Глава третья Григорий Аркадьевич Привольский с виду был человеком неприметным и скучным. Таким же, как и все его серенькое житье-бытье. Опять же — с виду. Его законопослушность, малодушная лояльность властям любых уровней — от участкового до работника ЖЭКа — раздражала соседей и, наверное, родственников, если они вообще у него были, создавая вокруг Привольского атмосферу недоверия. Он жил один в трехкомнатной квартире стандартной хрущевской пятиэтажки, ездил на «москвиче» (это в начале-то XXI века!), под Москвой имел в собственности деревянное строение из бруса, вроде бы даже собранное собственными руками, на законных шести сотках земли. Сказать, что Григорий Привольский был скуп, значило не сказать ничего. Имея приличный заработок, он шокировал продавцов просьбами «нарезать шестьдесят граммов докторской», а последние капли шампуня, оставшиеся на донышке, разбавлял водой и использовал еще несколько раз. Когда Привольский покидал квартиру, ничего не менялось в окружающей его среде обитания. Если бы, к примеру, дом номер 8/2 по улице Новочеремушкинской хотя бы на три дня покинул дядя Семен — алкаш, дебошир, знаменитость локального масштаба, это событие заметили бы все — от участкового до самого последнего лежачего больного в квартале. Отсутствия Привольского никто и никогда не замечал. Однако именно это обстоятельство было на руку Григорию Аркадьевичу и его коллегам. Может, и не было друзей у Привольского, зато коллеги имелись. Он трудился в НИИ, официально — Научно-исследовательском центре изучения альтернативной энергии (НИЦАЭ). Чем конкретно занимался Григорий Аркадьевич, мало кто знал. Да и если бы из праздного любопытства или еще по какой причине кто-то пожелал бы это выяснить, вряд ли получилось бы. Никаких сведений о существовании НИЦАЭ в общедоступных источниках не содержалось. Для широкой и даже для узкой общественности такого центра не было в природе. Между тем он работал, причем очень интенсивно, особенно в последние годы. Правда, деятельность различных кафедр и департаментов центра очень отдаленно напоминала заявленное в названии направление науки. Центр изучения альтернативной энергии занимал огромные площади, большей частью скрытые под землей. Бесчисленные помещения, лаборатории, конференц-залы, спортивный клуб и даже бомбоубежище простирались на территории в несколько десятков гектаров. Над всем этим подземным царством шумел Битцевский лес и возвышался Государственный палеонтологический музей, который, кстати, служил одним из входов в Центр, что, понятное дело, не афишировалось. Почти все служащие музея одновременно являлись сотрудниками Центра. Кем, в свою очередь, по совместительству являлись сотрудники Центра, никому не было известно. Очевидно, что организация существовала не на деньги Академии наук, но имела стабильное финансирование и очень серьезную государственную поддержку. Зарплаты научным сотрудникам выплачивались немалые, льготы имелись завидные. Центром руководил доктор технических наук Сергей Самуилович Сосновский. В его рабочем кабинете висели фотографии, на каждой из которых он был изображен в компании с одним из трех самых больших начальников последней четверти века: Горбачевым, Ельциным, Путиным. Тридцать лет из своей сорокалетней карьеры Сосновский посвятил энергетике. Смыслом жизни Сосновского была работа. Он не ходил в гости, не принимал у себя дома друзей, не смотрел кинопремьеры, но более всего почему-то не любил и не понимал театр. Говорили, будто второй страстью в жизни Сосновского, помимо науки, была его любимая и верная жена Гуля. И все же работой он занимался столь самоотверженно, что порой абсолютно ничего не замечал вокруг. Именно в состоянии полной погруженности в процесс изучения предмета его однажды очень сильно скомпрометировали, результатом чего стало двухмесячное пребывание в тюрьме графства Саффолк в штате Нью-Йорк. После этого он, к своему глубочайшему сожалению, стал «невъездным» в США. Были в биографии Сергея Самуиловича и другие яркие приключения, увлекательные и опасные командировки, но о них знали немногие посвященные, к числу которых относился его помощник и доверенное лицо Григорий Привольский. Сегодня у Сергея Самуиловича был хороший день. Он готовился покинуть рабочий кабинет раньше обычного, то есть не в одиннадцать часов вечера, а, к примеру, в восемь или девять. Дома ждала Гуля, родственники и вкусный ужин по случаю празднования их серебряной свадьбы. Секретарь Ирина принесла Сосновскому свежие газеты и журналы, которые Сергей Самуилович с интересом просматривал, попивая кофеек из чашечки легчайшего английского фарфора. Зазвонил телефон. Сосновский отставил кофе в сторону, положил газету на стол и снял трубку. — А, это ты, Гриша, привет! — Здравствуйте, Сергей Самуилович. Я зайду? — поинтересовался Привольский. — Сейчас? — Надо бы сейчас… — Ну, заходи, коли надо. Сосновский удивился. Помощник неизменно угадывал его настроение, а тут взял да и не угадал… Сегодняшнее настроение директора заключалось в том, чтобы никого не видеть. Он просто хотел, что называется, разгрести дела, просмотреть всякие отложенные до времени бумаги и спокойно уехать домой на торжество. — Что стряслось? — Сосновский сделал вид, будто увлечен изучением заголовков «Коммерсанта». — Если ты про Плукшина, то я все знаю… Жаль старика. Очень жаль. Ты ведь дружил с ним или я чего-то путаю? У него кто-нибудь остался? Родственники есть? А то, может, надо помочь с организацией всяких там церемоний. И венок купить надо бы… — Сережа, он украл контейнер с табличками! Вынес из лаборатории! И вот теперь он умер, а в квартире ничего не нашли! Только в самых редких случаях Привольский позволял себе перебивать начальника, а тем более вспоминать, что с директором НИЦАЭ они когда-то сидели за одной партой, обращаясь к тому по имени. — Как это «украл»? Ты не в себе… — Сосновский понял: произошло из ряда вон выходящее. — Ты серьезно? И ничего в квартире не обнаружили? Может, еще раз поглядеть, тщательней? — Все обыскали, — со вздохом доложил Привольский. — Милиция на ушах стоит, даже эфэсбэшники в свободное от работы время помогали. Он или спрятал, или продал… Дело было в пятницу. Мы потеряли два или три дня. А родственников у него никаких нет. Разве что тетка в Екатеринбурге, но она на всю голову никакая… Правда, есть тут один… — Черт… — Сосновский уже не сидел в кресле, а нервно мерил кабинет шагами. — Ты успел понять, что это вообще такое было? — Конечно, нет. Мы только приступили к расшифровке. Ты… вы ж сами долго не давали денег на подключение спецов из Центра стран Азии и Африки. Я сколько раз просил, а вы говорили, дескать, хватит в бирюльки играть. Сосновский замахал на него руками: — То есть, по-твоему получается, я виноват? Ну-ну. — Не в этом дело. Ладно… Это некие тексты. Но откуда, как попали в озеро, почему и кто их оставил? — продолжал Привольский. — По мне, так наиболее фантастическое объяснение и есть самое реальное: это действительно прилетело к нам с метеоритом. Неземное происхождение… — Сейчас о земном надо думать, Гриша! Ну какого рожна ты пригласил сюда этого своего непризнанного гения? — Сосновский не на шутку рассвирепел. — Что, без него не расшифровали бы?! Как говорится, давай прекратим эту бесполезную дискуссию. Ты мне скажи: если вот сейчас, сию секунду, оживить поэта Лермонтова и показать ему в интернете репродукцию с его дагестанской акварели, к примеру… и тут же ее распечатать на принтере… Вот скажи мне, что он подумает? Он решит, что мы с тобой инопланетяне? Упадет в обморок? Нет! Он ущипнет себя для начала. Даже Лермонтов просто себя ущипнет, а уже потом начнет делать выводы. Я тебя очень прошу, никогда больше не говори мне про инопланетян. Почему это у всех сразу на языке, я в толк не возьму? Даже у господ ученых, к коим ты себя причисляешь. Меня тошнит от смелости предположений, граничащей с помешательством. У тебя, случаем, нет под рукой гигиенического пакета вроде тех, что дают в самолетах? Была б моя воля, нет правда, я бы расстрелял всех этих уфологов к чертовой бабушке! Привольский удивленно вскинул брови. Не то чтобы ему не был знаком крутоватый нрав начальника, но сегодня тот вел себя чересчур эмоционально. — Мне знакома эта ваша позиция, Сергей Самуилович. Напоминаю, что приглашение Плукшина для расшифровки я с вами согласовывал, — Привольский даже не стал скрывать, что обиделся. — И при чем тут Лермонтов? — Не имеет значения, Лермонтов, Плукшин… тьфу ты, елки-палки, Пушкин или Айвазовский. Любой нормальный человек должен сначала разобраться, а потом уже делать выводы. Я не прав? В кабинете повисло напряженное молчание. Настенные часы пробили полдень. Сосновский снял очки, протер их салфеткой, после чего с силой швырнул салфетку на стол. Она отскочила от края стола и отлетела в Привольского. — Ой, — как-то по-детски воскликнул Сосновский, — извини. Привольский махнул рукой: ничего, дескать. — Нет, никогда, даже в другой жизни уборщица не научится оставлять вещи там, где я их привык видеть, — с возмущением проговорил Сосновский. — Ладно, Гриш, проехали про инопланетян. Сергей Самуилович смягчился. Он долго глядел на Привольского из-под очков. Привольский, как правило, очень тяготился такими моментами, когда не знаешь, что и делать: говорить, молчать, петь песни, посыпать голову пеплом или же биться ею об стену. Было ясно: сейчас необходимо дождаться «вердикта» шефа. А тот просто сидел и молчал, хотя пропала-то, быть может, самая главная реликвия, обнаруженная человеком за последние сто, а может, и за целую тысячу лет. «Вот ведь скотина этот Плукшин, — думал Привольский. — Гадина просто какая-то… Скоммуниздил уникальную вещь и сам умудрился помереть». …17 июня (или 30-го, по «старому» стилю) 1908 года в бассейне реки Чулакан, больше известной как Подкаменная Тунгуска, случилось невиданное явление. В районе семи часов утра по местному времени, или в полночь по времени всемирному, небеса разверзлись и обрушили на землю удар такой силы, что взрывная волна от него несколько раз обогнула земной шар. Оленеводы поняли: вот оно, сбылось-таки пророчество местных колдунов о сошествии в районе горы Шахрома строгого бога Агды. Наступал конец мира. Те, кто в бога Агды не верил, не поняли ничего и очень долго к невиданному в новой истории человечества катаклизму относились с незаслуженным безразличием. Даже в самой России, где, в отличие от предшествовавшей ему пятилетки, год 1908 был беден на значительные события и отличался отсутствием потрясений, до изучения столь масштабного и неординарного природного явления руки ни у кого не дошли. По крайней мере, об этом свидетельствует официальная история научных изысканий. Ученые вроде как заинтересовались таежной катастрофой по горячим следам, однако считается, что первые серьезные исследователи попали на место падения Тунгусского «тела» только в 1921 году. Одним из таких исследователей был Андрей Владимирович Куликов — человек определенно выдающийся, с яркой биографией, изобилующей белыми пятнами. В ней начисто отсутствует полтора десятилетия — будто Куликов целых пятнадцать лет находился где-нибудь в другом измерении или, к примеру, на Луне. Как бы то ни было, впоследствии именно по настоянию Андрея Владимировича и при активной помощи академика Вернадского в июле 1939 года была снаряжена самая известная «метеоритная экспедиция» на Подкаменную Тунгуску. Получив средства, экспедиция погрузилась 12 июля в поезд Москва — Красноярск, но только 6 августа прибыла на место падения метеорита, по пути сменив поезд на самолет, а самолет — на гужевой транспорт. По итогам «метеоритной экспедиции» А.В. Куликов подготовил сухой доклад о проведенных работах по исследованию заболоченной местности, текст которого можно без труда отыскать в архиве Академии наук. Однако, по свидетельствам некоторых участников экспедиции, Куликов изначально планировал включить в доклад не только информацию о количестве зондировочных пикетов и донных проб, но также некоторые сенсационные гипотезы о природе Тунгусского события. Предположительно, от неосторожного шага его отговорили старшие товарищи, возможно, сам академик Вернадский. Остается загадкой, что происходило на месте катастрофы целых 18 лет, то есть с момента отправки первой экспедиции и до лета 1939 года. Есть предположение, что Куликов бывал там и до 1921 года, однако ни одного документального подтверждения этому не найдено. Глубина фантазии авторов гипотез о причинах грозных таежных событий 1908 года менялась по ходу технологической эволюции. Но даже по прошествии целого века с момента катастрофы миф о материализовавшемся гневе бога Агды пока является столь же правдоподобной гипотезой, что и падение метеорита. Ведь почти все оленеводы послушно вняли рекомендациям колдунов и от греха подальше покинули район севернее Шахромы, то есть «двуглавой» горы Сахарная Голова, чуть ли не за неделю до того, как там произошла катастрофа. Никаких научных доказательств существования эвенкийского бога нет. Но по сей день также не обнародована официальная информация об обнаружении хотя бы одного свидетельства падения метеорита в Сибири в тот злополучный день. Международная ситуация первого десятилетия XX века рождала соответствующие ей гипотезы. Некоторые, к примеру, объясняли взрыв в тайге новой агрессией японцев против России. Говорили, что коварные подданные императора Муцухито изобрели то ли чудо-бронепоезд, то ли некий «чудо-мотор», в смысле «автомобиль» на газовой подушке, начинили его взрывчаткой и двинули к сердцу России, но в чем-то там просчитались. Безусловно, звучали предположения о землетрясении, взрыве скопления шаровых молний, природного газа и даже детонации гигантской, невиданной по плотности тучи мошкары. По прошествии времени стали писать и говорить о столкновении Земли с кометным хвостом. Досталось даже одной из самых загадочных личностей, когда-либо рождавшихся на планете, — изобретателю Николе Тесле. Говорили, будто тайге довелось стать полигоном для подтверждения его теории о возможности концентрированной «передачи токов сквозь землю». Как раз к 1908 году этот ученый-провидец должен был закончить строительство башни-генератора, способной, по его словам, дистанционно творить чудеса разрушения. Наконец, с 1945 года наступила эра гипотез об атомном взрыве, а чуть позже — о катастрофе космического корабля и даже выживших пилотах, коими могли являться, по разным данным, и «обычные» гуманоиды, и даже разбежавшиеся впоследствии по планете «снежные люди». Оценить мощь и катастрофическое величие данного события в тайге по-научному сумели только через много лет, после того как американцы испытали на людях атомные бомбы и в лексикон вошли печально известные «мегатонны». Тунгусский взрыв, чья мощность была эквивалентна «двум тысячам Хиросим», уничтожил лес на площади, равной территории княжества Монако, — по современным представлениям такое под силу атомной энергии или внушительному космическому телу размером с четырехкомнатные апартаменты, либо и тому и другому вместе. Несмотря на далеко не окончательную доказанность факта внеземного происхождения Тунгусского тела, на стороне этой гипотезы стояло устройство небесной механики, отнюдь не исключающее столкновение Земли с крупными космическими телами. Утверждать, будто вероятность подобного события чудовищно мала, значит мыслить исключительно земными категориями и земным мерилом пространства и времени. В масштабах Вселенной бомбардировка нашей планеты происходит с достаточной регулярностью, и последствия люди могли наблюдать во все времена и повсеместно. Огромные кратеры на Юкатанском полуострове, в пустыне на территории штата Аризона… Существует гипотеза, что даже Тихий океан образовался в результате столкновения Земли с огромным космическим объектом. Целый век ученые провели в тщетных поисках истины. Невзирая на невыносимые условия работы и всяческие лишения, они буквально перерыли все в эпицентре взрыва и зоне возможного разлета осколков космического тела. В том, что речь шла об объекте внеземного происхождения, почти никто не сомневался, но за пределами этой аксиомы единство научного мира заканчивалось. Сторонники теории о столкновении с Землей космического корабля пришельцев думали, что спорили с традиционной наукой. Традиционная наука их, что называется, в упор не замечала, продолжая создавать гипотезы. Попутно энтузиасты из всех стран мира искали на месте следы космического объекта. И ведь нашли… Однако тут же столкнулись с интересным парадоксом. Найти-то они, конечно, нашли, но поведать миру о своем открытии не успели. Результаты экспедиции поспешно засекретили, энтузиастов, среди которых были граждане цивилизованной Италии, они же инвесторы экспедиции, грамотно запугали, чтоб те держали язык за зубами, для верности щедро подкупили, вернув большую часть вложенных в экспедицию средств, да и отправили восвояси. Все находки, а также фото и видеоматериалы, по договоренности с властями, исследователи скрепя сердце отдали на вечное хранение российским специальным службам. А те, недолго думая, передали их в Центр Сосновского и благополучно обо всем позабыли — у спецслужб и без того серьезных земных дел по горло. В средствах массовой информации достойно отметили 100-летие падения Тунгусского метеорита и пожелали ученым успехов в дальнейших малоперспективных поисках истины… Итак, на значительной глубине, под метровым слоем ила в озере Чеко нашли несколько метеоритных глыб. Само озеро, не помеченное на военных картах конца XIX века, наверняка образовалось в результате единовременного и мощного внешнего воздействия летом 1908 года. Его воронкообразная форма ничем не отличалась от типичных ударных кратеров сравнительного размера. Дело наверняка было так: фрагмент небесного тела на бешеной скорости врезался в земную поверхность, при этом энергия удара смогла растопить вечную мерзлоту, вызвать выделение метана и мощнейший взрыв. В итоге появилось озеро диаметром в полкилометра. Традиционная наука могла бы получить подтверждение верности скучной теории и доказательство своей правоты. Но пока наверху решали, ставить ли науку в известность о находке, Центру Сосновского уже досталось нечто большее. Недалеко от места, где покоились осколки «метеорита», поисковая бригада натолкнулась на вполне земной предмет — прямоугольную коробку из оцинкованного железа. Коробка служила местом хранения вещей, теоретически способных произвести переворот в сознании всего человечества, вызвать опаснейшее брожение умов, что в наш век нигилизма могло иметь непредсказуемые последствия. В ящике хранились таблички с текстами. Всего четыре штуки, размером приблизительно 20 х 40 сантиметров каждая. Исследования показали: металл, из которого таблички изготовлены, обладает неизвестными характеристиками и фантастическим запасом прочности. Он не гнулся, не ломался, не окислялся, не плавился. Иными словами, его структура выдерживала любое известное науке физическое воздействие. Но этот чудесный факт не поразил ученых столь же сильно, как данные об абсолютной идентичности состава, свойств и, скорее всего, происхождения табличек и осколка космического тела, найденного в озере благодаря эхолокации и терпению специалистов. Григорий Аркадьевич Привольский стремился поскорее расколоть этот орешек, расшифровать тексты и вопреки здравому смыслу выступал за предание гласности всей этой истории, настойчиво предлагая свои услуги в качестве глашатая великой сенсации. Сосновский же осторожничал, продолжал консультации с ФСБ, изучал отчеты экспедиции, обнаружившей контейнер, вникал даже в незначительные подробности поисков. Он уже перестал сомневаться в верности выводов о сроке, который находка провела под водой, — около ста лет, — но даже слышать не хотел о том, что содержание контейнера представляет собой зашифрованное послание из других миров. Сосновского терзали догадки, что в действительности они имеют дело с хитроумным мошенничеством то ли со стороны религиозных фанатиков, то ли, наоборот, со стороны врагов официальной церкви. Однажды в стенах Центра появился Плукшин, когда-то учившийся в МГУ на одном потоке с его директором и замом, и с энтузиазмом героев первых пятилеток, игнорируя выходные и даже перерывы на ланч, приступил к расшифровке загадочного «послания с неба». Все шло прекрасно до того дня, когда он исчез и вскоре погиб от пули неизвестного бандита. Оказалось, что с ним исчезла и ценная находка. К тому же все бумаги, относящиеся к переводу, испарились, а в компьютере, которым пользовался ученый, не было найдено ничего стоящего — Плукшин использовал переносные устройства хранения данных. — И как он вообще мог пронести железки через нашу систему безопасности? — не выдержал молчания Привольский. — Впрочем, мы даже не успели понять, железки это или что-то другое.