивлению Железнова, Глафира направилась в гости не к Анфисе Савицкой, а прошла дальше, во флигель к Арине Калашниковой. На стук в дверь долго никто не открывал, и, когда гости уже решили убраться восвояси, створка немного отворилась, на пороге стояла Маша Савицкая. – А, добрая тетя, как хорошо, что вы пришли! – обрадованно заявил ребенок. – Добрый день, Машенька. А твоя мамка у тети Арины? И что ты тут делаешь? – спросила Глаша. – Мама и тетя Арина ушли куда-то, а нам, когда на улице холодно, позволяют тут играть. У тети Арины места много, комнат много, тут и побегать можно, – ответила девочка. – А твои братья и сестра тоже тут? – Я сейчас здесь с Марфой, в зимнем саду играем, а мальчишки на улице где-то бегают, – шмыгнула носом Маша. – Понятно, а скажи, мы можем здесь подождать твою маму и тетю Арину? Они давно ушли? – Ждите, коли хотите. Но когда они придут, я не знаю, – пожала плечами малышка. – А какой дядька у вас смешной, – прыснула в кулак Маша, указав на капитана Железнова. – Да, он очень смешной, – подтвердила Глафира. – А хозяина дома, Вениамина Карловича, тоже нет? – Кого? – насупился ребенок. – Мужа тети Аринки, чё ли? Так его давно нет, он уехал куда-то! Сначала долго в кровати лежал, а потом уехал. Ну что, пойдете с нами играть? Глафира кивнула, и вместе с Семеном Гавриловичем они прошли по череде богато обставленных комнат, вышли на большой крытый балкон, где хозяйка организовала целую оранжерею, некий зимний сад, где было представлено много различных цветов, кустов и даже карликовых деревьев. Посреди мини-рощицы под кустами сидела годовалая Марфа, радостно срывала цветочки и по одному отрывала у них лепестки. – А вам за такие художества не достанется? – спросила Глаша, заметив, что многие цветы и листья были порваны и помяты детьми. – Не-а, тетя Арина не разрешает только к одним деревьям проходить, вон там – в той стороне, а здесь мы играть можем. А если там что поломаем, сказала, нас прибьет и на кусочки порежет, – доверительно ответила Маша. – А покажи мне, куда вам нельзя подходить, – попросила Глафира. – Глафира Кузьминична, можно вас на секундочку? – довольно резко обратился к ней Железнов. – У нас времени почти нет, а вы с детишками собрались в прятки играть? – зашипел он на ухо. – Немедленно собирайтесь, поедем в Управление, почти двенадцать! – Семен Гаврилович, не беспокойтесь, я хочу проверить одну версию, – быстро ответила Глаша и поспешила вглубь зимнего сада, где находилась небольшая мини-рощица с карликовыми карельскими березами, но не они впечатлили Глафиру. В центре мини-рощицы лежало вышитое полотенце, на котором стоял горшочек с медом, лежал женский гребень с несколькими светлыми волосами и расчлененное тельце маленькой птички, у которой была отрезана голова. Четыре карельские березы были обвязаны красными лентами, на каждом дереве были вырезаны буквы: ОК, ОС, ВК. Последнее, четвертое дерево было облито пахучим медом, и на нем были прочерчены буквы М и Т. Некоторые ветви деревьев были обломаны у верхушки. Петроград. Февраль 1924 г. Смольный В приемной первого секретаря Петроградского ЦК ВКП(б) уже много часов дожидалась худая девушка в темном платке, низко надвинутом на лоб. Андрей Александрович задерживался, но девушка никуда не уходила и уже более трех часов неподвижно сидела на месте, хмуро смотря себе под ноги. В руке она держала тряпицу, в которой что-то было завернуто. Наконец, уже ближе к вечеру, товарищ Жданов появился в Смольном. – Светлана Михайловна, я очень занят, никого ко мне не пускать, – на ходу бросил реплику Жданов. Помощница первого секретаря кивнула, но тут с места поднялась девушка в темном платке. – Андрей Александрович, я вас с утра жду. Можете уделить мне две минуты своего времени? Это очень важно, это вопрос жизни и смерти. Смерти тысяч жителей Петрограда, – серьезно сказала Люба. От жизнерадостной красотки мало что осталось, предательская седина окрасила некогда темные локоны, первые морщины избороздили лицо, девушка уже не улыбалась, серьезно и хмуро она смотрела в светлое коммунистическое будущее. Что-то в ее взгляде было такое, отчего товарищ Жданов ей кивнул и запустил в свой кабинет. Войдя внутрь, Люба с порога ошарашила хозяина города следующим заявлением: – Я с ужасом жду весны этого года, когда лед сойдет с Обводного канала. Надо что-то делать! – с этими словами Крылова положила на стол товарищу Жданову папку доктора Ефимова с отчетами о случаях самоубийства на Обводном канале. Потом девушка зачитала данные средневековой хроники, описала свои видения на Боровском мосту. Жданов терпеливо выслушал посетительницу, в некоторых местах повествования хмурил брови, угрожающе морщился, потом долго молчал, почесал идеально выбритый подбородок. – Хорошо, я вас услышал, я постараюсь вникнуть в суть дела и, если ваша гипотеза подтвердится, я обещаю принять самые строгие меры, вплоть до сноса Боровского моста. Но, думаю, до этого не дойдет! – наконец сообщил товарищ Жданов. – И последний вопрос, девушка, подскажите, как вас зовут и где вы работаете? – Крылова Любовь Николаевна, работаю младшей медсестрой в Боткинских бараках, – строго ответила она. – А где конкретно работаете? – Третье психиатрическое отделение, – без тени смущения ответила девушка. – Психиатрическое? А вот это уже интересно, – ухмыльнулся Андрей Александрович. Без тени улыбки Люба серьезно кивнула и ответила: – Да, в психиатрическом, но это совсем не имеет отношение к той информации, что я вам предоставила. – Хорошо, я подумаю над всем тем, что вы мне сообщили, – кивнул Жданов, показав тем самым, что аудиенция окончена. Едва за Любой закрылась дверь, Андрей Александрович сразу же позвонил начальнику Петрогорздравохранения и сказал: – День добрый. Слушай меня внимательно. Любовь Николаевна Крылова, младшая медсестра в Боткинских бараках. Совсем в своей психушке чокнулась там. Прошу принять к ней суровые меры, вплоть до увольнения, чтобы в городе ее больше не было. Важных людей своими глупостями от работы отвлекает! Ты понял меня? И еще – обо всех случаях самоубийства на Обводном канале докладывать лично мне, – хмуро кивнул и положил трубку глава ПетроградЦИКа. Поступок медсестры Любы не остался без последствий. Она получила строгий выговор на работе, была отстранена от медицинской деятельности и с волчьим билетом вместе с бабушкой Зоей Филимоновна была выставлена из Петрограда в Тверь, где их и застала начавшаяся война. Случаи самоубийств на Обводном канале в 1924 году не зафиксированы, о чем сразу же было доложено товарищу Жданову. Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г. Увидев то, что находится под карельскими березами, внимательно рассмотрев убитую и расчлененную пташку, Глафира ужасно побледнела, вскочила с места и громко крикнула Семену Гавриловичу: – Пойдемте скорее, я знаю, кто убийца и что она сейчас сделает! – За руку она потащила капитана Железнова на улицу, по дороге сказав девочкам никуда отсюда не уходить и дверь никому не открывать. – Что это все значит? Куда вы меня тащите? При чем здесь мед, деревья и эти буквы? – по дороге спрашивал Семен Гаврилович. – Вот именно – буквы, они как раз мне все и рассказали! ОС – Остап Савицкий, ВК – Вениамин Калашников. Я думаю, что именно Вениамин Калашников лежит без головы на столе у доктора Смородинова. – А ОК? – Анфиса говорила, что у нее еще дома, в Карелии, был первый муж Олексий, фамилию не знаю, скорее всего, это он! – на ходу ответила Глаша, они бежали дальше по улице. – Это она их убила, но зачем? – на минуту остановился Железнов. – Вы же с самого начала знали, что это Анфиса – убийца? Нет разве? – Так это что, она все-таки? – Я думаю, не все так просто! Побежали, мы еще можем его спасти! – закричала Глаша и нетерпеливо топнула ногой, подгоняя капитана. – Кого его? Объяснитесь, Глафира Кузьминична! – МТ! Она сейчас его убьет! – МТ? – Да, мед на его дереве свежий, еще не успел застыть! Сегодня утром провели обряд! И Анфиса с Ариной только утром к нему пошли! – кричала Глаша. – МТ?! – Да, Мирон Ткачевский! Что вам еще непонятно? Тверь. Август 2022 г. – Ой, Ксюша, я даже не могу поверить, что ты стала такая взрослая, что уезжаешь из отчего дома. – Мама вытирала слезы, папа еще держался, но хмурился.