— Нет, нет, нет, — восклицает Бет, уже еле сдерживаясь. — Это не годится. Никаких надписей. Нужно что-нибудь без надписей. Пойди и найди однотонную белую рубашку! — У меня нет однотонной белой рубашки! — говорит Грейси, все еще плача. — Должна быть! — Нету! — Тогда пойди и возьми какую-нибудь у Джессики! — Она будет велика! Бет принимается мысленно перебирать весь гардероб девочек. Грейси права. Все белые футболки с рисунками. Бет смотрит на часы. Они опаздывают. Она никогда не опаздывает. Она любит приезжать заранее. Лицо у нее горит. Ее нежный золотистый румянец стал багровым от стресса. В ход идет план В. — Так, слушайте. У всех есть однотонные майки. Мне все равно, какого цвета. Главное, чтобы без надписей. Идите найдите любую и наденьте ее. Бегом! Грейси с Джессикой наперегонки мчатся по лестнице на второй этаж, и Бет бежит следом за ними. — Софи! — кричит она сквозь полупрозрачную ткань свой прекрасной белой рубашки, сдирая ее с себя в ванной. — Переоденься в какую-нибудь майку! — Что? Это еще почему? — кричит в ответ Софи. — Потому что я так сказала! Все майки у Бет черные, так что переодевается она в мгновение ока. Она дожидается девочек у лестницы в коридоре, где на стенах висят грустные одинокие рамки из-под фотографий. Каждая уходящая секунда, кажется, отщелкивает у нее в висках. К ее удивлению, первой к ней присоединяется Софи. На ней красная майка без надписей, и выглядит она просто замечательно, если не брать в расчет лицо. — Ты что, накрасилась? — спрашивает Бет. — Самую чуточку. — Где ты взяла косметику? — У Алины. Ее мама разрешает ей краситься. — А твоя мама тебе — нет. — Это несправедливо! — Жизнь вообще несправедлива. Поди-ка сюда. Бет смотрит на подведенные глаза Софи потрясающего синего цвета. Она всего на пару дюймов ниже самой Бет. Вряд ли у нее еще долго получится запрещать старшей дочери пользоваться косметикой, но, по крайней мере, сделать так, чтобы на сегодняшней фотографии ее не было, в ее силах. Она подавляет побуждение послюнить палец и потереть им накрашенное лицо Софи. Вместо этого она хватает дочь за руку и тащит в ванную. Выдавив на уголок полотенца немного жидкого мыла из дозатора, она мочит его под краном и принимается оттирать глаза и щеки Софи. — Ай, у меня там прыщик! — Прости. Блеск для губ можешь оставить, но это все. Две младшие уже стоят в коридоре. На Грейси розовая майка, на Джессике голубая. Без надписей. И без пятен. — Так, ладно. Выходим! Они сбегают по лестнице, Бет хлопает в ладоши, давая Гроверу команду следовать за ними, и все мчатся к машине. Бет вставляет ключ зажигания и бросает взгляд на девочек в зеркало заднего вида. У Грейси глаза опухли от слез. У Софи все лицо в красных пятнах от слишком усердного трения, а на щеке действительно выскочил прыщ. Джессика сидит, сцепив зубы и скрестив руки на груди. Вид у нее надутый, но Бет понятия не имеет почему. Майки у всех четверых разного цвета, а лицо у Бет до сих пор пылает. Они должны быть в белом. Они должны излучать спокойствие и счастье. Они должны приехать вовремя. И Джимми. Это их семейный портрет. На нем должен быть Джимми. Наверное, надо позвонить и отменить съемку. Бет думает о прекрасных полупрозрачных рубашках и о коридоре с грустными пустыми рамками из-под фотографий. Она снова смотрит на трех своих девочек, потом на пустое пассажирское место справа. Это ее семья. Она делает глубокий вдох, медленно выдыхает через рот, сдает задним ходом и везет свое опоздавшее, разношерстное, зареванное, пятнистое, прыщавое, надутое обезджимленное семейство на пляж Циско. Глава 20 Оливия смотрит на часы. Клиентка опаздывает. Это, как она уже успела сделать вывод из своего непродолжительного опыта, абсолютно рядовая ситуация. Если не вся семья целиком, то какой-нибудь заплутавший кузен, которому не объяснили, как добраться, или любимая сестра, которая должна явиться на съемку прямо с парома, или отец семейства, который на самом деле уже приехал, но сидит в машине с телефоном, потому что ему внезапно позвонили по работе. Он освободится через минуту. А может, через тридцать. Поэтому Оливия стала носить с собой на съемки складной шезлонг. Она не против подождать на прекрасном пляже, если есть где посидеть. Небо с самого утра хмурится, того и гляди, пойдет дождь, и она сомневается, что сегодня вообще на пляже было много народу. Сейчас он практически пуст. Чаек больше, чем людей. Оливии нравятся здешние чайки, чье сходство с чайками, которых она привыкла видеть на пляже Нантаскет, куда она всегда ездила гулять, когда жила в Хингеме, ограничивается лишь тем, что и те и те — черно-белые морские птицы. Нантаскетские чайки — ненасытные вороватые летающие крысы, готовые утащить любое съестное в хрустящих пакетиках, которое плохо лежит. Они бродят между пляжными подстилками, зорко поглядывая по сторонам, чтобы, улучив момент, когда на них никто не смотрит, проделать клювом дыру в нераспечатанном пакете картофельных чипсов или взвиться в воздух с целым сэндвичем. Здешние же чайки практически не обращают внимания на людей с их снедью. Оливия наблюдает за тем, как одна из них вылавливает на мелководье краба, потом опускается с ним в ямку в теплом песке и, оторвав клешни, лакомится мясистым брюшком. Потом переключается на другую, которая, подлетев к парковке, бросает на асфальт моллюска, чтобы расколоть раковину. Кому нужны «Читос», когда вокруг полным-полно свежайших морепродуктов? Эти чайки — прекрасные величавые птицы. Оливия провожает взглядом еще одну чайку, кувыркающуюся над морем на фоне облаков, и задается вопросом, может ли эта красота когда-нибудь приесться. Лазурная вода у самого края берега подернута мелкой сеткой переливчатой ряби, но дальше, ближе к горизонту, водная гладь становится неподвижной и почти белой. Лазерно-четкая темно-синяя граница отделяет океан от розовеющего неба на горизонте. Потрясающе. Чайка превращается в точку и исчезает из виду. Оливия вновь смотрит на часы. После тридцати минут ожидания она обыкновенно звонит клиентам, чтобы убедиться, что они опаздывают, а не забыли и не передумали. Она принимается рыться в сумке в поисках своего ежедневника, куда записывает клиентов, и телефона и тут видит, что они уже идут: мать с собакой на поводке впереди, три девочки в разноцветных майках и джинсах позади, на некотором расстоянии. — Оливия? Здравствуйте, я Бет Эллис. Простите за опоздание. — Здравствуйте, Бет. Ничего страшного. — У нас возникла непредвиденная проблема с одеждой. Я знаю, что все обычно одеваются в одном стиле. Как думаете, это будет нормально выглядеть на фотографиях? Бет права. Все семьи всегда приходят одинаково одетые, словно члены одной команды в униформе. В голубых рубашках и песочных слаксах или в белых рубашках и слаксах того фирменного припыленно-розового оттенка, который почему-то именуется нантакетским красным. Выглядит это мило, но чем-то непреложным не является. Интересно, кто придумал для семейной фотосъемки это прямо-таки аутистическое правило? — Вы отлично выглядите. Бет закатывает глаза: — Отлично мы выглядели полчаса назад. Надеюсь, это будет хотя бы не очень ужасно. — Ну что вы, много разных цветов — это очень здо́рово. — И еще раз прошу прощения. Прежде чем мы начнем, моя старшенькая хотела бы узнать, сможете ли вы зафотошопить ее прыщик. — Мама! — возмущается старшенькая. Все три девочки теперь сгрудились за спиной у Бет. Оливия бросает взгляд в свою шпаргалку. Софи, Джессика и Грейси. — Считай, что его уже нет, Софи. Его никто не увидит, — заверяет Оливия. Софи из вежливости улыбается. Прыщик у нее на щеке выглядит болезненным. — Раз уж мы об этом заговорили, не могли бы вы заодно убрать и это тоже? — спрашивает Бет, указывая на глубокую вертикальную морщинку у себя между бровями. — И все, что выглядит старше чем на тридцать пять вокруг глаз? Цифровая пластическая хирургия. Оливия может парой-тройкой точных щелчков компьютерной мышки стереть все следы темных кругов, гусиных лапок и пигментных пятен. Хотя в ее арсенале множество самых разнообразных приемов: волшебный час, правильная регулировка диафрагмы, грамотная композиция, умение подловить нужный момент так, чтобы у всех на фотографии было осмысленное выражение лица и чтобы все улыбались с открытыми глазами, глядя в объектив, — способность незаметно стереть признаки возраста с женского лица, пожалуй, самый востребованный ее навык. — Вы будете выглядеть ни на один день не старше тридцати. Давайте начнем со снимков у воды. В том, что касается пляжной съемки, Оливия выработала тактику: «Сначала овощи». Первым она всегда делает самый сложный снимок. В девяноста девяти процентах случаев это общая фотография на фоне океана, та, ради которой ее клиент к ней обращается, и та, которая вызовет у клиента самое сильное недовольство, если что-то выйдет неидеально. Все остальные снимки — индивидуальные, парные и всевозможные комбинации разных людей и животных на разном фоне — это уже бонус. Так сказать, десерт. Сегодня с «овощами» не должно возникнуть никаких проблем. Три послушные, хотя и слегка недовольные жизнью девочки, чудесный пес и мать семейства. Ни рыдающих младенцев, ни неуправляемых трехлеток, упорно норовящих удрать в океан, ни дошкольников, которые не желают улыбаться, ни дошкольников, которые желают исключительно улыбаться и растягивают рот в чудовищно неестественном «Сы-ы-ы-ы-ыр». Ни мужа. Хотя супружеские пары стараются не ругаться на берегу прямо у нее на глазах и Оливии ни разу еще не доводилось становиться свидетельницей полномасштабной ссоры, она все равно уже успела навидаться сполна. Раздражение, недовольство, презрение, напряженность между мужем и женой в результате какой-то более ранней стычки, сквозящие в их взглядах и улыбках, такие же бросающиеся в глаза, как прыщик на щеке у Софи. И никаким фотошопом все это не исправить. Кроме того, их немного, поймать четыре пары глаз открытыми куда проще, чем десяток. Когда в группе десять и более человек, это очень сложно. Кто-нибудь обязательно да испортит фотографию: или будет смотреть мимо камеры, или сойдет со своего места, или моргнет. Четверо — это проще пареной репы. Она нащелкает кадров шестьсот, из которых выйдет штук двести удачных, чтобы Бет было из чего выбрать. Они выстраиваются в ряд перед набегающей волной. — Улыбаемся и смотрим на меня, — командует Оливия. Все подчиняются, кроме средней девочки. — Прости, пожалуйста, ты, в голубом, как тебя зовут? — спрашивает Оливия, глядя поверх камеры. — Джессика. — Джессика, улыбнись, пожалуйста. — Она не станет, — говорит Бет. — У нее брекеты. Она не будет показывать зубы. — Э-э, ладно, — отзывается Оливия. — Ну, тогда просто не такое сердитое выражение лица сделать можно? — Джесс, сделай веселое лицо, — говорит Бет.