Вавула разжал объятия. Ведана сняла рубаху, под ней ничего не было, осталась в одних онучах, они не мешали. Вавула быстро скинул свою рубаху, стащил штаны и повалил девицу на траву. Он торопился, дыша, как загнанный конь. Желание било чрез край. Раздался вскрик Веданы: — Больно! — Ничего, родная моя, ничего. Вскоре сладкие стоны заполнили поляну. Удар наслаждения они испытали одновременно, вместе вскрикнули. Вавула откинулся на траву: — Хорошо-то как, Ведана! А тебе? — Очень хорошо, я и не думала, что вот так будет. Ой, рубаха! — Что рубаха? — Она была под нами. — И чего? — Так пятна на ней черные, кровь, Вавула. — И чего? Так и должно быть! — Как я в таком виде предстану перед родителями? Вавула поднялся, надел штаны, рубаху, онучи. — Речка тут недалеко, саженей двадцать. — Идем туда, замыть пятна надо. — Идем. Начинало светать. На рассвете Вавула и Ведана вошли в дом Зарубы Дедила. Поднялась с постели мать, зажгла огонь — сын с кем-то. — Ты не один, Вавула? — Нет, мама, не один, со мной моя невеста. Ольга кинулась к лежанке мужа, но тот уже поднялся на лаве: — Невеста, молвишь? И кто же это? Мыслю, Голуба. Умыкнул-таки, дождались. — Нет, отец, не Голуба, а Ведана Кобяк. — Что? Ну-ка, Ольга, зажги еще огня. Жена подчинилась. Проснулись братья и сестра. — Чегой-то тут? — А ну лежать на лавах, то вас покуда не касается. Молодежь накрылась рогожами, внимательно следя за происходящим. — Ведана? Дочь старейшины Вабежи, Веденея Кобяки? — Так, отец! — Ну, сын, угодил так угодил. Хозяин взглянул на девицу: — Сядь на лавку и жди, а ты, — он повернулся к сыну, — выйдь во двор. Дедил шагнул вслед за сыном к плетню. — Ты чего наделал, Вавула? У тебя голова на плечах или глиняный горшок? Или не ведаешь, что не дружны мы с Кобяком и его родом? — А пошто недружны-то, отец? По то, что овраг никак поделить не можете? Так пусть ничей или общий будет. Дедил за рубаху притянул к себе сына: — Ничей? Это наша земля. — Да какая земля, отец, в овраге? — Неразумный ты еще, хоть и вымахал в сажень. Отдай часть земли, потом всю заберут. А Голуба? Чего мне теперь гончару говорить? Уговор же был. — По обычаям я могу сам выбрать себе невесту. — Можешь, а со мной до того почему не поговорил? — Потому, что ты запретил бы брать Ведану. Дедил сжал кол, да так, что сломалась верхушка. — Значит, перед праздником ты в лесу с Веданой был? Уговаривались, как бежать? — Тут виноват, отец, соврал, с ней был. Договаривался. А как иначе? — А никак. Не по нраву Голуба, других девок в Рубино полно, нет, полез в Вабежу и кого уразумел умыкнуть? Дочь старейшины. — Но что поделаешь, коли люба она мне, а после того… Он запнулся. — Говори. — …а после того, как полюбезничали с ней в лесу, скажу так: кроме Веданы, мне никакая другая не нужна. — Дать бы тебе тумаков. Первый ты у нее? — Да! — Если добром ваша затея кончится, Веденей мне такой выкуп назначит, что век не расплатишься. Вавула понял, что отец смирился, улыбнулся: — Кобяк прогневается, конечно, да ничего уже не изменить. Дочь не вернешь. А выкуп? Да настреляю я ему белок да лис. Откуплюсь. — Слушай меня. Сейчас пойду в Вабежу, там Ведану наверняка уже ищут. Буду говорить с Кобяком. Тяжелый разговор получится, но потерянного уже не вернешь. Как-нибудь договоримся. А вы с… Веданой ложитесь на лавку у печи, а завтра рыть землянку начинай, жить отдельно будете. — Само собой, но то после свадьбы. — А ты до свадьбы как раз дороешь, место я укажу, для вас с Голубой у общины взял. Уразумел? — Да. Но погодь, отец. Хазары объявились. — Чего? — как от боли сморщился старейшина. — Хазары, говорю, объявились под конец праздника. Смотрели, как гуляют в Вабеже. — А ну, рассказывай, как было. Вавула рассказал.