Сочи уже освещался ярким утренним солнцем, и воздух, очищенный ночью, был очень вкусным. После ужасной ночи Ян с Кирой поднялись в номер к Вале, чтобы рассказать той о страшных событиях первыми и не дать попасть впросак. Валентину, конечно, хотела разбудить еще полиция во главе со Станиславом Сергеевичем Пражским, следователем, приехавшим на вызов об убийстве. Не поленившись, он сам поднялся проверить, правда ли она набралась до такой степени, что ее невозможно разбудить, или это обман. Потерпев фиаско, он выписал Валентине повестку и оставил в покое. Скорее всего, подруга уже проспалась, и им удалось бы ее сейчас привести в чувства, но после ужаса ночи, криков, стонов и завываний, переходящих в вой, хотелось немного тишины. Поэтому друзья по несчастью вышли на небольшой балкон в комнате, которую занимала Валя, и, наслаждаясь ранним утром, нехотя перешептывались. – Мне тоже так хочется думать, но… – медленно ответил Янис. Больше всего на любых морских курортах он любил раннее утро. Когда солнце ласковое, воздух свежий, небо голубое и по причине всеобщего сна – тишина. Именно в такие моменты приходили свежие идеи и гениальные решения, именно в такие моменты казалось, что не все потеряно и, может, и он тоже годится для счастья. – И чего вы ко мне приперлись? – услышали они скрипучий голос из комнаты. – Беда у нас, Валя, – грустно сказал Янис. – Но я рад тебя видеть. – Я что, маску потеряла? – вскрикнула та и вскочила с кровати, но, по пути застонав и схватившись за голову, уже менее резво вышла на балкон. Оглядевшись, Валентина села на высокий порог комнаты и выдохнула. – Аспирину не найдется? – виновато спросила она, и Янис протянул ей заготовленный бокал с шипучкой. Забыв поблагодарить, девушка залпом выпила жидкость и, сделав небольшую паузу, обратилась к почти заснувшей Кире: – Так что случилось-то, рассказывай, а то этот будет сейчас тянуть театральную паузу, мститель фигов. – Федя убил Ники, – просто сказала Кира. Видимо, за бесконечное количество раз, произнесенных за ночь, она привыкла к этой фразе как к данности, страшной и невозможной, но все же данности. – Что? – тряхнула головой, как мокрая собака, Валя, стрясая остатки сна. – Так думает полиция, – добавил Янис. Его тоже морил сон, оттого слова тянулись, как жевательная резинка. Он вспомнил, что толком не спал уже трое суток. – За что? – продолжала бросать союзами Валентина. – Из ревности, – вздохнула Кира. – У них со Златой, оказывается, был роман. – Вот это номер. Так думает следствие? – уточнила почти полностью пришедшая в себя Валя. – Нет, это нам всем рассказала Злата, – тихо сказал Янис, вспоминая ужасное предательство невесты, когда она каждым словом закапывала своего жениха. – А потом, когда приехала полиция, – эти слова Кира говорила уже с закрытыми глазами, – папа обнаружил, что пропал бриллиант Баута. – Как? – вновь впала в ступор Валентина. – Никто так и не понял, – пожал плечами Янис. – Обыскали весь дом, даже тебя поднимали, вдруг ты на нем уснула, но нигде не нашли. – То-то я думаю, почему у меня в комнате все вверх дном, – оглянулась Валя. – Странно, как это я не проснулась, ведь я так чутко сплю. Но посмеяться над ее словами уже никто не мог, Янис и Кира тихо спали в плетеных креслах на маленьком балконе, и даже яркое солнце не мешало их глубокому сну. 1805 год, подмосковное имение Аморное Жизнь Глафиры Гусь удалась во всех смыслах. Старый Ринальди любил ее сильнее жизни, она родила от него троих сыновей и воспитывала их в сытости и достатке. Антонио не обманул Джакомо Казанова и ни разу не заставил жалеть красавицу Глафиру о жизни с ним. Имея статус придворного архитектора, он через некоторое время выкупил ее паспорт и сделал свою любовь свободной. Под Москвой он приобрел имение и подарил его девушке, как положено, со всеми бумагами. Здесь и росли его сыновья, пусть он их и не признал официально, но всей душой считал их всех своей семьей. Название имению дала Глафира, от итальянского слова «аморе», что означало любовь. Беда случилась двадцать лет назад: старый Антонио Ринальди на строительстве Большого театра упал с лесов и сильно заболел. Глафира выхаживала своего, как она считала, мужа всеми возможными средствами, но мысль, поселившаяся в его голове, уже не давала покоя. Он хотел умереть на родине. Поэтому несколько оклемавшись, чтобы выдержать дорогу, итальянец собрался в путь. Надо отдать должное, Антонио звал с собой и Глафиру, но она наотрез отказалась покидать Россию. Так и стала жить она уже сама по себе. Невенчанный муж оставил некоторые накопления ей и детям, да и сама Глафира оказалась недурной хозяйкой. Выросшая в деревне, она ловко обращалась с имением, подаренным ей Антонио, с урожаем и крепостными, оттого все были довольны и счастливы, живя в достатке и сытости. Сначала Ринальди передавал ей с оказией через ехавших в Россию иностранцев гостинцы, деньги и даже украшения, но десять лет назад они закончились. Последним известием было, что ее муж умер в Риме, как ему и мечталось. Глафиру же сейчас грызло нечто другое – сыновья выросли резвые, горячие, быстрые на расправу. Как бы не случилась беда после ее смерти, как бы, деля наследство, не погорячились ее мальчики. Ладно, поместье и деревню с крепостными можно продать и поделить деньги, а вот бриллиант Баута, что ей подарил самый любимый и дорогой человек, как быть с ним? Конечно, Глафире хотелось передать это сокровище старшему сыну, это была только ее тайна, о которой не знал никто, но старшенький был сыном Джакомо. В его лице Глафира видела знакомые черты и упивалась красотой и умом своего ребенка. Младшие, словно чувствуя это, ревновали мать, всячески пытаясь показать себя, но это было бесполезно, потому как ее сердце навсегда было отдано ребенку, рожденному от любимого человека. Каждодневные мысли томили душу уже немолодой женщины: как сделать так, чтобы бриллиант попал в нужные руки и не было вражды? Решение пришло само – старшенький решил жениться, да и партия подобралась удачная – засидевшаяся дочка соседа-купца. Ему очень хотелось все-таки пристроить дочь, и он, закрыв глаза на то, что соседи хоть и состоятельные, но безродные, дал согласие на женитьбу. Выигрывали от этого все: и купец, и Глафира. И сынок ее старшенький, красавец, каких не сыскать, для засидевшейся невесты был подарком. Тогда-то и собрала она своих сыновей и сказала: – Есть у меня тайный камень, его у самой Екатерины Второй выиграл в карты один итальянец по фамилии Казанова. В ответ он подарил ей карнавальную маску Баута. Теперь и камень этот драгоценный, и маска носят одно имя. Этот камень можно передавать по наследству только старшему и только в день его женитьбы. Воля это не моя, а императрицы, – соврала Глафира для важности, – исполняю я ее, и в обязательном порядке надо документы подписывать о принадлежности его. Ты же, – обратилась она к старшенькому, – точно так же будешь поступать с ним дальше и детям своим передашь и внукам. Только так этот камень будет помогать, спасать и дарить удачу, иначе его сила потеряется. Сыновья на удивление спокойно перенесли эту новость, словно и не нужна была эта суета с бумагами, но Глафира все же оформила все как надо. Закончив все бумажные дела, в день свадьбы она повесила мешочек с камнем на шею сыну и выдохнула. Ночью же ей приснилась старуха колдунья, к которой они ездили когда-то с Казановой. Она хохотала в голос и трясла своими седыми волосами. От испуга Глафира получила удар в сердце и, не просыпаясь, умерла. Она уже очень скоро встретится со своим Джакомо, которого продолжала боготворить всю жизнь. Женщина не знала, но он уж семь лет как наблюдал за ней, сидя на облаке. * * * В это тихое раннее утро, которое ничем не напоминало об ужасах ночи и даже постаралось скрыть его следы, в доме не спали всего два человека, остальные же пребывали от усталости в мертвецком сне, если прилично так сказать после пережитого. Одна из бодрствующих была Валентина. Она мучилась жутким похмельем, но больше того – любопытством и невозможностью узнать подробности событий, прошедших так бессовестно без нее, от этого у девушки начиналась истерика. Эти двое извергов сказали только «а» и мгновенно уснули. Валя даже хотела отомстить и оставить их там сгорать на беспощадном южном солнце, но позже любовь к подруге взяла верх, а Янису помогла прицепом, открыв огромный солнечный зонт, который, как во всех приличных южных домах, стоял тут же на балконе. Она не знала, куда себя деть. Позвонила мужу, сказала, что любит его. Он, конечно, заподозрил неладное в ее звонке в пять утра, но та убедила суженого, что все в порядке, просто не спится. В душевном беспокойстве, но все же немного заняв себя звонком мужу, Валентина развлекалась как могла: убралась в комнате, сделала маску для лица и даже еще раз обыскала все вокруг, вдруг она под воздействием шипучего напитка все же припрятала где-нибудь бриллиант Баута. Ей даже в голову не приходило, что где-то в недрах этого большого дома так же маялся еще один человек – убийца. У него уже не было пола и возраста, потому что те, кто становятся убийцами, теряют все это и превращаются в бездушные субстанции, по-прежнему продолжающие свое существование на Земле, но перестающие быть частицей Бога. У этой субстанции бессонница, конечно, была не такая радужная, как у болеющей похмельем Вали. Ломка в организме напоминала ломку наркомана, ну, по крайней мере, именно так ее представляла субстанция раньше – тягуче, болезненно и невыносимо. Мир из обычного превратился в черно-белый, словно кто-то опустил фильтр на камеру собственного кино. «Убийца, убийца, убийца», – проговаривала субстанция про себя это страшное слово, словно пробуя его на вкус. Это произошло в первый раз, и субстанция поняла, что это не так страшно, как казалось в другой жизни. В жизни, которая уже никогда не случится, которую вчера этот подонок ее перечеркнул. Или субстанция сама ее перечеркнула, она уже запуталась. Убийцу тоже сморил сон, и когда адреналин стал отпускать, последней мыслью в его голове промелькнуло: «А убивать не страшно». * * * – Доченька, вставай, надо поесть, – в комнату к Злате зашла Ольга Леонидовна и поцеловала дочку в мокрую от слез щеку. – Пошли, поможешь мне в столовой, я всех отпустила, а у нас сегодня очень много гостей. Слово «гости» резануло слух обеих женщин, словно напомнив, что еще вчера было все по-другому, еще вчера были гости. Ольга Леонидовна, смутившись, вышла из комнаты, а Злата все лежала и смотрела в потолок – она не хотела жить, не видела в этом никакого смысла. Ее любимого Ники больше нет, и именно она виновата в его смерти. Именно она придумала эту дурацкую свадьбу с Федором, который оказался шизанутым убийцей. Весь ужас Злата выплакала там, в зале, когда кричала на него и приводила в ступор своими откровениями абсолютно всех близких, от матери с отцом до тети Норы, которая была убита дважды. Первый раз – увидев труп мужчины, которого любила и с которым жила последние десять лет, а второй раз, когда узнала, что ее родная племянница спала с ним. Мысли сами унесли девушку во вчерашний вечер, когда он был еще жив. Злата, сидя за столиком, словно на репетиции своей свадьбы, явственно, всеми своими внутренностями, дрожащими мелкой дрожью, почувствовала, что это все неправильно, что пора прекращать спектакль. Нет, она не собиралась делать это сейчас публично и еще раз унижать неудавшегося жениха. Злата сделает это завтра с утра. Напишет записку и сбежит в горы, на любимую Красную поляну. Затеряется на время в одном из шикарных отелей, что понастроили сейчас там в предостаточном количестве, и переждет бурю, которая будет бушевать здесь, внизу, у моря. Восстановит себе нервы и цвет лица, а также, возможно, забудется в компании какого-нибудь столичного мажора, приехавшего поиграть в местное казино. Такие на Красной поляне обитают в большом количестве, они веселые и ничего особенного не просят, потому как имеют в своей жизни всего и в достатке. План был принят в голове, мысленно Злата уже складывала вещи в свою дорожную сумку, какие ей пригодятся там, в горах, а сегодняшний день просто надо пережить. Пережить. Сейчас Злате казалось, что она не пережила вчерашний вечер, а умерла вместе с Ники, пронзенная стрелой насквозь. Почему вчера поругались мать с отцом, она так и не вникла. Был подарен этот камень Баута, который отец отчего-то так культивировал в семье. Ей в двадцать лет казалось, что это чушь, человеку нужны деньги, а не камень, и она мысленно планировала продать его подороже в будущем, не передавая по наследству. Ведь обязательно кто-нибудь из ее потомков это сделает, почему не она? Злате даже в голову не приходила мысль, как так случилось, что никто до нее не воспользовался этой привилегией. Затем Платон, ее обожаемый Платон, которого она любила больше своего родного дяди Льва, подарил Кире подарок – ту самую маску, что тоже постоянно фигурировала в эмоциональных рассказах отца. Злата была уверена, что ее не существует в природе. Да что там, все, что отец говорил про камень, девушка считала враньем, ну или красивой легендой для того, чтобы придать значимость и цену отцу. Подарок хоть и удивил ее, но надвигающуюся бурю она не заметила, а потому, когда буря наступила, Злата не поняла ее причину. Единственное, что порадовало – это пьяное откровение тетки, поэтому, как только все гуськом потянулись к выходу, Злата подошла к столику, за которым уже в одиночестве сидел Ники. Гости еще не полностью покинули зал, но девушка, не заботясь о том, как будет чувствовать себя ее несостоявшийся жених, наклонилась и, улыбаясь, прошептала: – А ты все-таки любишь меня. Ники схватил ее резко за шею, потянул к себе ближе и, очаровательно улыбаясь, прошипел: – Ты мне надоела. Со стороны могло показаться, что они любезничают, так искрились счастьем ее глаза, но на самом деле каждое его слово ранило в самое сердце. – А где вы были во время убийства? – спрашивал ее сонный полицейский, записывая что-то. – Я? – Злата растерялась от такого вопроса. Для нее все было понятно: вот Федя с арбалетом, он снял его со стены у отца в кабинете, вот Ники со стрелой в сердце – при чем тут она? – Я искала в саду маму, – соврала девушка. На самом деле она никого не искала, а сидела под кустом и тихо оплакивала свою обиду, но признать этого Злата не могла. – Вы кого-нибудь видели на улице или вас кто-нибудь видел? – продолжал уточнять симпатичный полицейский. Она не разбиралась ни в чинах, ни в званиях, они были все для нее просто полицейские. – Нет, – Злата отрицательно махнула головой, – я никого не видела. Единственное, сразу после выхода из зала, еще в коридоре второго этажа, ко мне подошла Айгуль. Она пыталась меня успокоить, говорила что-то в таком роде, что все придут в себя и что свадьба обязательно будет самой лучшей. Но я была не в настроении разговаривать и ответила ей резко, что именно, не помню. Это тоже была ложь, просто Злата не хотела, чтобы этот напыщенный следователь знал, что она никогда не собиралась замуж за Федора, а свадьба всего лишь фарс. И именно это она грубо сказала Айгуль, возомнившей себя частицей семьи и теперь лезущей во все события. – Значит, теоретически вы могли зайти в зал, взять оружие и выстрелить, – продолжал говорить служитель закона, и у Златы защемило сердце, – бросить после арбалет и снова выйти во двор, так? – он пытливо посмотрел на Злату, словно пытаясь прочитать ее реакцию. – Вы что, меня подозреваете? – удивилась Злата и аж задохнулась от волнения. – Это моя работа, – спокойно ответил ей полицейский и продолжил: – А как вы думаете, кто мог украсть бриллиант? – вдруг спросил он. – Понятия не имею, – ответила она, и сонный, по ее мнению, Станислав Сергеевич Пражский, следователь прокуратуры города Сочи, понял, что на этот вопрос девушка ответила небрежно, словно он ее совершенно не волновал, а вот про убийство любимого что-то недоговаривает. Он поставил большой вопрос напротив ее имени. Злата не знала этого, но, выходя из кабинета отца, который на время стал для полиции рабочим местом, задала себе вопрос: смогла бы она убить Ники? И честно ответила: после того, что он ей вчера наговорил, да. Тогда последовал следующий, более страшный: а не она ли это сделала? Вопрос прозвучал набатом в голове и остался без ответа.