Сын вождя нахмурился, отвел фотоаппарат от глаза. Он ничего не мог разглядеть через видоискатель. Грибок, размножавшийся в тубусе объектива с самого их прибытия сюда, неуклонно смыкал диафрагму и сейчас свою работу завершил. Объектив был полностью перекрыт. – И вот поэтому у нас не осталось ни одного снимка венчающего события, – объясняла Аманда их друзьям Бёркам за изысканным ужином с индонезийской кухней (темпе и крупук, и овощной салат с самбаловым соусом, и жаренный на угольях карп, и курица, запеченная в кокосовых сливках с пряностями, и, разумеется, вездесущий наси горенг, он же жареный рис) уже дома в Брентвуде, Калифорния, эС-Ша Америки. Скатертью служил мерцающий батик ручной работы – красный, синий и золотой чиребонский мотив «дождевой тучи», символ мистической энергии. На стене укрепили пару ваянгов (кукол) из театра теней, вырезанных из буйволиной кожи: Шиву, Повелителя сна, и Кали, Власть времени. Фоном, сообщая приличествующую звуковую атмосферу, играла кассета с записью гамелана «Плавая в улыбках»[119], жидкий гобелен металлического звука, который бередили чуждые ритмы, изысканные и до странности меланхоличные. – На фиг картинки, – воскликнула Джейс. – Хочу взглянуть на паланг Дрейка. – Больно было? – спросил Брендон. – Не больше, чем если молнией прихватишь, – ответил Дрейк. – Я думал о Боге и стране – и выполнял свой долг. – А польза есть? – спросила Джейс. – Мы еще не решились пробовать, – сказала Аманда. – Он пока затягивается. – Кусок металла у меня внутри, – задумчиво произнесла Джейс. – Ну, я не знаю. А если отпадет? – Прямые линии, какие бесстыжим не следует позволять прилюдно выставлять напоказ, – пробормотал Дрейк, ухмыльчиво стряхивая пепел с воображаемой сигары, – и тебе не стоит, дорогая моя, если ты меня понимаешь. – Хватит, Дрейк, – сказала она, отталкивая его. – Боюсь, тебе просто придется показать мне эту странную побрякушку. У меня такое бедное воображение. – Видишь, она уже с меня для такого мерку снимает, – сказал Брендон. – Частные просмотры за небольшую плату в спальне после десерта, – сказал Дрейк. – Я не ем десерты. – О, этот тебе понравится, – заверила ее Аманда. – Тропический деликатес. – Что с вами обоими там случилось? – Джейс это искренне озадачивало и беспокоило. – Уму непостижимо, что вы – те же самые люди. – Так мы и нет, – добродушно ответила Аманда. – Кому кофе? – Вообще-то, – пошутил Дрейк, – мы привезли вам с собой эти гигантские стручки, которые нашли в лесу… [120] – Ты же себе тело не изувечила каким-нибудь экзотическим обычаем, правда, Аманда? – Покажи ей татуировку, – подначил Дрейк. – Нет, не может быть! Коупленды рассмеялись. – Ох, господи, – сказала Джейс, – теперь я уже думаю, что вы способны почти на что угодно. – Знаете, – проговорил Брендон, – вовсе не нужно переться на другой край света, чтобы вам органы проткнули. На бульваре Санта-Моника есть лавочка, где это делают – мужчинам или женщинам, тридцать дубов за дырку. – А ты это откуда знаешь? – спросила Джейс. Ее муж пожал плечами. – Ухо востро держу. – Один мир, одна культура, – провозгласил Дрейк. – И подумать только, – сказала Джейс, – вы пережили этот изматывающий поход по чернейшему Борнео, а вернулись как раз к худшему землетрясению за много лет. – Да, – сказала Аманда. – Мы в продуктовом были, и я подумала, что у меня запоздалая реакция на наше путешествие, полное нервное расстройство. – У меня оно случилось, еще пока мы там были, – сказал Дрейк. – Да, это правда, и припадок еще не кончился. Видели б вы его в «Вонсе». После многих недель выживания в Мире Джунглей они обнаружили нелепость, внутренне присущую современному американскому супермаркету, его несусветности вызывали в каждом из них полоумное, заразное, безудержное головокружение. Еще на середине первого прохода между стеллажами они уже бессистемно стаскивали товар с полок, совали абсурдные аляповатые упаковки друг другу в одержимые лица. – Картофельная соломка! – вопила Аманда. – В вакуумной упаковке! – И – хрясь! – банка отправлялась в корзину. – Сырные шарики, – отвечал Дрейк. – Без холестерина! – Тресь! Они были непослушными детьми в конфетном разгуле. Понятие ублажения – вот умора-то. Чем более обработан продукт, чем меньше его питательная ценность, тем сильнее развлекались они, тем острее в нем нуждались. Они быстро наполнили две тележки старой доброй американской мусорной жрачкой, и за ними не весьма вкрадчиво уже следовал помощник управляющего, которого все это отнюдь не развлекало: его сияющая лысина, решил Дрейк, сослужит потрясным дополнением к современному виду их гостиной, на каминной доске, быть может, где-нибудь между лазерными часами и ручной гранатой из мыльного камня, – и тут пол вдруг обратился в «Джелл-О», и со стеллажа молочных продуктов посыпались пакеты молока. – Я не могла шевельнуться, – сказала Аманда. – Люди кричали, бежали к двери, я не могла пошевелиться. Думала, у меня пружина лопнула. – Люстры качались, – продолжал Дрейк, – потолочная плитка отскакивала у нас от голов, у наших ног взрывались банки с соленьями, я думал – сейчас мне конец. – А мы в постели спали, – сказала Джейс, – и я все никак не могла понять, чего это Брендон меня все трясет и трясет. – А я уже вскочил и мчался к дверям. – Славный парень, а? Героический джентльмен. – «Землетрясение! – заорал я. – Ходу!» Ты же знаешь, что делать, Джейс. Я и решил, что ты от меня не отстаешь. – Еще одно такое, – объявила Джейс, – и я переезжаю в Орегон. – То же самое ты говорила после предыдущего. – А что ты вообще станешь делать в Орегоне? – спросила Аманда. – От свежего воздуха тебя затошнит, деревья тебя напугают, а с людьми тебе будет скучно. – Она дело говорит, Джейс, – сказал Брендон. – Своего права по рождению не избежишь. Ты дитя загрязнения и предпринимательства. Сама же знаешь, больше нигде ты не будешь счастлива. Джейс отхлебнула настойки на оленьем пенисе, на миг забыв, что это она пьет. – Но я тут несчастна, – сказала она. – Нет, счастлива, – произнес Брендон, – только думаешь, что несчастна. Мы же все тут счастливы, правда, Дрейк? – Мегасчастливы! – Дай-ка мне взглянуть на бутылку, – потребовала Джейс. – А эта штука не так уж и плоха. – Папенька все равно б нам никогда не позволил переехать, – сказал Брендон. – Выпустить принцессу из поля зрения? Вряд ли. У него есть виды на свою младшенькую наследницу. – На тебя у него тоже есть виды, не так ли? – спросил Дрейк. – Надеюсь, приятель, я искренне на это надеюсь. Тщательно изучив этикетку, Джейс подняла бутылку к свету, пристально вглядываясь в ее неясные глубины. – Это что – как мескаль, только вместо червяка на дне бутылки нужно глотать что-то другое? – Если оно там, детка, я знаю, мы можем рассчитывать на то, что ты его найдешь. – Брендон! – резко произнесла Аманда. Джейс налила себе еще. – Ой, да ну его. Он просто ревнует, потому что, пока вас не было, мне дали еще одну роль. – Джейс, это же чудесно, – сказала Аманда, бросив взгляд на Дрейка через стол. – Ничего особенного. Переделка «На последнем дыхании»[121]. Очень маленькая роль, ребята, и я подчеркиваю слово «маленькая». – А «Орион»[122] разве уже не снял переделку? – спросил Дрейк. – Конечно, – ответил Брендон, – и мы и дальше будем его переснимать, пока не получится правильно. – А Годар для начала попросту подражал тем гангстерским картинам студии «Монограм»[123], поэтому даже оригинал – копия. – Эту мысль Дрейк считал до крайности забавной. – Жвачка, – с отвращением фыркнул Брендон. – Вот к чему сейчас свелся весь процесс. – Кого ты играешь? – спросила Аманда. – Легавого, – ответила Джейс. Теперь засмеялись все. – Это новый персонаж, которого к сценарию добавил Папенька, чтобы в выгодном свете представить свою принцессу, – сказал Брендон. – А вот и нет!