— Я ей предлагал лопух… — Подожди, отец. А если завтра опять плохо станет? — Устаю я, милый. Это моя болезнь. Рук не хватает. Вчера на старика дом оставила, так он цыплят воблой накормил. Двое подохли. И он знай на гуслях играет. — Мама, пойми, мы не можем помогать тебе. Для этого нам надо бросить работу. Тебе надо переехать в город и жить по-человечески. — Я и здесь живу по-человечески. — Ты только не обижайся. Зачем ты дала Нинке кроликов? Прошу тебя, не делай этого больше. Ведь она этих кроликов Вериным сотрудникам продает! — Пусть едят на здоровье! «Святая или сумасшедшая? Раньше она понимала такие вещи без объяснений». — Ниночке надо мебель купить и за квартиру выплачивать, — добавила мать. — Хоть чем-то ей помогу. — Помогай. Мы все Нинке помогаем. Ты знаешь, какой дефицит в кооперативе однокомнатная квартира, а Вера достала, чтобы она с пьяницей своим разошлась. Я Леночку на пятидневку устроил. Ты не можешь нас упрекнуть. — Ни в чем я вас не упрекаю, — мать нахмурилась, и подбородок ее задрожал. — Это вы меня упрекаете. Кролики мои, не ворованные. — Ма-а-ма, пойми, государство дало садовые участки не для того, чтобы разводить новых кулаков. А ты то яблоками торгуешь, то цветами, теперь вот кролики. Последнее это дело. — Яблоками торговать последнее дело? Будто ты, Ванюш, на рынок не ходишь. — Хожу. Покупать. — Покупать, значит, прилично, а продавать — нет. Ты-то не задаром работаешь. — Я сталь варю. — Государству яблоки не меньше твоей стали нужны. Мать перестала хмуриться и говорила спокойно, даже снисходительно, как с ребенком, и от этой снисходительности Иван Павлович еще больше горячился. Он чувствовал, что говорит что-то не то, но уже не мог остановиться. — Государству нужны яблоки, выращенные не твоим способом. — А на яблоках способ не написан, Ванечка. Главное, чтоб хорошие были и недорого. А я дешево продаю. — Тебе пенсии мало? Давай мы тебе будем помогать. — Да я бы не пошла, сынок, на рынок, но вы ничего не едите, а всего так много. Здесь все живое и все меня слушается. Посмотрю на пустую землю, дай, думаю, засею чем-нибудь. И растет! Если руки приложить, все будет. И такое полноценное, красивое. — А какой ценой! — уже кричал Иван Павлович. — Кому все это надо? Нельзя разменивать свою жизнь на кур! — Лопухом все засеять, и баста… — сказал вдруг отец и брякнул в гусли. Иван Павлович сразу остыл, закурил и вышел из комнаты. Свет из окна освещал маленький засеянный маками газон. Отец вышел на крыльцо, сел рядом. — Я, Вань, всегда с тобой во всем согласный. Но ты мне вот что освети. Сосед, Петька-шофер, рассказывал, что урожай в прошлом году был хороший, но не успели убрать. Он, может, и приврал, Петька-то, но говорит, что они до декабря свеклу в Воронежской области возили, пока план не выполнили. Много машин побили по бездорожью в пургу, а свеклы на полях осталось видимо-невидимо. Говорят, скоту. А как ее из мерзлой земли-то… — Люди работают самоотверженно, — машинально ответил Иван Павлович, он плохо слушал отца. — Это конечно, — сразу согласился тот, — самоотверженно. Всю жизнь. Самих себя, стало быть, отвергают. Иван Павлович как всегда, не понял, всерьез отец или ерничает. К крыльцу подошел пес Дарьял и лег у ног. Дарьяла купила Вера, она давно хотела эрделя, но довела его только до девяти месяцев, потом, капризного, вздорного и ласкового, отвезла матери и забыла о нем. Пользы от Дарьяла не было никакой, ему и в голову не приходило, что он должен сторожить участок. Ночью он бестолково лаял на луну, днем вдруг начинал гонять кур, и мать сажала его на цепь, безумно боясь, что об этом узнает Вера и будет ругать ее за бессердечное отношение к животным. — Петька-шофер говорит, — не унимался отец, — что два поля подсолнуха сгнило на корню. Сыро было, запозднились с уборкой, а зима ранняя. Потом бульдозером сгребали прямо со снегом. Все скоту да скоту. Малый урожай — плохо, большой — трудно. А, Вань?.. — Ты слушай, слушай Петьку-шофера. Он тебе еще не то расскажет. Ивану Павловичу представилось длинное поле, серое небо. Из-под земли, как изломанные руки-ноги, торчали стебли подсолнухов. Летом они наливались соком, поворачивали круглые головы за солнцем. — Петька соврет, недорого возьмет. Перебивая табачный дым, поплыл запах жасмина. Осторожно обходя сидящих, прошла в сад мать и скрылась за яблонями. Через минуту раздался шум воды, она поливала из шланга грядки. — Ты мать не трожь. Работает и работает. Что тебе-то? — Что? — очнулся Иван Павлович. — Мать, говорю, не трожь. Она теперь пчел хочет завести. Прополис на спирту — он от всех болезней. Пчелы. Теперь у нее будут пчелы. Меду у нее будет много. Она всегда говорила: «Рука у меня легкая — никакой крем не берет». — Машину, Ванек, достанешь ульи привезти? — Достану, — отозвался Иван Павлович с тоской. 1983 Детективная история С самого утра я был в прескверном настроении, словно гадости от жизни ждал. Тут же даю совет: боритесь с подобными предчувствиями всеми способами. Предчувствия эти сродни предначертанию. Сможешь побороть предчувствия, беда обойдет стороной, не получится у тебя, схлопочешь в полном объеме. Я не поборол. Час дозванивался до заказчика. Дозвонился. Денег нет. Доллар растет, рубль падает, но хоромы ему построй к сроку. А на какие, спрашивается, шиши я буду паркет покупать? В том же мерзком настроении я потащился в магазин строительных материалов. Смету-то все равно надо составлять, хотя бы прикидочно. Да и заказчик у меня пока один. По образованию я художник. Очевидно, художником можно быть только по призванию. Как только жизнь дала возможность улучшить заработок, я бросил кисти и краски и стал строить загородные дома нуворишам. Я не столяр, не плотник, не архитектор и не прораб. Я организатор. Новая работа мне нравится, платят прилично. Вот только мотаться приходится много — вся жизнь на колесах. Нужный кафель я нашел только в третьем магазине на окружной. Имелись также приличные обои. Миллион у меня в сумке был, можно было бы и сегодня что-нибудь прикупить. Но я решил не мелочиться, завтра раздобуду деньги, организую фуру и все разом куплю. Машина у меня «Нива». Я ее только что приобрел взамен «Жигулей», которые мне мальчишка-маляр разбил. Сел, недоумок, покататься и вырулил в столб. Маляра выгнал, «Жигули» с грехом пополам привел в порядок, теперь продаю. Занятие паскудное. Одна радость — новая «Нива» бегает отлично. Поэтому я очень удивился, когда она стала припадать на одно копыто. В общем, отъехал я от магазина метров на сто и встал — баллон спустил. Чертовня какая-то, утром я все колеса проверял. Передо мной на обочине метрах в десяти стоял красный жигуль. Я стучал ногой по колесам и краем глаза видел, как у красного распахнулись все дверцы, три человека ступили на асфальт. Один остался на месте, а два других подошли ко мне и, сочувствующе цокая языками, предложили помощь. — Спасибо, мужики. Я сам. Знать бы, какая сволочь мне баллон проткнула. Последнее замечание вызвало бурю негодования. Коротышка в коже тут же вцепился в мою запаску, а второй, в желтых ботинках, затянул длинную историю про безобразия на дорогах. Добровольные мои помощники принадлежали к генотипу, который ныне в Москве именуют «лицами кавказской национальности», а в простонародье — «хачиками». Вначале меня это словообразование раздражало до крайности. Я за дружбу народов. Воображаю, как бы мы раздражались в Тбилиси или Баку, если бы нас там называли «лицами среднеевропейской национальности». А сейчас все уже попривыкли. Обо всем этом я размышлял, откручивая гайки. И несказанно раздражали меня эти желтые ботинки! Они все время притоптывали, правый желтый был с развязанными шнурками. Концы шнурков обмахрились, подметали пыль, и это усугубляло общее неблагополучие. «Как бы они средь бела дня запаску у меня не увели», — подумал я, а вслух сказал: — Да завяжи ты, старик, шнурки! Наступишь на шнурок и свалишься мне на голову. Две смуглые руки тут же заработали со шнурками, завязывая их на аккуратный бантик. — Ну, все, дорогой? Дальше справишься? Мы поехали… — Скатертью дорога… Мотор красного затарахтел, легким сизым дымком обдав номер. Мне бы, дураку, его запомнить. Садясь в машину, я заметил, что задняя дверца чуть приотворена. Что за новости? Все двери на фиксаторах, ключ в кармане. Я уже ехал по Москве, когда догадался обернуться, посмотреть на заднее сиденье, и словно током меня прошибло — сумки не было! Сперли, туда их в качель! Теперь следует объяснить, чем ужасна была для меня потеря заношенной холщовой сумки на ремне. То, что в ней лежал миллион, вы уже знаете. То, что в ней лежали паспорт, технический талон, права и документы на две машины — «Ниву» и старые «Жигули», — еще можно было перенести. Но в этой же сумке, которую я всегда ношу через плечо, более того, прячу под куртку, была моя рабочая тетрадь с расчетами, записями — кто кому и сколько должен, с телефонами и адресами заказчиков, грабь — не хочу. Именно эта тетрадь заставила меня прямиком направиться в милицию. В милиции меня не поняли, разговаривали как с идиотом и категорически отказались заводить дело «по факту мошенничества». Особенно их веселили приметы жуликов: один в черной коже, у другого шнурок на ботинке развязан. Ну не видел я их рож! Я запаску менял. «Свидетели были?» — «Только Бог». Второй милиционер был терпеливее: — Ты не горячись, слушай, не горячись. Положим, что совершенно невероятно, мы их поймаем. Положим, упрячем их в кутузку. Через три дня их все равно придется выпустить. Они же от всего будут отпираться! — А сумка? Это же вещественное доказательство. — Да они ее выкинули давно. А уж если совсем кретины и остались с сумкой на руках, тогда скажут, что они ее на улице нашли. — И правильно сделают, — присоединился первый милиционер. — Не разевай рот. На этих твоих ханыг дело заводить — все равно что с ветром судиться, зачем у тебя кепку с головы сдул. И вообще, браток, освободи помещение, у нас и без тебя дел по горло. Хотел бы я знать — каких. Ах, если бы я запомнил их номер! Тогда бы я позвонил Игорьку. У него такие ребятишки офис охраняют, что во имя справедливости и на мокрое дело пойдут. А на чечню у них давно зуб. Так размышлял я в бессильной злобе, когда новая мысль привела меня в состояние шока. У грабителей были документы на две машины. Если они не идиоты, то этой же ночью мою «Ниву» намоют, то есть уведут. А там дело за малым, поменяй фотографию в правах и езди на здоровье.