И снова, как в тот раз, когда Оливия сидела в гостиной Бет, ее пробирает этот тошнотворный электрический озноб. — Я не знаю. Теперь я вообще уже ни в чем не уверена. — Я бы на твоем месте вернулась в библиотеку и попыталась написать что-нибудь еще. Посмотрела бы, вдруг у Энтони еще осталось что сказать. Хуже точно не будет. — Есть еще один момент, — признается Бет. Петра вскидывает брови и молча ждет. — Каждый раз, когда она повторяла: «У вас пока нет правильной концовки», меня просто как током прошибало и желудок уходил куда-то в пятки. Я как раз прямо перед этим сказала Джимми, что между нами все кончено. — Интересно. — Петра барабанит по кружке указательным пальцем. — И что, теперь ты готова передумать? — Я не знаю, но каждый раз, когда она повторяла: «Это еще не конец», это было как удар молнии. Как будто она говорила про нас с Джимми, а не про книгу. — Значит, не исключено, что между тобой и Джимми ничего пока не кончено. — Петра, она говорила про книгу. Она вообще понятия не имеет про нас с Джимми. — Да, она говорила про книгу, но ты-то слышала про Джимми. Бет вздыхает. Она считала, что ее книга завершена. И их с Джимми совместная жизнь тоже. А теперь эта женщина, которую она едва знает, является к ней в дом, и внезапно она уже ни в чем не уверена. — Ты можешь верить во все эти эзотерические штуки или нет, — говорит Петра. — Можешь считать все это безумным совпадением, если хочешь. А я в это верю и в тебя тоже. Поезжай и пиши. У тебя пока нет правильной концовки. Ну вот, опять. Удар молнии. Желудок, скручивающийся узлом. Джимми. — Не знаю. Я подумаю. — Бет бросает взгляд на часы. — Мне надо идти. — Поди-ка сюда. Обе женщины встают и крепко обнимаются, сердце к сердцу. — Спасибо тебе за разговор, — говорит Бет. — Всегда пожалуйста. Бет натягивает куртку, берет сумочку и, уже выходя за порог, машет подруге рукой, по-прежнему ни в чем не уверенная, включая круглый и гладкий лунный камень на серебряной цепочке, который лежит у нее в кармане. Глава 36 Оливия сидит за кухонным столом и читает. Она планировала перечитать кое-какие записи из одного из своих дневников, но решила сперва разобрать почту и, открыв сигнальную копию книги под названием «Поверить в блаженство. Как найти счастье внутри себя: двенадцать шагов», которую прислала ей Луиза, невольно зачиталась. Она дочитывает короткую первую главу, закрывает книгу и принимается разглядывать обложку, удивленная тем, что так заинтересовалась, потом откладывает книгу в сторону. Она пьет кофе и думает о Бет. Та пока больше не объявлялась. Каждый день Оливия молится о том, чтобы Бет решила написать еще немного. Она не в состоянии думать практически ни о чем другом, сходя с ума от желания прочитать еще одну весточку от Энтони, услышать его голос, получить ответ, в котором она так нуждается. «Зачем ты приходил в этот мир, Энтони?» Она делает глоток кофе и вздыхает. Сегодня ей придется ограничиться своим дневником. Она открывает его и отыскивает одну из своих любимых записей. 7 декабря 2008 года Сегодня мы пригласили отца и брата Дэвида посмотреть игру «Пэтриотс». Арти стремительно глохнет, но упорно отказывается признать это и пользоваться слуховым аппаратом, поэтому телевизор весь день был включен на полную громкость. К тому же они все постоянно вопят, когда смотрят игру, особенно когда играют с «Джетс» (и не важно, выигрывают они при этом или проигрывают). Так что я знала, что из-за всего этого шума Энтони сегодня постарается держаться от гостиной подальше. Всю первую половину дня я провела в кухне. Я готовила закуски, курицу пармиджано и лазанью на ужин. Энтони не любит находиться в кухне, когда я готовлю. Думаю, это из-за того, что я гремлю кастрюлями, сковородками и прочей утварью, постоянно делаю какие-то неожиданные движения, а может, и из-за запахов тоже. Я точно не знаю, почему именно, но, когда я готовлю, он обычно старается уйти. И поскольку в гостиной вопили перед телевизором мужчины, а в кухне возилась я, я беспокоилась, что дома Энтони будет некомфортно. Поэтому после обеда я отправила его гулять во двор. Я очень рада, что мы установили на калитке этот дорогущий новый замок, так что Энтони теперь может гулять на террасе или во дворе один и нам не нужно волноваться, что он убежит неизвестно куда. Я не хочу снова разыскивать его по всей округе. Это самое ужасное чувство — не знать, где он, не поранился ли, не напугался ли и успеем ли мы найти его до того, как с ним случится что-нибудь страшное. И меня просто бросает в дрожь при воспоминании о том, как я звонила в двери нашим соседям и их лица из человеческих немедленно становились каменными, стоило мне только объяснить, что происходит. Он же просто маленький невербальный мальчик в аутистическом спектре, а не сбежавший из тюрьмы сексуальный маньяк. Так что я знала, что он во дворе и никуда оттуда не денется, но не знала, чем он там занят, и не проверяла его, хотя, наверное, надо было. Обычно я раз в несколько минут выглядываю во двор, но сегодня меня одолела жадность — мне просто хотелось еще немного побыть в тишине и покое. И еще немного. И еще немного. И, что любопытно, но ничуть не удивительно, Дэвид ни разу не поднялся с дивана, чтобы посмотреть, как там дела у Энтони. Он совершенно уверен в том, что это сделаю я. Я шинковала, помешивала и тушила, сопротивляясь побуждению выйти во двор и проверить Энтони, но не стала ни просить Дэвида сделать это, ни ругаться с ним из-за того, что ему даже не пришло в голову сделать это по собственному почину. Я закончила готовить курицу пармиджано, поставила лазанью в духовку запекаться и даже сделала закуски, и все это ни разу не прерываясь. Никаких воплей с улицы, ничего. Это было хорошо, но иногда тишина, которая затягивается слишком надолго, может быть такой же пугающей, как и вопли, и я начала волноваться, чем Энтони там таким занят. С него вполне сталось бы раздеться догола и играть с собственными какашками. Весной он оборвал головки у всех только что расцветших тюльпанов. С ним никогда ничего нельзя знать наверняка. Но скорее всего, он просто качался на качелях, или играл с песком в песочнице, или раскладывал рядами свои камни. Наконец я все-таки вышла на крыльцо, и он лежал на спине на террасе на квадратном пятачке дощатого настила, освещенном солнцем. Его руки были прижаты к бокам, ладонями вверх, ноги раскинуты, глаза открыты. Он просто лежал неподвижно, глядя на небо. Места на квадратном пятачке было достаточно для двоих, поэтому я решила лечь рядом с ним. День сегодня был ясный, какие часто бывают в начале осени, когда в тени холодно, а на солнце достаточно тепло, чтобы не замерзнуть без куртки. Доски были даже горячими от солнца, и моей больной спине это тепло показалось просто раем. Небо было совершенно голубое, без единого облачка. Я смотрела на Энтони, который смотрел на небо, и думала: сколько он уже так лежит? Все время? На что он смотрит? Там нет ни облаков, ни птиц, ни самолетов. Что смогло так надолго приковать к себе его внимание? Что происходит у него в голове? Меня начало одолевать какое-то беспокойство, как будто кто-то требовал от меня встать и заняться чем-нибудь полезным. Не могу же я просто лежать на террасе, думала я. Надо идти делать дела. У меня там в кухне целая раковина немытой посуды. Надо сделать вид, что меня интересуют «Пэтриотс», и хотя бы ненадолго присоединиться к мужчинам в гостиной. Надо пойти запустить стиральную машину. А еще я чувствовала себя виноватой за то, что так долго игнорировала Энтони. Мне казалось, что нужно поднять его, переключить на что-нибудь другое, занять чем-нибудь развивающим. Я (с ужасом) подумала о предстоящем ему приеме у специалиста по развитию. Он так сильно отстает от графика. Ему надо так много нагнать, так много выучить. Но к счастью, я остановила себя и решила продолжить лежать рядом с Энтони и делать то, что делает он, хотя со стороны это выглядело так, как будто он ничего не делает, столько времени, сколько ему будет хотеться это делать. Так мы с ним и лежали на террасе, бок о бок, всего в паре дюймов друг от друга, и смотрели на неизменное голубое небо. Поначалу мысли у меня разбредались в разные стороны. Я думала о куче грязной посуды в раковине, которую я даже не залила водой и которая прямо-таки взывала ко мне, чтобы я пошла ее мыть. Я беспокоилась о приеме у специалиста по развитию и обо всем, что мне нужно сделать, чтобы к нему подготовиться. Но я упорно лежала. И в конце концов я перестала обо всем этом беспокоиться. Я ничего не делала, просто ощущала, что я есть — как это голубое небо, теплое солнце, нагретый настил и Энтони рядом со мной. В какой-то момент я посмотрела на него и увидела, что на его лице играет широчайшая улыбка. Господи, я всегда так радуюсь, когда он улыбается! И мы с ним вдвоем просто лежали рядом на террасе и улыбались небу. А потом солнце передвинулось, и наш квадратик оказался в тени. Энтони уселся, покосился на меня и довольно ухмыльнулся, как будто хотел сказать: «Правда же, мам, это было здорово? Ведь тебе же понравилось смотреть вместе со мной на небо?» — клянусь! А потом он завизжал, замахал руками и убежал в дом. Да, Энтони, это и правда было здорово. Это был один из лучших моментов моей жизни. Глава 37 Бет сидит на своем месте за столом в библиотеке с ноутбуком Софи, на котором открыта последняя страница ее книги. Она перечитывает концовку. Ей это нравится. Это работает, но Бет нехотя вынуждена согласиться, что дыхание от этого не перехватывает. Но как еще ей закончить свою книгу? Она барабанит по зубам обгрызенным ногтем указательного пальца и снова перечитывает концовку. Потом откидывается на спинку кресла и рассеянно смотрит на сцену и портреты Торо, Эмерсона и Мелвилла на стене за ней. «У вас пока нет правильной концовки». Почему она вообще должна слушаться Оливию? Концовки — это так субъективно. Она снова перечитывает последнюю главу. Это абсолютно логичное завершение этой истории. «В чем заключалась цель жизни Энтони?» Это меткий вопрос, и, если честно, Бет видит, что в своей книге она обошла его молчанием и что читатель, перевернув последнюю страницу, вполне может остаться озадачен. Но что в этом плохого? Что плохого в том, чтобы оставить читателя озадаченным? Разве это не хорошо? Пусть читателю будет о чем подумать. Резонанс. Бет со вздохом отодвигает ноутбук в сторону. Потом вытаскивает из сумки чистую тетрадь и, открыв ее на первой странице, барабанит по зубам ручкой и смотрит в окно. Сегодня в читальном зале ни души, если не считать Мэри Кроуфорд, которая сидит за своей стойкой. В библиотеке жарко, тихо и безлюдно. Тикают часы. Она смотрит в свою тетрадь. В голове у нее нет никаких мыслей. Она не обязана больше ничего писать. Концовка, которую она выбрала, достаточно хороша. Даже если она напишет другую, Оливия все равно может не найти в ней ответа на свой вопрос. Бет не может ей ничего гарантировать. Она надевает на ручку колпачок и закрывает тетрадь, но не уходит. Она смотрит в окно, ведя спор с самой собой и прислушиваясь к тиканью часов. «У тебя пока нет правильной концовки». «Концовка, которую ты написала, всем хороша». «В чем был смысл жизни Энтони?» «Может быть, в этой истории заключен урок для тебя». «Джимми». Тик-так. Тик-так. Тик-так. Она вытягивает руки над головой и выгибает спину. Ставит ступни на пол, садится в своем кресле немного прямее, открывает тетрадь и снимает колпачок с ручки. И смотрит на чистую страницу.