— Ральф, гутен морген! — О! Антон, мой друг. Прости, я в офисе, у меня встреча… — Слушай, не мог бы ты со мной поговорить? — Что-то случилось? — Пока нет. — Терпит полчаса? Впрочем, ладно, я сейчас выйду… — в трубке послышались голоса, шум закрываемой двери. — Так, все, я свободен. Рассказывай, как живешь, что нового, кризис не затронул тебя? — Какой кризис? — Мировой финансовый кризис. Ты — первый человек, для которого это, похоже, новость. — Эх, Ральф, мои новости посерьезней будут. — Разве бывает что-то серьезней? — Слушай, тогда в Мюнхене Рита тебе сразу не очень понравилась… Помнишь? — А, вот ты о чем. Забыть не можешь? — Как забудешь-то? Мы с ней виделись вчера. — Интересно. Где? — В Америке. В моем номере. Но это неважно. Когда она снова появилась в моей жизни, мне показалось, что в этот раз все у нас получится. Видишь ли, судьба свела нас вновь, и это был знак… Но она ведь не такая, как я думаю. Знаешь, брат, что самое ужасное? — Что, Антон? — А то, что мне абсолютно не хочется даже думать ни о ком другом, понимаешь? Мне кроме нее никто не нужен. Я ее люблю. И ненавижу… правда, совсем немножко. — Антон, можно тебе кое-что сказать, только не обижайся, ок? — Звучит как фраза из советского фильма «Мимино». — А? Я не понимаю, о чем ты сейчас… Можешь обижаться, но ты еще сумеешь десять раз полюбить. — Как это? Ральф помедлил немного и философски заметил: — В действительности, Антон, мы всю свою жизнь любим одну-единственную женщину, ту, что скреативило наше с тобой воображение. А на самом деле ее вообще не существует. Но в тех, кто встречается нам на пути, мы пытаемся отыскать побольше сходства с вымышленным образом. И не желаем смотреть правде в глаза, когда факты говорят о том, что сходства немного. — Хочешь сказать, дело во мне? — Все дело в нас — в тебе, во мне. Абсолютно. — Ты это прочитал где-то? — Жизненный опыт. — У тебя-то он откуда? С Бриттой все нормально, я надеюсь? Да и на донжуана ты не слишком-то похож. — Дело не в количестве похождений. — Ну, старик, поддержал ты меня, нечего сказать. Хотя твоя версия остроумна. — Всегда рад помочь. — Ральф, если бы тебе предложили сделку, которая, с нравственной точки зрения, не совсем чиста, ты бы согласился? — Ну, Антон, во-первых, надо знать, о чем конкретно речь. Во-вторых, скажу тебе, что в бизнесе высокая нравственность не приветствуется. — А в жизни, Ральф? — Ты выпивал? — Ладно… понял тебя, май френд, спасибо. Тебе пора на встречу. Созвонимся! — Антон, ты звони, если что. Береги себя. Увидимся! — Ага, так тебе Бритта и разрешила увидеться со мной, — проворчал Антон и повесил трубку. — Все, достали иностранцы! Правда, Александр Валентинович тоже хорош. Ишь чего удумал — продать! И куда только подевался весь патриотизм? Эх, оказаться бы сейчас где-нибудь под Москвой, на мотоцикле, в компании! Антон поразмыслил с минуту — выпить еще что-нибудь или сначала позвонить Стайкеру и в качестве эксперимента попытаться увеличить сумму сделки. Наконец он решил для начала выпить. Прихватив лежащий на столе кошелек и убедившись, что ключ от номера спрятан в одном из его отделений, Антон отправился в местный магазинчик. Игорный дом жил своей жизнью: здесь пахло цветами, деньгами, духами и сигарным дымом. В магазине шла бойкая торговля сувенирами, украшениями, косметикой. В дальнем углу, близ кассы, высилась стойка с алкоголем. По российским меркам, цены на хорошие напитки были вызывающе щадящими. Антон купил две бутылки калифорнийского вина, индейскую закуску beef jerky, картофельные чипсы и шоколадку. С этим нехитрым набором он вернулся в свой номер и продолжил пиршество. Наконец он решился позвонить Джорджу Стайкеру. На визитке было несколько телефонов. Он набрал наугад один из них, и вскоре в трубке раздался низкий баритон. — Джордж Стайкер. — Добрый вечер, господин Стайкер. С вами говорит Антон из «Белладжио», то есть из России. — Приятно вас слышать, Антон. Как дела? «Лучше всех», — подумал Антон, а вслух сказал: — Господин Стайкер, ваше предложение принимается. — То есть сумма вас устраивает? — Нет, — выпалил Антон, и ему стало страшно от собственной наглости. — Десять. — Это невозможно. — Что ж, извините за беспокойство, — Антон еще больше изумился неожиданно открывшейся способности торговаться и покосился на недопитую бутылку калифорнийского. — Погодите. Как вы смотрите на восемь? От неожиданности у Антона в висках застучало. Все еще не веря такому счастью, он выдержал небольшую паузу, вздохнул и промолвил: — Ладно уж, идет. — Отлично, — Стайкер был абсолютно невозмутим. — Я смогу подготовить все в течение трех суток. Вы дадите мне реквизиты? — А если я сделаю это послезавтра? — Нет проблем. — Договорились. — Тогда спокойной ночи. Вы мудрый человек, господин Ушаков. — Надеюсь. Спокойной ночи. Антон взял в руки бокал с вином и снова подошел к окну. Наверное, этот вид может когда-нибудь надоесть, но пока он вызывал лишь восхищение. Особенно в эту ночь, когда он ощущал себя без трех суток миллионером. «Разумеется, поделюсь деньгами с дядей Сашей. Ну, может быть, и Исакову стоит что-то дать, хотя пока не ясно, за что… Надо обязательно пожертвовать приличную сумму на благотворительные цели, — думал Антон. — А еще на реставрацию Адмиралтейской церкви в Воронеже. На всех должно хватить. Восемь миллионов! Куплю себе маленький самолет. Мишка будет на нем летать. Дельтаплан-то, скорее всего, украли уже, — Антон все больше увлекался распределением «своих» миллионов. — Хорошо бы также лодку с мотором, в смысле катер. И дом под Москвой, но обязательно с видом на речку». Он пил вино и представлял себя за штурвалом собственного самолета или пьющим на закате дня коктейли на террасе собственного, обязательно деревянного, дома, где есть джакузи и обязательно видно реку. Антону очень нравились его мечты. Он полулежал на полу, глядя в огромное, во всю ширину стены окно, и весь мир был у его ног. Антон потянулся за очередной порцией вина, и тут на глаза ему попался листок бумаги, прижатый к полу ножкой кресла. Это была записка, точнее, фрагмент записки Андрея Владимировича Куликова, выписанный на отдельный лист бумаги профессором Плукшиным, видимо, выпавший из дневника в тот момент, когда его прикарманила Рита! Антон взял записку, аккуратно развернул ее и прочел: Как я уже говорил, «таблички оживают» (буквальный перевод) на «крышах мира», т. е. в определенных точках планеты. Приходят на ум известные вершины: Эльбрус, Монблан, Килиманджаро… Но в тексте я смог разобрать только одно: «В стране вечных язычников, кои вовек не примут Единого Бога, там, где небо слышит человека, а человек — небо». 19 градусов 49 минут 35 секунд северной широты и 155 градусов 28 минут 36 секунд западной долготы. Определенно указывает на территорию в бассейне Тихого океана. Язычниками там являются полинезийцы и аборигены Гавайского архипелага. Я никогда не был в Полинезии, зато успел в жизни своей накормить собою миллион наших таежных москитов. Какая несправедливость!» Итак, выходило, что секрет «скрижалей» заключался не только в расшифровке текстов, но и в том месте, где эта самая расшифровка должна производиться… Антон сел на угол кровати, задумался. Он не понимал, отчего все действия ученого были лишены последовательности: они то свидетельствовали о его нежелании передавать будущим исследователям свой опыт в полном объеме, то наоборот, подсказывали им ключи к разгадке новых тайн вокруг табличек. Четыре таблички он утопил в озере, а пятую всегда носил с собой. И даже на фронт ее забрал, где она могла кануть в вечность вместе с владельцем. При этом он оставляет после себя дневник и таинственную записку шокирующего содержания. Если он считал таблички скорее источником опасности, чем носителями спасительной для человечества информации, зачем оставлять людям шанс разгадать загадку? Да, видно, стремление к постижению непознанного, пусть даже оно потенциально сулит смерть и разрушения, пересиливает в человеке страх, побеждает всякий здравый смысл… В руках Антона теперь мог находиться ключ к окончательной разгадке тайны века. «А вдруг и американцы прознали про этот секрет, и оттого столь щедры?! Выходит, я согласился помочь им стать обладателями не музейной ценности, а новейших знаний? За деньги… Я, гражданин России, патриот…»