– Что? Она вновь обмякла на матрас, как сдувшийся шарик. – Что ты сказала? – Когда я была маленькой, – начала она, и громадные глаза ее все еще были полны того, что она узрела за тем черным окном. – Ох святый боже. – Когда я была маленькой, мне хотелось – больше всего на свете – сбежать с карнавалом. – Прошу тебя. У меня с сердцем плохо будет. – Знаешь же такие сомнительные карнавалы, каждое лето они приезжают на парковку за торговым центром? Те же никакущие аттракционы, из года в год все те же убогие призы, но каждое лето мы не могли дождаться туда попасть в первый же вечер, как только они открывались. И каждый вечер те девушки, которые в ларьках там работали, ух – нам их только дай. Бобовый пуф. Дротики. Воздушка. Шарик от пинг-понга в аквариуме с золотой рыбкой. Я их изучала. Как они движутся, какие у них лица. Мы тут о штукатурке на лице говорим – и о таких стеклянных глазах, какими прямо на тебя смотрят, но не видят. Тела у них всегда были твердыми и костлявыми, и будь уверен, по крайней мере, одна всегда оказывалась рыжей, а у всех из джинсов торчало по пачке «Мальборо», и никто им был не указ, и о тебе они были невысокого мнения, когда ты шаркал мимо, набив себе рожу сахарной ватой. Мне так хотелось быть одной из тех девчонок, носить на бедрах засаленный фартук с мелочью и отращивать себе жесткое лицо под теми желтыми огнями и карнавальной вонью, и орать оскорбления всем квадратным. – Ага, – сказал Мистер Компакт, – тебе просто хотелось посидеть на «кукурузной собаке»[31]. Той ночью она тоже не спала. – Мы на задании, – напомнил ей он. Поутру, когда вновь чудовищно объявился свет, она оказалась в позе балерины у окна, в раздумьях, как это красиво, это день розового торта. Оделась из ближайшей кучи и сказала: – Пора выдвигаться, туристы. Пошли, нам пора. Кино, мы идем в кино, папаша. – Папаша же почти всю ночь провел на шухере в гостиной, наблюдал, как корчатся деревья. – Минуточку. Много часов спустя Латиша и Мистер Компакт вынырнули из тенистого дома на жаркую ослепительность разгара дня, облаченные словно в горный поход – во много слоев одежды, какой обычно не увидишь до поздней осени, трезвые лица защищены от болезненных лучей и пристального осмотра согласованными парами дорогих итальянских солнечных очков. Покрыв редкую поросль на голове Мистера Компакта неоново-синей бейсболкой с золотым лоскутом «Начала сеанса»[32] на тулье. Машина – немытый, ненадраенный, решительно неновый зеленый «Форд Галактика» – пеклась на подъездной дорожке. За всем этим из-под опущенного лба наблюдали уклончивые глаза из дома по соседству, где мистер Хьюго, преподаватель антички на пенсии, с мерзким грибовидным пятном, что обесцветило ему одну румяную щеку, стоял на коленях в росичке и лил из чайника кипяток в расширявшиеся трещины своей зацементированной дорожки, – безмолвный зритель, рано сообразивший, что мало смысла обращаться к соседям, которые отвечают ледяными взглядами или, как это случилось один неприятный раз, непристойно длинным высунутым языком. Он, считай, уже заключил, что субъекты эти – парочка наркоманов из города, в особенности – девка с грязно-светлыми волосами и костлявым крупом. Жена его Филиппа полагала, что они могут быть мафией, возможно – профессиональными убийцами, «механиками», которые затаились тут от ФБР и прочих бандитских типов. Но Филиппа, заключил он, поглощает слишком уж много телевидения, слишком поспешно льнет к крайностям человеческого поведения: прошлой зимой, к примеру, умоляла, как подросток, купить ей снегоход – разумеется, безуспешно. Поэтому возделывай свой садик, уничтожай паразитов безопасным органическим способом и не вмешивайся, по крайней мере, покуда телепередача эта не завершит свой несомненно развлекательный прогон. Латиша неистово заняла переднее сиденье – собачка, которая любит кататься: голова прямо, ногти впились в теплый кожзам, раздутые зрачки нацелены на персонажей и оттенки, летящие на нее. Мистер Компакт просто ехал, правил машиной сквозь определенную последовательность прямых углов, по формальному лабиринту предместной геометрии, к головокружительным петлям, завиткам и прямым федеральной импровизации. Латиша откатила окно, тряхнула головой, драный флаг ее волос привольно бился за нею; она закричала навстречу ветру, она шлепнула болтавшейся ладонью о дверцу. Мистер Компакт рассмеялся; она развлекала его – своею чепухой; он глянул на нее и рассмеялся. – Погляди на всех этих ослов! – закричала она, разбрасывая слова по загрязненному вою. – Я их всех ненавижу! – Ладно, – предупредил Мистер Компакт своим глубоким папашиным голосом. Его крупные кисти и толстые руки (золотые часы, туго застегнутые на запястье, похоже, туда имплантировали) удерживали дребезжавшую машину на неприметной средней полосе; ехал он вообще-то с уверенностью дальнобойщика, с неоспоримым превосходством ума над материей, осуществляемым с тем же натренированным изяществом, какое требуется для быстрого зажигания одного натертого большим пальцем «бика» и поднесения его пламени к заматеревшей губе стеклянной чашечки, которую с таким энтузиазмом сосут на сиденье с ним рядом. – Эй! – Он схватился за быстро отдернутую трубку. – Ты что это творишь такое? Что с тобой? Совсем обалдела? – За дорогой следи, – пробормотала она, вдыхая, вдыхая, вдыхая. – Ты считаешь, мы что, в лесу, блядь, ради, мы ж не… – Он взял трубку, которую она ему отдала. – Ох нет, – пых, – кто там заметит, – пых, – пару отъявленных торчков, – пых, – что гоняются за драконом, – пых, – по восьми полосам уличного движения в разгар дня? – пых. – Кто обратит внимание на такое обычное зрелище? – пых. Вдруг их окружили легавые машины, здоровенные громады легавых машин, легавые машины огромные, как динозавры, проносились мимо, маячили в зеркалах, вздымались впереди, никто никогда еще не видел столько легавых машин. Мистер Компакт поглядывал на спидометр, он посматривал в зеркала, он следил за дорогой – все сразу. Двигатель начал издавать скверный звук, чокнутый дребезг шарика рулетки, падающего в ячейку. Или это его сердце? Латиша, как всегда, слепая к кризису, вытянула руки, вжимая расплющенные ладони в податливую захезанность винилового потолка. – Жалко, что у нас не кабриолет, – произнесла она. – Такая машина была б по нам, не думаешь? Для таких, как мы. Я хочу скорость чувствовать. – Она щелкнула радиоприемником (Глобальный Распор: «Ты Чё Такой Упоротый?»), и за те полсекунды, что ему потребовались на то, чтобы вырубить эту дрянь, легавые исчезли. А это отбившийся крейсер там ныкается в нескольких машинах впереди на соседней полосе или, да, просто электрическая компания. Он взмок от пота, а потеть ему не хотелось; от пота воняло, он притягивал насекомых. – Ты глянь на этого тупого говнюка. Не рожа, а жопа просто. Эй, пошел ты на хуй! – Из проходящего «Мерседеса» на шестидесяти ей предложили средний палец. – Вся эта публика должна сдохнуть, – сообщила ему она и, приметив еще одно автотранспортное безобразие: – Эй, дама, у тебя волосня на ебаной манде есть? – Наполовину она высунулась из машины, его рука вцепилась в пояс ее джинсов. Мистер Компакт улыбался, кашлянул смешком-другим. – Мое сердце, – простонал он. Ну и женщина. Из угла его левого глаза выстрелила белая торпеда, взорвалась полноразмерным «транс-амом», огибающим его со скрежетом высшей передачи, очевидно, потеряв управление, после чего резко свернула обратно в невозможный карман в одном гудке клаксона от их крапчатого радиатора, и одна щуплая омногобраслеченная рука безразлично болталась из водительского окна. «Галактика» сотряслась, визжа под тормозами. Из-под сиденья выскользнул забытый «глок», ткнулся разок, два раза в ответ у его педалирующих ног, чтобы выскользнуть снова. Он был полностью заряжен. – Блядь! – завизжала Латиша, жестко наваливаясь на плечо Мистера Компакта. – Сгони ее с дороги! – Она попыталась схватить руль, и тут же тылом ладони он двинул ей по носу и скуле. На переднем сиденье «Галактики» завязалась неуклюжая потасовка, бдительные транспортные средства в непосредственной близости отодвинулись на благоразумную подушку дистанции вокруг куролесящей машины. – Хватит! – скомандовал он, голос – из того же холодного колодца, что и бледные лягушки со слепыми глазками зародышей, и безволосые крысы, и ночи без возврата. – Сволочь, – прошипела она. – Я видела, как ты на нее смотрел. Я не дура. – И она кинулась на него, руку удалось просунуть ему в штаны. Он ее оттолкнул, нацелив согнутый локоть ей в голову. – Если мне придется съехать на обочину, ты пожалеешь, что это вообще ты. – Ей не пришлось дважды смотреть ему в лицо. Она села на место, неподвижная и немая, ум – безнадежная круговерть неразбираемых очертаний, – покуда машина не перестала двигаться, и они не уставились друг на дружку на парковке торгового центра. Она держала его за плечо и не желала выпускать из машины. Ей хотелось потрахаться на заднем сиденье. Он посмотрел на нее. – У тебя не мозги, а жижа, – сказал он. – Сраный кисель. Ими, наверное, можно, блядь, машину драить. Ее шлепок он перехватил в воздухе, придержал ее запястье и, глядя прямо в глаза, выкручивал ей руку, пока она не поморщилась. – А теперь пошли внутрь, – сказал он, – и давай будем паиньками. Мимо их лобового стекла продрейфовал представитель нормального общества в нормальной одежде и с нормальными чертами лица, с комом густых курчавых волос, похоже, балансирующих на макушке, словно шерстяная шапка, – поглощенный хитроумным потреблением тающего рожка мороженого. Заметив их пристальные взгляды, ускорил шаг. – Глянь на этого придурка, – сказала Латиша. – У него, к черту, стояк в штанах. – Заходим, – произнес Мистер Компакт. – Ведем себя хорошо. – Он крепко схватил ее за предплечье, как джентльмен, сопровождающий свою даму по раскаленной дорожке к билетному окошечку, где валандалось несколько скучающих пацанов в вырвиглазно-окрашенной пляжной одежде. Экранов было с дюжину, в половине залов показывали одно и то же. – Хочу «Бэтмена» посмотреть, – сказала она. – Нет. – «Бэтмен», – потребовала она. – Опять, что ли? В прокате возьмем. Я тебе куплю эту долбаную кассету. – Он еще не вышел на кассете, ублюдок[33]. Серьезная девушка за стеклом немигающе смотрела преувеличенными мультяшными глазами, ум милосердно сведен на нет в предвкушении ее первого ограбления, а поскольку жизнь у нее была относительно коротка, полный повтор программы оставлял еще много времени для Скоро На Экране, и ни одна из грядущих сцен не была красива. Затем мужчина стал девушку тянуть и сердито шептать ей на ухо. Затем девушка сердито зашептала в ответ. Затем мужчина обратился к ней. – «Бэтмен», – сказал Мистер Компакт. – Два. – Он расплатился и, сам толком не понимая зачем, послал кассирше воздушный поцелуй. Кармазинный вестибюль выглядел борделем и пах раздевалкой. У стойки с закусками и напитками полная близняшка Мисс Кассы не могла принять у Мистера Компакта его хрусткую стодолларовую купюру, не посоветовавшись с управляющим, худосочным назойливым мальчишкой в галстуке-бабочке, который уж точно ни в каком смысле не был законен. Затем на полпути по проходу Латиша уронила ведерко с воздушной кукурузой и после того, как они устроились на своих обычных местах на четырех задних рядах, отказалась двигаться с места, поэтому Мистер Компакт, жалуясь, но не чинясь, отправился назад за добавкой. Покатый пол был липок и по щиколотку завален мусором. Ее жесткое бесприютное сиденье, похоже, грубо обили нестираным бельем. Нервно разглядывала она призрачные колебания огромного красного занавеса; ощущать предвкушение – любого размаха – всегда, и даже в детстве, лично трудно было переносить, и в закрытой со всех сторон темноте зала привольно плодилась нежеланная осознанность. Какие таинства б ни таил занавес, сам акт их явления до некоторой степени всегда потрясал. (И хотя этот фильм она уже видела дважды, ей вполне удавалось удивляться знакомому; такому она была рада.) Она ощущала множество тлеющих умов, деливших с нею это пространство, – убежденная, что всякая чужая и отдельная душа в соучастной сосредоточенности нацелена на ее незащищенный затылок. – Засранцы, – бормотала она. – Козлы. Уроды. – Она готова была уйти, когда Мистер Компакт прибыл со свежим попкорном, высыпающимся из ведерка вдвое больше первоначального размера. – Что я пропустил? – пошутил он. Свет в зале еще не погас. – Блядь! – Подавшись вперед, он выплюнул полный рот частично пережеванных ядрышек себе между ног. – Что это за говно? – Она подумала, что у него сердечный приступ. – Чертово скисшее масло. На вкус как антикоррозийка. Она попробовала несколько катышков. – По-моему, нормально. – Тогда все твое, детка. Через десять минут после начала картины – не вполне неприятного развертывания распухших событий в оттенках черного и синего, – она отошла в уборную. Когда поднялась вторично еще через двадцать минут, Мистер Компакт без единого слова пошел за нею. В запертой кабинке дамского туалета они дожгли остаток «камешка», заначенного в разных хитрых областях на их личностях. Вернувшись на свои места, они обнаружили, что габариты экрана подверглись видоизменению. Мистер Компакт безостановочно гоготал всякий раз, если кого-то пристреливали; Латиша была Бэтменом, она рулила. Но под конец, когда повествование исправно запыхтело по рельсам высокобюджетного пафоса на удовлетворяющий заплесневелый вокзал, кинотеатр загудел от всех нюансов отдела спецэффектов, визга восторженных посетителей, Латишу стиснуло необъяснимым ощущением опустошения, и она заплакала – и, хоть Мистер Компакт обнимал ее, поглаживал ей тряскую спину, прекратить она никак не могла, и когда шуму кино уже перестало удаваться покрывать ее шум, он помог ей пройти вверх по проходу, а позади у них Джокер вилял злорадной задницей перед носом у Крестоносца в Плаще. В неприкрытой наготе грубого дневного света она шаталась, как алкаш, на полпути к машине перецепилась через собственные ноги, ударилась о мостовую с тошнотворным звуком. – Коленка, – взвыла она, катаясь, словно раненное животное, рукой зажавши прореху в джинсах, – я себе, блядь, коленку сломала. Мистер Компакт глянул сверху на ее маленькое беззащитное тело, в утонувший мир ее глаз, из ее ноздрей протекали ручейки соплей, которые она слизывала языком. – Боже, – произнес он, – а это еще и твое любимое кино. Она изучала урон с любознательным детским ужасом. – О-о-о-о-ой, кровь идет, – стонала она. На опасливом расстоянии притормозили две женщины в беговом костюме. Машины, кружившие по парковке в поисках места, проезжая, притормаживали. – Вставай, – сказал он. На солнцепеке температура ползла вверх, с лиц покупателей стаивала глазурь. Он переживал осознание накапливающихся взглядов. В поле непорядок, в секторе Е6 чужаки. – Подымайся, – приказал он, подталкивая ее ботинком, – вставай давай, а не то я тебе, блядь, и башку разобью. – Костяшками пальцев она двинула ему по ноге. – Ладно, – спокойно произнес он, нагнулся и вздернул ее на ноги – и умело поволок за собой, словно был легавым, а она – опасным кем-то под арестом. В одной руке уже был «бик», другая нетерпеливо обшаривала бардачок, не успел он переключиться с заднего хода. Не найдя ничего и осознав, что вокруг нет ничего, чем можно было б утолить ее слезы, развесить по душе рождественскую гирлянду, она заплакала вновь. Обвиняла его в том, что он ее не любит, даже не заботится о ней. Мистер Компакт вел машину. Он заехал на дорожку у дома и остался сидеть, мотор не глушился. Она посмотрела на него. Он пялился в лобовое стекло. – Вылезай, – приказал он. – Я в настроении, К. Сам знаешь. – Мне надо за покупками. – Мне тоже. – За серьезными покупками. Новые люди. – Что за новые люди? Где? – Там. Привезу тебе подарок. – А сколько тебя не будет? – Чем быстрее вылезешь, тем быстрее вернусь.