— Заткнись. И не забывай — я немка. Мне все нипочем, даже пиво со шнапсом. Так что ты напьешься первым, вот увидишь. «Как бы так временно отключить ту часть сознания, которая постоянно напоминает мне, что Рита на работе? — подумал Антон. — Мне абсолютно не рекомендуется вступать в какие бы то ни было серьезные переговоры, пока не дочитаю дневник Плукшина и не пойму, что ж такое я провез через три границы в Лас-Вегас… Как дальновидно было оставить таблички у Сашки! Впрочем, быть может, стоило сдать их в сейф». Официантка принесла две порции виски. — Они разные, заметила? — Антон указал на бокалы. Содержимое их отличалось по цвету. — У тебя, наверное, яблочный сок. — Ага, буду пить и стараться имитировать опьянение. Дорогой мой, ты же должен знать, что имитация — не мое. Впрочем, можешь проверить. Она взяла бокал и протянула его Антону. Он сделал небольшой глоток и все понял. — Maker’s Mark? Бурбон кентуккийский. Мы его пили в Австрии, в Мильштатте. Респект. — «Мы его пили»! — передразнила Рита. — Это вы его пили, господин Ушаков, один. И еще потом читали мне стихи… — Есенина. — Точно. Ох, как же я тебя тогда любила! — Рита покачала головой, щеки ее покрылись легким румянцем, будто она устыдилась своего искреннего порыва. Антон удержался от соблазна поинтересоваться, как обстоят дела с ее чувствами к нему сейчас. Вместо этого он поступил, как ему показалось, гордо, по-мужски. Поднял бокал и, произнеся традиционное prozit, выпил, сделав вид, будто не обратил внимания на последнюю фразу. «Интересно, — думал Антон, — Рита здесь одна или есть “сподвижники”? И что это она заговорила про любовь? Определенно, тут беседа не заладится, слышу через слово — этот “пианист и педагог” просто уже достал. Но играет он, конечно, здорово…» — Супер! Ты выпила до дна? — Антон искренне удивился, увидев, что бокал Риты пуст. — Да, я с тобой поступаю честно, а ты притворяешься, что пьешь. — Ничего я не притворяюсь, — прошептал Антон по-русски и одним махом опрокинул бокал. — Ух! — выдохнула Рита. — Мне что-то жарко уже. Подождешь? Я приду скоро… Антон улыбнулся и кивнул, а про себя подумал: «Все, пошла на встречу с сообщниками». Вдруг ему пришло в голову проверить правильность своей догадки. Лишь только Рита скрылась за углом магазина, торгующего предметами современного искусства, Антон встал из-за стола, попросил официантку повторить виски и бурбон и быстрым шагом поспешил за Ритой. Она шла к туалетным комнатам и разговаривала по мобильному телефону. «Сообщников» вокруг не было. — Так, — ворчал Антон, возвращаясь в кафе. — Инструкции новые будут получены по телефону. Может, напоить ее? Отчего не попытаться? И не забывать бы себя контролировать, а то мне уже весело и совсем не страшно… Надо сначала напоить, а там посмотрим. Рита вернулась посвежевшая. В руке она несла блузку. Так, в одной майке с тонкими бретельками, немка выглядела еще лучше и, как показалось захмелевшему Антону, чрезвычайно сексуально. Увидев на столе новые порции алкоголя, Рита рассмеялась: — Ну что, русский, напоить меня решил? — Что ты! И в мыслях такого не держал. Какой смысл? Мне от тебя сведения не нужны, а вот ты всю жизнь чего-то от меня добиваешься. — Заметь, несколько раз мне удавалось даже добиться тебя самого. — Вообще-то, это я тебя добивался. — Какая разница? Ты считаешь, мне так уж необходимо набивать себе цену? Слушай, пока мы еще достаточно трезвые, ответь: ты не станешь рассказывать про те самые находки, о которых знает мое начальство и русский ученый Привольский? — А… Так он ученый. Слушай, где-то я эту фамилию все-таки слышал. Антон осекся. Надо быть аккуратней. Раз уж решил не признаваться, что знаком с Григорием Привольским, следует придерживаться этой позиции. — Давай еще выпьем, — предложил он. — Na pososhok? — игриво поинтересовалась Рита. — Хотя бы. Не забыла, выходит? — Как это можно забыть? Именно благодаря этому вашему na pososhok ты и затащил меня в свой номер в Мюнхене. Антон вспомнил прохладный вечер, бар в гостинице «Торброй», оркестр, немного фальшиво выводящий «Lady in Red» Криса де Бурга, и их первый и последний медленный танец. «Почему последний? Вот она, здесь, передо мной, в Лас-Вегасе. Прилетела специально, чтобы меня увидеть. И не имеет значения, для чего. Может, рассказать ей что-нибудь про таблички? Или про Плукшина?» — Антон, — Рита прервала его размышления. — Ты не против, если мы отсюда сбежим? Я трепетно отношусь к фортепьянной музыке, но у меня скоро от перекрикивания маэстро горло разболится. — Уже поздно, куда мы пойдем? Спать тебе не пора? — А тебе? — Нет, но я бы посидел где-нибудь поближе к кровати. — Антон, твоя нерешительность меня поражает. Мне что, самой себя приглашать к тебе в номер? — Ты смелая девушка. Не боишься идти в номер к мужчине, русскому? — Абсолютно не боюсь. Мы ведь только поговорить. — Да? Пока они преодолевали расстояние от фойе «Белладжио» до жилой башни, Антон вспоминал их последнюю встречу. Было дело в Москве… Пять счастливых дней он демонстрировал ей хрестоматийные и даже нераскрученные достопримечательности города. Пять дней и ночей они провели вместе, не расставаясь. На четвертый день, поздно вечером припарковав машину у красивого старомосковского особняка, где, как говорят, не раз гостил сам А. С. Пушкин, Антон легкомысленно признался Рите в любви. Он произнес три слова по-английски, в абсолютной уверенности, что так оно и есть — он ее любит. И Рита ответила ему тем же, не колеблясь ни секунды. Потом они еще целый час целовались в машине… На следующий день оказалось, что ей пора возвращаться домой, в Германию. Он узнал об этом во время романтического ужина у него дома, с вином, при свечах… Порывы ее души бросить работу и найти себе применение в Москве оказались не более чем тенью твердых намерений. Антон проводил Риту в «Домодедово», откуда самолет «Люфтганзы» благополучно доставил ее в аэропорт имени Йозефа Штрауса в Мюнхен. Вот так буднично завершился этот непродолжительный интернациональный роман, начавшийся в пивной «Хофброй» по заданию германской контрразведки и закончившийся в дождливой Москве, в прекрасной квартире, расположенной в новостройке близ метро «Сокол». Вечером того же дня Антон в одиночку напился. От полноты нахлынувших чувств ему трудно было дышать. С одной стороны, словно камень упал с души: он вновь не был ни к кому привязан, не нужно было думать о том, как дальше жить на две страны, решать разные бытовые вопросы, пытаясь найти компромисс между русским размахом и немецкой щепетильностью. С другой же стороны, ему было грустно и одиноко. Вот, потерял Риту навсегда… Если бы можно было отправить вместе с ней его чувства, на том же самолете! И вот теперь они снова шли вместе, уже не по ночной Москве, а по стильным галереям «Белладжио». Шли молча. Антон посматривал на Риту и гадал, о чем так сосредоточенно она думает. Он не знал, что, прилетев в день их расставания в Мюнхен, Рита отыскала на парковке свою машину, села за руль, включила зажигание, но не смогла никуда уехать. К горлу подступил ком, из глаз ручьем потекли слезы. Капитан БНД позорно плакала, как вполне обычная женщина. Ей, практичной, умной и расчетливой, хотелось тогда только одного: чтобы ее русский любовник взял на себя смелость не отпускать ее из своей жизни. Ну разве существуют препятствия для свободных, любящих друг друга людей?! Границы? Визы? Психология? Мишура… Любовь-то все одно сильней. Ох, как же скучала она по Антону и как же одновременно зла была в тот день на него! Именно поэтому, когда шеф ее департамента, Ханс Майер, проинструктировал Риту относительного нового задания, она с большим трудом сдержала эмоции. Рита захотела отомстить Антону за потухшее чувство, за нерешительность, за то, наконец, что так и не сумела его позабыть и всякий раз сравнивала всех мужчин с этим русским. Сравнение выходило не в их пользу. Были среди них красавчики да умники, а вот душевности в отношениях не хватало. Встретившись с Антоном Ушаковым в Лас-Вегасе, она поняла: задание будет выполнить нелегко. От чувства мести не осталось и следа. «Определенно, девчонок нельзя брать в разведку», — думала Рита, входя с Антоном в лифт. Поднявшись на двенадцатый этаж, они прошли по коридору и остановились у номера Антона. Он долго искал ключ, который всего лишь минуту назад предъявлял перед лифтом охраннику в малиновом костюме. В голове у Антона шумело от виски. Он чувствовал, что близок к стадии безоглядного продолжения, невзирая на возможные последствия. Наконец электронная карточка отыскалась, но упорно не желала отпирать дверь. — Помнишь, что в «Красотке» Ричард Гир говорит в подобной ситуации? — спросила Рита, улыбаясь. В ее речи теперь слышался явный немецкий акцент, что свидетельствовало и о ее уже далеко не первой трезвости. — I miss keys — скучаю по ключам, — ответил Антон, и дверь отворилась. Они вошли в номер. Антон прошел в гостиную, включил торшер и остановился как вкопанный. Посреди комнаты, по-хозяйски развалившись в кресле, сидел незнакомый ему человек и держал в руке серебристый пистолет. Антон испытал липкий, выключающий все остальные чувства страх смерти, через который ему уже довелось однажды пройти в Воронеже, когда на них с Игорьком один «крендель» вот так же наставил револьвер. — Таблички, — произнес незнакомец по-русски. — Прошу без промедления сообщить, где они находятся. Только очень быстро, пожалуйста. Вы мне безразличны, поэтому я могу вас убить, а могу оставить в живых. Он говорил спокойно, с чуть различимым «прибалтийским» акцентом, пистолет с навернутым на ствол глушителем держал направленным на Антона. Незнакомец имел вид вполне обычный: роста невысокого, телосложения скорее даже щуплого, более того, он щурился, что свидетельствовало то ли о близорукости, то ли о дальнозоркости. Этот недостаток не помешал ему, хотя и с некоторым опозданием, различить в темноте коридора фигуру Риты. Он на секунду отвлекся и отвел пистолет в сторону, видимо, имея намерение «попросить» Риту присоединиться к Антону. Действие вновь опередило мысль — Антон схватил торшер и, не раздумывая, движимый лишь желанием избавиться от непрошеного гостя, встрявшего в его добрые романтические планы на вечер, нанес незнакомцу сокрушительный удар. Удар пришелся по руке, в которой тот держал пистолет. Оружие отскочило в сторону, под ноги Рите. Она поспешно подняла пистолет, проверила предохранитель и для верности передернула затвор. Затвор выбросил на пол пулю и дослал в ствол другую. Тяжело дыша, хозяин оружия держался за локоть. Его левая щека заметно покраснела. Глаза выражали абсолютную растерянность. — Давай, гадина, рассказывай, какие у тебя здесь дела, а то она тебя пристрелит, — сказал Антон и тут же почувствовал, как к нему возвращается трезвость, а вместе с ней беспорядочные мысли о том, как дальше следует поступить. — Или ты не знаешь, что такое «гадина» по-русски? Вместо ответа незнакомец что-то промычал, пытаясь пошевелить ушибленной рукой, и громко застонал от боли. Антон и Рита переглянулись. — Полицию звать? — спросил Антон. Рита покачала головой. Антон кивнул в сторону незнакомца, дескать, «а с этим что делать?» — Может быть, из окна его выкинуть? — Не выйдет — окна не открываются. Не бить же стекла — нам тут еще жить.